Бессмертие есть цель жизни человеческой
Стихотворение Вильгельма Кюхельбекера

Из туч сверкнул зубчатый пламень. По своду неба гром протек, Взревели бури — челн о камень; Яряся, океан изверг Кипящими волнами Пловца на дикий брег. Он озирается — и робкими очами Блуждает ночи в глубине; Зовет сопутников,— но в страшной тишине Лишь львов и ветра вопль несется в отдаленьи. Увы! так жизни в треволненьи Единый плач я зрю, стенанья полон слух; Безвестность мрачная, мучительно сомненье Колеблют мой смущенный дух! Как море зла волнуется повсюду! Венцов и скипетров на груду Воздвигнул изверг свой престол,— И кровью наводнил и град, и лес, и дол, И области покрыл отчаянья туманом! Герой, невинных щит, гоним, повержен в прах, Неблагодарности, неистовства в ногах Его безглавый труп терзаем хищным враном; С сверкающим мечом на брата брат восстал, И на родителя десницу сын подъял. О небо! где ж перун, злодеям мститель? Всевышний судия! почто твой глас утих? Иль нет тебя, каратель злых, И случай нам властитель? Могила, знать, всему предел, И извергов она, и добрых — всех удел! Увянут благость и пороки, И тленья лишь текут за гробом мрачны токи! И совесть, и закон, и честь, и долг — мечты! К чему ж заботы и труды? Не льстися за добро, безумец, воздаяньем И не внимай слезам, стенаньям! Дух сладострастию предай И сердце негой упояй! Нет бога!— внемлешь ли?— нет вечныя награды И буйству нет преграды! Но что! возможно ли? и солнце и луна Родились ли сами собою? С угрюмой, хладною зимою Цветущая весна Сменяются по собственной ли воле? Кому послушны ночь и день, Когда то свет зари, то сумрачная тень Объемлют холм и поле? Кто одарил меня душой? С ее сравненны быстротой Недвижны ветр, и звук, и самый свет, и время: Телесности отбросив бремя, Сверкает молниной стрелой, Миры мгновенно пролетает, Вселенную в себе вмещает! И случаем она Во мне средь мрака возжена? И случай сей не бог всесильный, Благий, премудростью обильный? Егова, случай ли, Ормузд или Зевес Царя небес Святое имя?— Но вовеки Всему начало он, всему конец, На нас лиет щедрот он реки, Он чад своих отец! Я мыслю, я тебя, творец мой, постигаю, Горячия мольбы поток Перед тобою изливаю, Ума на крыльях возлетаю В твой выспренной чертог! И смерть в твоем бессмертном лоне Дерзнет пожать меня, как злак, И при моем последнем стоне, Отец! твой не смутится зрак? Ужель столь пышными дарами Меня, как первенца цветами, Ты на закланье увенчал? О, если так! кляну тот час, где я мученья С мгновенной жизнию приял. Ах! лучше бы вовек я мрачного забвенья Из недра не был извлечен, Для бедствий лишь одних вовеки не рожден! Почто глас совести влиян во грудь мою? Почто моим страстям положены препоны? Почто, лишь преступить дерзну Суровые ее законы, Вторгается в меня весь ад? Счастливые, счастливей во сто крат Попранный червь моей ногою! Но да исчезнет с страшной мглою Воображения призрак! Источник слез да иссушится — Иль нет! да не престанет литься Он благодарности во знак! Бессмертие! о мысль неизреченна! К престолу вышнего возносишь ты меня: Погибнет вся вселенна,— Но невредим пребуду я! Воскреснет юный мир, порядок воцарится И снова в бездну погрузится — Но средь развалин сих стою неколебим, Средь общей гибели рукой отца храним! О сын земли, воспрянь, воспрянь от заблужденья И мрак сомненья От веждей отряси, И глас природы вопроси! Ужели он тебя, слепец, не убеждает? «Бессмертен ты,— вещает,— В бессмертии с самим равняешься творцом, Конец твой сопряжен лишь вечности с концом! Се червь, се образ твой лежит перед тобою, Недвижим, заключен Во гроб самим собою; Но лишь весеннею порою От животворного луча Вдруг рощи восшумят, одежду получа, С брегами реки пробудятся, От склянных свободясь оков, И тенью рощи осенятся, И прекратится царство льдов,— Оставя дом свой тесный, Он явится в лугах сильфидою прелестной, Распустит крылья, воспарит, От розы к розе полетит!» Почто, коль жизни луч пожрется тьмою вечной, Почто же пламенным желанием томим? Почто же от утех ты жаждой бесконечной К утехам новым век гоним?— Вот сибарит перед тобою; Рабов он шумною толпою, Прислужниц роем окружен,— Но пресыщением, как некою горою, Печалью, грустью угнетен; Ему совиного страшнее клика Лидии неясная музыка, Ему вино златое — яд; Рукой он кубок отвращает И томный, страждущий свой взгляд Во мрак хитона погружает! На честолюбца взор простри, На вихря бранного воззри, Кого кровавый след и днесь еще дымится! С его могуществом дерзал ли кто сравниться? Он цепью приковал блестящий сонм царей К своей победной колеснице; Всесокрушающей покорствуя деснице, Тирана грозного очей Все племена страшились, трепетали И молча жизнь иль смерть из уст его внимали! А он? он клял судьбу И из торжеств своих и сердцу и уму Единую извлек отраву; И вот — утратил трон, и счастие, и славу! И что ж?— он дней своих не прекратил! Грозящей вечности злодея вид страшил Что слез и воплей дани, Мученья нес ему в неумолимой длани, И гласом громовым: «О трепещи!» вещал — И ум ужасного вдруг ужас обуял!