Все стихи Михаила Анчарова

(Из книги "Этот Синий Апрель") Однажды я пел На большой эстраде, Старался выглядеть Молодцом. А в первом ряду Задумчивый дядя Смотрел на меня Квадратным лицом. Не то что задачи Искал решенье, Не то это был Сотрудник газет, Не то что считал Мои прегрешенья Не то он просто Хотел в клозет. В задних рядах Пробирались к галошам. И девушка с белым Прекрасным лицом Уходила с парнем, Короторый хороший, А я себя чувствовал Желтым птенцом. Какие же песни Петь на эстраде, Что отвести От песни беду? Чтоб они годились Квадратному дяде И этой девочке В заднем ряду? Мещанин понимает: Пустота не полезна. Еда не впрок, И свербит тоска. Тогда мещанин Подползает к поэзии Из чужого огня Каштаны таскать. Он щи не хлебает, Он хочет почище, Он знает шашлык И цыплят-табака, Он знает: поэзия Вроде горчички На сосиску. Не больше, Нашли дурачка! Но чтоб современно, Чтобы не косность, Чтоб пылесос, А не помело, Чтоб песня про то, Как он рвется в космос, И песня про тундру, Где так тяжело. Он теперь хочет, Чтоб в ногу с веком, Чтоб прогрессивно, И чтоб модерн, И чтоб непонятно, И чтоб с намеком, И чтоб красиво По части манер. Поют под севрюгу И под сациви, Называют песней Любую муть, Поют под анчоусы И под цимес, Разинут хайло, Потом глотнут. Слегка присолят, Распнут на дыбе, Потом застынут С куском во рту. Для их музыкантов Стихи - это "рыба", И тискают песню, Как шлюху в порту. Все им понятно В подлунном мире. Поел, погрустил, Приготовил урок. Для них поэзия - Драма в сортире, Надо только Дернуть шнурок. Вакуум, вакуум! Антимир! Поэты хотят Мещанина пугать. Но романс утверждает, Счастье - миг, Значит, надо Чаще мигать. Транзисторы воют, Свистят метели, Шипят сковородки На всех газах, А он мигает В своей постели, И тихая радость В его глазах. Не могу разобраться, Хоть вой, хоть тресни, Куда девать песню В конце концов? А может, братцы, Кончается песня И падает в землю Белым лицом? Ну, хорошо. А что же дальше? Покроет могилку Трава-мурава? Тогда я думаю - Спокойствие, мальчики! Еще не сказаны Все слова.

В германской дальней стороне Увял великий бой. Идет по выжженной стерне Солдат передовой. Лежит, как тяжкое бревно, Вонючая жара. Земля устала. Ей давно Уж отдохнуть пора. И вот на берегу реки И на краю земли Присел солдат. И пауки Попрятались в пыли. Легла последняя верста, Солдату снова в путь, Но тут усталая мечта Присела отдохнуть, И он увидел, как во сне, Такую благодать, Что тем, кто не был на войне, Вовек не увидать. Он у ворот. Он здесь. Пора. Вошел не горячась. И все мальчишки со двора Сбегаются встречать. Друзья кричат ему: "Привет!" И машут из окна. Глядят на пыльный пистолет, Глядят на ордена. Потом он будет целовать Жену, отца и мать, Он будет сутки пировать И трое суток спать. Потом он вычистит поля От мусора войны. Поля, обозами пыля, О ней забыть должны. Заставит солнце круглый год Сиять на небесах, И лед растает от забот На старых полюсах. Навек покончивши с войной - И это будет в срок,- Он перепашет шар земной И вдоль и поперек. И вспомнит он, как видел сны Здесь, у чужой реки, Как пережил он три войны Рассудку вопреки.

(Из книги "Золотой Дождь") Парашюты рванулись, Приняли вес. Земля колыхнулась едва. А внизу - дивизии "Эдельвейс" И "Мертвая Голова". Автоматы выли, Как суки в мороз, Пистолеты били в упор. И мертвое солнце На стропах берез Мешало вести разговор. И сказал господь: - Эй, ключари, Отворите ворота в сад. Даю команду От зари до зари В рай пропускать десант. - И сказал господь: - Это ж Гошка летит, Благушинский атаман, Череп пробит, Парашют пробит, В крови его автомат. Он врагам отомстил И лег у реки, Уронив на камни висок. И звезды гасли, Как угольки, И падали на песок. Он грешниц любил, А они его, И грешником был он сам, Но где ты святого Найдешь одного, Чтобы пошел в десант? Так отдай же, Георгий, Знамя свое, Серебрянные стремена. Пока этот парень Держит копье, На свете стоит тишина. И скачет лошадка, И стремя звенит, И счет потерялся дням. И мирное солнце Топочет в зенит Подковкою по камням.

На самоохрану двух деревень Напал неизвестный отряд. На базаре об этом второй день Китайцы все говорят... На базаре об этом в самую рань Испуганный шепоток... И выходит патруль из города Нинань Посмотреть - как и что? Грязный старик стоит на бугре. Облик - не боевой. Кто не видел как выглядит смертный грех - Пусть поглядит на него. "Китаец с китаец говоли сам... Луские уходи". - Это - ма-си-шан, Узнаю по усам, Японский шпик и бандит. Пыль, пыль. Ах, какая жара! Позабытые богом края. Пыль, пыль... Ах, какая жара!.. Мама родная, помираю я... Крови нету. Самый пустяк. Но темнеет небес бирюза. Хочется спать, и уже не блестят Помертвелые глаза... Вонь, смрад, крики "ура!" Крик помешает спать. Васька упал в пыль... И теперь мухи его едят. И русский солдат на маньчжурской земле Немецкий берет пистолет. Шесть смертей в обойме, седьмая - в стволе - Бессмертье на тысячу лет. Подошел отряд и бандитская рвань Побежала со всех сторон, Боец из комендатуры Нинань Достреливал седьмой патрон. Пока впечатленья еще свежи Годами их не занесло. Как умею, славлю солдатскую жизнь, Тяжелое ремесло.

(Из книги "Этот Синий Апрель") Впереди колонн Я летел в боях, Я сам нащупывал цель, Я железный слон, И ярость моя Глядит в смотровую щель. Я шел как гром, Как перст судьбы, Я шел, поднимая прах, И автострады Кровавый бинт Наматывался на тракт. Я разбил тюрьму И вышел в штаб, Безлюдный, как новый гроб, Я шел по минам, Как по вшам, Мне дзоты ударили в лоб. Я давил эти панцири Черепах, Пробиваясь в глубь норы, И дзоты трещали, Как черепа, И лопались, как нарыв. И вот среди раздолбанных кирпичей, среди разгромленного барахла я увидел куклу. Она лежала, раскинув ручки,- символ чужой любви... чужой семьи... Она была совсем рядом. Зарево вспухло, Колпак летит, Масло, как мозг, кипит, Но я на куклу Не смог наступить И потом убит. И занял я тихий Свой престол В весеннем шелесте трав, Я застыл над городом, Как Христос, Смертию смерть поправ. И я застыл, Как застывший бой. Кровенеют мои бока. Теперь ты узнал меня? Я ж любовь, Застывшая на века.

(Из книги "Золотой Дождь") Не то весна, Не то слепая осень. Не то сквозняк, Не то не повезло. Я вспомнил вдруг, Что мне уж тридцать восемь. Пора искать Земное ремесло. Пора припомнить, Что земля поката, Что люди спят В постелях до зари, Что по дворам До самого заката Идут в полет Чужие сизари. Пора грузить Пожитки на телегу, Пора проститься С песенкой лихой, Пора ночлег Давно считать ночлегом И хлебом - хлеб, А песню - шелухой. Пора Эсхила Путать с Эмпедоклом, Пора Джульетту Путать с Мазина. Мне тыща лет, Романтика подохла, Но нет, она Танцует у окна. Ведь по ночам Ревут аккордеоны, И джаз играет В заревах ракет, И по очам Девчонок удивленных Бредет мечта О звездном языке. Чтобы земля, Как сад благословенный, Произвела Людей, а не скотов, Чтоб шар земной Помчался по вселенной, Пугая звезды Запахом цветов. Я стану петь, Ведь я же пел веками. Не в этом дело. Некуда спешить. Мне только год, Вода проточит камень, А песню спеть - Не кубок осушить.

(Из книги "Этот Синий Апрель") Батальоны все спят, Сено хрупают кони. И труба заржавела На старой цепи. Эта тощая ночь В случайной попоне Позабыла про топот В татарской степи. Там по синим цветам Бродят кони и дети. Мы поселимся в этом Священном краю. Там небес чистота. Там девчонки, как ветер, Там качаются в седлах И "Гренаду" поют...

Звук шагов, шагов, Да белый туман. На работу люди Спешат, спешат. Общий звук шагов, Будто общий шаг, Будто лодка проходит По камышам. В тех шагах, шагах - И твои шаги, В тех шагах, шагах - И моя печаль. Между нами, друг, Все стена, стена. Да не та стена, Что из кирпича. Ты уходишь, друг, От меня, меня. Отзвенела вдруг Память о ночах. Где-то в тех ночах Соловьи звенят, Где-то в тех ночах Ручеек зачах. И не видно лиц - Все шаги одни. Все шаги, шаги, Все обман, обман. Не моря легли, А слепые дни, Не белы снеги, А седой туман.

Пустыри на рассвете, Пустыри, пустыри, Снова ласковый ветер, Как школьник. Ты послушай, весна, Этот медленный ритм, Уходить - это вовсе Не больно. Это только смешно - Уходить на заре, Когда пляшет судьба На асфальте, И зелень деревьев, И на каждом дворе Весна разминает Пальцы. И поднимет весна Марсианскую лапу. Крик ночных тормозов - Это крик лебедей, Это синий апрель Потихоньку заплакал, Наблюдая апрельские шутки Людей. Наш рассвет был попозже, Чем звон бубенцов, И пораньше, Чем пламя ракеты. Мы не племя детей И не племя отцов, Мы цветы Середины столетья. Мы цвели на растоптанных Площадях, Пили ржавую воду Из кранов, Что имели - дарили, Себя не щадя, Мы не поздно пришли И не рано. Мешок за плечами, Папиросный дымок И гитары Особой настройки. Мы почти не встречали Целых домов - Мы руины встречали И стройки. Нас ласкала в пути Ледяная земля, Но мы, забывая Про годы, Проползали на брюхе По минным полям, Для весны прорубая Проходы... Мы ломали бетон И кричали стихи, И скрывали Боль от ушибов. Мы прощали со стоном Чужие грехи, А себе не прощали Ошибок. Дожидались рассвета У милых дверей И лепили богов Из гипса. Мы - сапёры столетья! Слышишь взрыв на заре? Это кто-то из наших Ошибся... Это залпы черемух И залпы мортир. Это лупит апрель По кюветам. Это зов богородиц, Это бремя квартир, Это ветер листает Газету. Небо в землю упало. Большая вода Отмывает пятна Несчастья. На развалинах старых Цветут города - Непорочные, Словно зачатье.

Скребут моторы тишину - Проснулось воскресенье. Куда пойду? Кого пойму? С кем встречу новоселье? Кого увижу на пути, Кого - на перепутье? С кем доведется пошутить? А с кем, увы, не шутят?.. Все тает в мареве земли. Все пули отсвистели. За стол садятся короли, И убраны постели. Давай же круг наш потесним И впустим Диониса, Давай же выпьем вместе с ним И заедим редисом. Давай истратим на вино Последнюю усталость, Ведь воскресенье нам одно За семь деньков досталось. Пускай уйдут ханжа и враль. Да ну их, в самом деле! Они читают нам мораль Семь пятниц на неделе. Пошлем "прощай!" колоколам - Пускай звенят монисты! Разделим булку пополам - И будем как министры! Белье танцует на ветру Весенний танец липси. Давай наденем на подруг Черешневые клипсы. Детей веселая гурьба Отпустит все грехи нам. Сегодня пляшет голытьба По золотым цехинам! Мы распугали всех ворон И пьем за день весенний. Согласны жить без похорон - Но не без воскресений!

Что пережил он, не сможет даже Изобразить ни слово, ни перо. Кто на него посмотрит, сразу скажет: Обстрелян парень вдоль и поперек. Ведь он прошел военную судьбину, Едва цела осталась голова. Он прошагал от Вены до Харбина И всех жаргонов выучил слова. Когда ж судьба ему грозила смотром В военных буднях, в жизненном бою, Тогда судьбе он говорил: "Посмотрим!" И пел лихую песенку свою: "Иди своей дорогой необычной, Где не пройдут ханжи и старики. Они живут похлебкой чечевичной, А ты мечтай - обидам вопреки. Чужая слава светит, да не греет. Ты сам испробуй жизнь со всех сторон. Не тот храбрец, кто страха не имеет, А тот, кто страх в себе переборол". Когда ж мой друг домой к себе вернется, Где жизнь давно идет на старый лад, Любимый город другу улыбнется - Знакомый дом, любимый сад и нежный взгляд.

Нам жить под крышею нет охоты, Мы от дороги не ждём беды, Уходит мирная пехота На вечный поиск живой воды. Пускай же квакают вслед мещане, К болоту тёплому ползя. Они пугают и вещают, Что за ворота ходить нельзя. Что за воротами ждёт пустыня И жизнь шальная недорога, Что за воротами сердце стынет И нет домашнего пирога. Что за глоток ключевой водицы Убьют - и пыль заметёт следы. Но волчий закон в пути не годится: В пустыне другая цена воды! Пройдёт бродяга и непоседа, Мир опояшут его следы. Он сам умрёт, но отдаст соседу Глоток священной живой воды. На перекрёстках других столетий, Вовек не видевшие беды, Рванутся в поиск другие дети За тем же самым глотком воды.

(Из книги "Этот Синий Апрель") ...Давайте попробуем Думать сами, Давайте вступим В двадцатый век. Слушай, двадцатый, Мне некуда деться, Ты поешь У меня в крови. И я принимаю Твое наследство По праву моей Безнадежной любви! Дай мне в дорогу, Что с возу упало - Вой электрички, Огонь во мгле. Стихотворцев много, Поэтов мало. А так все отлично На нашей земле. Прости мне, век, Танцевальные ритмы, Что сердцу любо, За то держись, Поэты - слуги Одной молитвы. Мы традиционны, Как мода жить. Мы дети эпохи, Атомная копоть, Рыдают оркестры На всех площадях. У этой эпохи Свирепая похоть, Все дразнится морда, Детей не щадя. Не схимник, а химик Решает задачу. Не схема, а тема Разит дураков. А если уж схема, То схема поэмы, В которой гипотеза Новых веков. Простим же двадцатому Скорость улитки, Расчеты свои Проведем на бегу, Давайте же выпьем За схему улыбки, За график удачи И розы в снегу. Довольно зависеть От прихотей века, От злобы усопших И старых обид. Долой манекенов! Даешь человеков! Эпоха на страх Исчерпала лимит! И выдуем пыль Из помятой трубы. И солнце над нами Как мячик в аллее, Как бубен удачи И бубен судьбы. Отбросим заразу, Отбросим обузы, Отбросим игрушки Сошедших с ума! Да здравствует разум! Да здравствуют музы! Да здравствует Пушкин! Да скроется тьма!

Детский плыл кораблик По синей реке, Плыли дирижабли По синей реке. По зелёной, зеленой, Зеленой траве Пулями простреленный Шел двадцатый век. Наши отступают - Небеса горят. Наши наступают - Небеса горят. Наши вдаль уходят - Небеса горят. Молодость уходит - Небеса горят. Небо, мое небо, Синяя вода. Корабли уплыли В небо навсегда. С той поры я не был У синей воды. Небо, мое небо, Зеркало беды.

Неподалеку от могил Лежит зерцало вод, И лебедь белая пурги По озеру плывет. По бесконечным городам, По снам длиною в год И по утраченным годам, И по зерцалу вод. И, добегая до могил, Молчат громады лет, И лебедь белая пурги Им заметает след. Она за горло их берет Могучею строкой. Она то гонит их вперед, То манит на покой. Она играет напоказ В угрюмый волейбол: Взлетает сказок чепуха И тает былей боль. И светофорами планет Мерцает Млечный Путь. Зерцало вод, дай мне ответ! Зови куда-нибудь. Утраты лет - они лишь звук Погибших батарей. Утраты нет - она лишь стук Захлопнутых дверей. И, добегая до могил, Молчат громады лет, И лебедь белая пурги Им заметает след.

(Из книги "Теория Невероятности") ...Тихо капает вода: Кап-кап. Намокают провода: Кап-кап. За окном моим беда, Завывают провода. За окном моим беда, Кап-кап. Капли бьются о стекло: Кап-кап. Все стекло заволокло: Кап-кап. Тихо, тихо утекло Счастья моего тепло Кап-кап. День проходит без следа. Кап-кап. Ночь проходит - не беда. Кап-кап. Между пальцами года Просочились - вот беда. Между пальцами года - Кап-кап.

Лечу по серому шоссе. А ветер листья носит. И я от ветра окосел, И я глотаю осень. Я распрощался навсегда Со школою постылой! И в лужах квакает вода, Как пробки от бутылок. Я пролетаю над землей И весело и льдисто. И даже ветер изумлен И велосипедисты. Кукушка хнычет: "Оглянись!" Кукушка, перестаньте! Кукушка, вы ж анахронизм, Вы клякса на диктанте. И, содрогаясь до корней, Мне роща просипела: - Ты самый сладкий из парней, Король велосипеда. Ты по душе пришелся мне, Веселый, словно прутик. И мне милее старых пней Тот, кто педали крутит. Храбрись, король!- И я храбрюсь. Свистит, как розги, хворост. И я лечу по сентябрю И сохраняю скорость. Щекочет ветер мой висок. Двенадцать лет всего мне... А дальше хуже было все. И дальше я не помню.

Там в болотах кричат царевны, Старых сказок полет-игра. Перелески там да деревни Переминаются на буграх. Там есть дом... Я всю ночь, ленивый, Проторчу напролет в окне... Мне играют часы мотивы, Герцог хмурится на стене. Дунет ветер, запахнут травы. Выйдет месяц часок спустя. Мне забыть бы тебя, отраву, Как ненужное, как пустяк. Дымный смех позовет. Куда там! Он туза прилепит к спине, Он вернуться велит солдату, Под седую пройдет шинель. До меня все слова испеты, Было все - куда ни ступи. Достает попугай билетик - Мне талант об жизнь иступить. Душит крик мой безродный, волчий Тишиною лукавый дом. Своры туч набегают молча. Пухнут тучи, бегут с трудом. Мне куранты конец сыграли. Ворон кличет мою беду. Ткут печаль в полутемном зале Капли вальса да старый Дюк.

(Из книги "Голубая Жилка Афродиты") Мужики, ищите Аэлиту! Видишь, парень, кактусы в цвету! Золотую песню расстели ты, Поджидая дома красоту. Семь дорог - и каждая про это, А восьмая - пяная вода. Прилетит невеста с того света Жениха по песне угадать. Разглядит с ракеты гитариста, Позовет хмельного на века, Засмеется смехом серебристым И растопит сердце простака. У нее точеные колени И глазок испуганный такой. Ты в печурке шевельни поленья, Аэлиту песней успокой. Все равно ты мальчик не сезонный, Ты поешь, а надо вычислять, У тебя есть важные резоны Марсианок песней усыплять. Вот разлиты кактусной пол-литра, Вот на Марс уносится изба, Мужики, ищите Аэлиту, Аэлита - лучшая из баб. Не беда, что воют электроны. Старых песен на душе поток! Расступитесь Хаос, Космос, Хронос! Не унять вам сердца шепоток!

Не сходим на вокзалах мы В местечках по пути. Китайскими базарами Бродить мы не хотим. Дымок унылым инеем Ложится в гаолян. Летит на сопки синие На фанзы и поля. А мимо города летят И трубами торчат, Тяжелые, жандармские, Литого кирпича. Детская экзотика, Таинственный Китай - Бордели да наркотики, Вонь да нищета. Мы жили здесь неделями, От ярости дрожа. Мы все здесь переделали, Да надо уезжать. Бежит дорога хмурая, Чужая сторона. Манчжурия, Манчжурия, Проклятая страна!

(Песня не доделана, у нее нет первого куплета. Его надо написать легкой рукой, а у меня еще пороха не хватает. Это про такие детские одуванчики, которые опускаются во дворе. На дворе дрова, на дровах трава... А мне, девчоночке, сорок лет. Вот тема. У нее роман с юным физиком. Он говорит с ней за жизнь, за высокие материи, за искусство, а потом... приглашает ее на дрова. Она пересказывает его слова, а потом поет свои...)

"...Будешь первой на свете женщиной!
Об тебе узнает страна!"
Только жизни мне той обещанной
Не видала я ни хрена.

Он работал в секретном "ящике",
Развивал науку страны.
Только сам он был весь ледащенький -
Все потел, пока снял штаны.

Тут гляжу я: всё наши мальчики
Проплывают по небесам!..
Мама, мама, гляди - одуванчики
Опускают мертвый десант.

Не забыли Катьку-десантницу!
...Тут с могучим криком "ура!"
Наподдала я физику в задницу
И невинной пошла со двора.

А шпана в подворотне мочится.
Лунный свет блестит, как моча.
Здравствуй, женское одиночество,
Патефонный крик по ночам...

Она была во всем права - И даже в том, что сделала. А он сидел, дышал едва, И были губы белые. И были черные глаза, И были руки синие. И были черные глаза Пустынными пустынями. Пустынный двор жестоких лет, Пустырь, фонарь и улица. И переулок, как скелет, И дом подъездом жмурится. И музыка ее шагов Схлестнулась с подворотнею, И музыка ее шагов - Таблеткой приворотною. И стала пятаком луна, Подруга полумесяца, Когда потом ушла она, А он решил повеситься. И шантажом гремела ночь, Улыбочкой приправленным. И шантажом гремела ночь И пустырем отравленным. И лестью падала трава, И местью встала выросшей. И ото всех его бравад Остался лишь пупырышек. Сезон прошел, прошел другой - И снова снег на паперти. Сезон прошел, прошел другой - Звенит бубенчик капелькой. И заоконная метель, И лампа - желтой дынею. А он все пел, все пел, все пел, Наказанный гордынею. Наказан скупостью своей, Устал себя оправдывать. Наказан скупостью своей И страхом перед правдою. Устал считать улыбку злом, А доброту - смущением. Устал считать себя козлом Любого отпущения. Двенадцать падает. Пора! Дорога в темень шастает. Двенадцать падает. Пора! Забудь меня, глазастого!

Юрию Ракино Он был боксером и певцом - Веселая гроза. Ему родней был Пикассо, Кандинский и Сезанн. Он шел с подругой на пари, Что через пару лет Достанет литер на Париж И в Лувр возьмет билет. Но рыцарь-пес, поднявши рог, Тревогу протрубил, Крестами черными тревог Глаза домов забил. И, предавая нас "гостям", Льет свет луна сама, И бомбы падают свистя В родильные дома. Тогда он в сторону кладет Любимые тома, Меняет кисть на пулемет, Перо - на автомат. А у подруги на глазах Бегучая слеза. Тогда, ее в объятья взяв, Он ласково сказал: "Смотри, от пуль дрожит земля На всех своих китах. Летят приказы из Кремля, Приказы для атак. И, прикрывая от песка Раскосые белки, Идут алтайские войска, Сибирские стрелки. Мечтал я встретить Новый год В двухтысячном году. Увидеть Рим, Париж... Но вот - Я на Берлин иду. А ты не забывай о тех Любви счастливых днях. И если я не долетел - Заменит друг меня." Поцеловал еще разок Любимые глаза, Потом шагнул через порог, Не посмотрев назад. ...И если весть о смерти мне Дойдет, сказать могу: Он сыном был родной стране, Он нес беду врагу.

Балалаечку свою Я со шкапа достаю, На Каначиковой даче Тихо песенку пою. Солнце село за рекой За приемный за покой. Отпустите, санитары, Посмотрите, я какой! Горы лезут в небеса, Дым в долине поднялся. Только мне на этой сопке Жить осталось полчаса. Скоро выйдет на бугор Диверсант - бандит и вор. У него патронов много - Он убьет меня в упор. На песчаную межу Я шнурочек привяжу - Может, этою лимонкой Я бандита уложу. Пыль садится на висок, Шрам повис наискосок, Молодая жизнь уходит Черной струйкою в песок. Грохот рыжего огня, Топот чалого коня... Приходи скорее, доктор! Может, вылечишь меня...

Ты припомни, Россия, Как все это было: Как полжизни ушло У тебя на бои, Как под песни твои Прошагало полмира, Пролетело полвека По рельсам твоим. И сто тысяч надежд И руин раскаленных, И сто тысяч салютов, И стон проводов, И свирепая нежность Твоих батальонов Уместились в твои Полсотни годов. На твоих рубежах Полыхали пожары. Каждый год - словно храм, Уцелевший в огне. Каждый год - как межа Между новым и старым. Каждый год - как ребенок, Спешащий ко мне. На краю городском, Где дома-новостройки, На холодном ветру Распахну пальтецо, Чтоб летящие к звездам Московские тройки Мне морозную пыль Уронили в лицо. Только что там зима - Ведь проклюнулось лето! И, навеки прощаясь Со старой тоской, Скорлупу разбивает Старуха-планета - Молодая выходит Из пены морской. Я люблю и смеюсь, Ни о чем не жалею. Я сражался и жил, Как умел - по мечте. Ты прости, если лучше Пропеть не умею. Припадаю, Россия, К твоей красоте!

Ох, дым папирос! Ох, дым папирос! Ты старую тайну С собою принес: О домике том, Где когда-то я жил, О дворике том, Где спят гаражи. Ты, дым папирос, Надо мной не кружи. Ты старою песенкой Не ворожи. Поэт - это физик, Который один Знает, что сердце - У всех господин. Не верю, что истина - В дальних краях, Не верю, что истина - Дальний маяк. Дальний маяк - Это ближний маяк, Но мы его ищем В дальних краях. Прислушайся: истина Рядом живет. Прислушайся: истина Рядом поет. Рядом живет, Рядом поет И ждет все, когда же Откроют ее. Ведь если не истина - Кто же тогда Целует спящих детей Иногда? Ведь если не истина - Кто же тогда Плакать поэтам Велит иногда?

(Из книги "Сода-Солнце") Рост у меня Не больше валенка. Все глядят на меня Вниз, И органист я Тоже маленький, Но все-таки я Органист. Я шел к органу, Скрипя половицей, Свой маленький рост Кляня, Все пришли Слушать певицу И никто не хотел Меня. Я подумал: мы в пахаре Чтим целину, В вoине - страх врагам, Дипломат свою Преставляет страну, Я представляю Орган. Я пришел и сел. И без тени страха, Как молния ясен И быстр, Я нацелился в зал Токкатою Баха И нажал Басовый регистр. О, только музыкой, Не словами Всколыхнулась Земная твердь. Звуки поплыли Над головами, Вкрадчивые, Как смерть. И будто древних богов Ропот, И будто дальний набат, И будто все Великаны Европы Шевельнулись В своих гробах. И звуки начали Души нежить, И зов любви Нарастал, И небыль, и нечисть, Ненависть, нежить Бежали, Как от креста. Бах сочинил, Я растревожил Свинцовых труб Ураган. То, что я нажил, Гений прожил, Но нас уравнял Орган. Я видел: Галерка бежала к сцене, Где я в токкатном бреду, И видел я, Иностранный священник Плакал В первом ряду. О, как боялся я Свалиться, Огромный свой рост Кляня. О, как хотелось мне С ними слиться, С теми, кто, вздев Потрясенные лица, Снизу вверх Глядел на меня.

Я мальчишкою был богомазом. Только ночью, чуть город затих, Потихоньку из досок чумазых Вырезал я коней золотых. Богомазы мне руки крутили, Провожали до самых сеней, По спине в три полена крестили... И в огонь покидали коней. Шел я пьяный. Ты слушай-не слушай, Может, сказку, а может, мечту... Только в лунную ночь на Благуше Повстречал я в снегу Красоту. И она мне сказала: «Эй, парень, Не жалей ты коней расписных. Кто мечтой прямо в сердце ударен, Что тому до побоев земных?» Я оставил земные заботы И пошел я судьбе поперек: Для людей не жалел я работы, Красоты для себя не берег. Над мечтой не смеялся ни разу, Пел на рынках я птицы вольней. Отпустите меня, богомазы! Не отдам я вам рыжих коней!

Девушка, эй, постой! Я человек холостой. Прохожая, эй, постой! Вспомни сорок шестой. Из госпиталя весной На перекресток пришел ночной. Ограбленная войной Тень за моей спиной. Влево пойти - сума, Вправо пойти - тюрьма, Вдаль убегают дома... Можно сойти с ума. Асфальтовая река Теплая, как щека. Только приляг слегка - Будешь лежать века. О времени том - молчок! Завод устоять помог. Мне бы только станок - Выточить пару ног. Давно утихли бои. Память о них затаи. Ноги, ноги мои! Мне б одну на троих. Осенью - стой в грязи, Зимою - по льду скользи... Эй, шофер, тормози! Домой меня отвези. Дома, как в детстве, мать Поднимет меня на кровать... Кто придумал войну, Ноги б тому оторвать!

Мы дети эпохи. Атомная копоть, Рыдают оркестры На всех площадях. У этой эпохи Свирепая похоть - Все дразнится, морда, Детей не щадя. Мы славим страданье, Боимся успеха. Нам солнце не в пору И вьюга не в лад. У нашего смеха Печальное эхо, У нашего счастья Запуганный взгляд. Любой зазывала Ползет в запевалы, Любой вышибала - Хранитель огня. Забыта основа Веселого слова. Монахи, монахи, Простите меня! Не схимник, а химик Решает задачу. Не схема, а тема Разит дураков. А если уж схема, То схема поэмы, В которой гипотезы Новых веков. Простим же двадцатому Скорость улитки, Расчеты свои Проведем на бегу. Давайте же выпьем За схему улыбки, За график удачи И розы в снегу. За тех, кто услышал Трубу на рассвете. За женщин Упрямые голоса, Которые звали нас, Как Андромеда, И силой тащили Нас в небеса. Полюбим наш век, Забыв отупенье. Омоется старость Живою водой. От света до тени, От снеди до денег Он алый, как парус Двадцатых годов. Мы рваное знамя "Бээфом" заклеим, Мы выдуем пыль Из помятой трубы. И солнце над нами - Как мячик в алее, Как бубен удачи И бубен судьбы. Давайте же будем Звенеть в этот бубен, Наплюнем на драмы Пустых площадей. Мы, смертные люди,- Бессмертные люди! Не стадо баранов, А племя вождей! Отбросим заразу, Отбросим обузы, Отбросим игрушки Сошедших с ума! Да здравствует разум! Да здравствуют музы! Да здравствует Пушкин! Да скроется тьма!

Губы девочка мажет В первом ряду. Ходят кони в плюмажах И песню ведут: Про детей, про витязей И про невест... Вы когда-нибудь видели Сабельный блеск? Поднимается на небо Топот и храп. Вы видали когда-нибудь Сабельный шрам? Зарыдают подковы - Пошел Эскадрон. Перетоп молотковый - Пошел эскадрон! Черной буркой вороны Укроют закат, Прокричат похоронно На всех языках. Среди белого дня В придорожной пыли Медсестричку Марусю Убитой нашли... Отмененная конница Пляшет вдали, Опаленные кони В песню ушли. От слепящего света Стало в мире темно. Дети видели это Только в кино. На веселый манеж Среди белого дня Приведите ко мне Золотого коня. Я поеду по кругу В веселом чаду, Я увижу подругу В первом ряду. Сотни тысяч огней Освещают наш храм. Сотни тысяч мальчишек Поют по дворам. Научу я мальчишек Неправду рубить! Научу я мальчишек Друг друга любить! Ходят кони в плюмажах И песню ведут. Губы девочка мажет В первом ряду...

Снега, снега... Но опускается Огромный желтый шар небес. И что-то в каждом откликается - Равно с молитвой или без. Борьба с поэзией... А стоит ли? И нет ли здесь, друзья, греха? Ведь небеса закат развесили И подпускают петуха. О этот город! В этом городе Метро - до самых Лужников. Двадцатый век лелеет бороды И гонит старых должников. Ты весь в космическом сиянии: Не то заснул, не то горишь - Передовой, как марсианин, Провинциальный, как Париж. В кредит не верит и в поэзию, Ничьим слезам, ничьей беде - Москва ничьим словам не верит, А верит всякой ерунде. За сном в музеях и картинами, За подворотнями в моче, За окнами и за квартирами Встает мирок... Но он ничей! Он общий, он для всех открытый, Он полон пряной мельтешни, Он словно общее корыто: Приди и ешь, коль не стошнит! А не стошнит - так, значит, смелый Попался парень-любодей. Поэзия такое дело - Она для правильных людей.

Буфер бьется Пятаком зеленым, Дрожью тянут Дальние пути. Завывают В поле эшелоны, Мимоходом Сердце прихватив. Паровоз Листает километры. Соль в глазах Несытою тоской. Вянет год, И выпивохи-ветры Осень носят В парках за Москвой. Быть беде. Но, видно, захотелось, Чтоб в сердечной Бешеной зиме Мне дрожать Мечтою оголтелой, От тебя За тридевять земель. Душу продал За бульвар осенний, За трамвайный Гулкий ветерок. Ой вы, сени, Сени мои, сени, Тоскливая радость Горлу поперек. В окна плещут Бойкие зарницы, И, мазнув Мукой по облакам, Сытым задом Медленно садится Лунный блин На острие штыка...

(Из книги "Теория Невероятности") ...Пусть звездные вопли стихают вдали, Друзья, наплевать нам на это! Летит вкруг Земли в метеорной пыли Веселое сердце поэта. Друзья мои, пейте земное вино! Не плачьте, друзья, не скорбите. Я к вам постучусь в ночное окно, К земной возвращаясь орбите.

Мне сказала вчера русалочка: "Я - твоя. Хоть в огонь столкни!" Вздрогнул я. Ну да разве мало чем Можно девушку полонить? Пьяным взглядом повел - и кончено: Колдовство и гипноз лица. Но ведь сердце не заколочено, Но ведь страсть-то - о двух концах. Вдруг увидел, что в сеть не я поймал, А что сетью, без дальних слов, Жизнь нелепую, косолапую За удачею понесло. Тихий вечер сочтет покойников. Будет схватка в глухом бреду. Я пробьюсь и приду спокойненько, Даже вздоха не переведу. Будет счастье звенеть бокалами, Будет литься вино рекой, Будет радость в груди покалывать, Будет всем на душе легко. Будут, яро звеня стаканами, Орденастые до бровей, Капитаны тосты отчеканивать О дурной моей голове. Старый Грин, что мечтой прокуренной Тьмы порвать не сумел края, Нам за то, что набедокурили, Шлет привет, что любовь моя На душе в боковом кармане Неразменным лежит рублем... Я спешу, я ужасно занят, Не мешайте мне - я влюблен!

Весною каждой роится улей. "Салют, ребята!" - я вам кричу. Любая жажда, любая пуля, Любая драка вам по плечу. Орда мещанская вас пинала, Кричала - дескать, вам путь один: От кринолина до криминала,- Но вот уходит и кринолин. Уходят моды - раз в год, не реже,- Другие кроят их мастера. Но плечи - те же и губы - те же, И груди - те же, что и вчера. Другая подлость вас манит в сети, Другие деньги в кошельке, Но те же звезды вам в небе светят, И те же песни на языке. Весною каждой роится улей, "Салют, ребята!" - я вам кричу. Любая жажда, любая пуля, Любая драка вам по плечу!

Село Миксуницу Средь гор залегло. Наверно, мне снится Такое село. Там женщины - птицы, Мужчины - как львы. Село Миксуницу Не знаете вы. Там люди смеются, Когда им смешно. А всюду смеются Когда не смешно. Там скачут олени, Там заячий взгляд. Там гладят колени И верность хранят. Там майские девочки Счастье дают, Там райские песни Бесплатно поют. Поэтов не мучают, Песню не гнут - Наверно, поэтому Лучше живут. Село Миксуницу Всю жизнь я искал - Но только тоска Да могилы в крестах. Когда ж доползу До родного плетня, Вы через порог Пронесите меня. О Боже, дай влиться В твои небеса! Село Миксуницу Я выдумал сам.

Говорил мне отец: «Ты найди себе слово, Чтоб оно, словно песня, Повело за собой. Ты ищи его с верой, С надеждой, с любовью,— И тогда оно станет Твоею судьбой». Я искал в небесах, И средь дыма пожарищ, На зеленых полянах, И в мертвой золе. Только кажется мне Лучше слова «товарищ» Ничего не нашел я На этой земле. В этом слове — судьба До последнего вздоха. В этом слове — надежда Земных городов. С этим словом святым Поднимала эпоха Алый парус надежды Двадцатых годов.

(Из книги "Самшитовый Лес") Солидные запахи сна и еды, Дощечек дверных позолота, На лестничной клетке босые следы Оставил невидимый кто-то. Откуда пришел ты, босой человек? Безумен, оборван и голоден. И нижется снег, и нежется снег, И полночью кажется полдень.

Но не в том смысле сорок первый, что сорок первый год, а в том, что сорок медведей убивает охотник, а сорок первый медведь — охотника... Есть такая сибирская легенда. Я сказал одному прохожему С папироской «Казбек» во рту, На вареник лицом похожему И с глазами, как злая ртуть. Я сказал ему: «На окраине Где-то, в городе, по пути, Сердце девичье ждет хозяина. Как дорогу к нему найти?» Посмотрев на меня презрительно И сквозь зубы цедя слова, Он сказал: «Слушай, парень, не приставай к прохожему, а то недолго и за милиционером сбегать». И ушел он походкой гордою, От величья глаза мутны. Уродись я с такой мордою. Я б надел на нее штаны. Над Москвою закат сутулится, Ночь на звездах скрипит давно. Жили мы на щербатых улицах, Но весь мир был у наших ног. Не унять нам ночами дрожь никак. И у книг подсмотрев концы, Мы по жизни брели — безбожники, Мушкетеры и сорванцы. В каждом жил с ветерком повенчанный Непоседливый человек. Нас без слез покидали женщины, А забыть не могли вовек. Но в тебе совсем на иной мотив Тишина фитилек горит. Черти водятся в тихом омуте — Так пословица говорит. Не хочу я ночами тесными Задыхаться и рвать крючок. Не хочу, чтобы ты за песни мне В шапку бросила пятачок. Я засыпан людской порошею, Я мечусь из краев в края. Эй, смотри, пропаду, хорошая, Недогадливая моя!

Ах, Маша, Цыган-Маша! Ты жил давным-давно. Чужая простокваша Глядит в твое окно, Чужая постирушка Свисает из окна, Старушка-вековушка За стеклами видна. Что пил он и что ел он, Об этом не кричал. Но занимался «делом» Он только по ночам. Мальбрук в поход собрался, Наелся кислых щей... В Измайловском зверинце Ограблен был ларек. Он получил три года И отсидел свой срок, И вышел на свободу, Как прежде, одинок. С марухой-замарахой Он лил в живот пустой По стопке карданахи, По полкило «простой». Мальбрук в поход собрался, Наелся кислых щей... На Малой Соколиной Ограблен был ларек. Их брали там с марухой, Но, на его беду, Не брали на поруки В сорок втором году. Он бил из автомата На волжской высоте, Он крыл фашистов матом И шпарил из ТТ. Там были Чирей, Рыло, Два Гуся и Хохол — Их всех одним накрыло И навалило холм. Ты жизнь свою убого Сложил из пустяков. Не чересчур ли много Вас было, штрафников?! Босявка косопузый, Военною порой Ты помер, как Карузо, Ты помер, как герой! Штрафные батальоны За все платили штраф. Штрафные батальоны — Кто вам заплатит штраф?!

Парень ужинает - пора. В подоконник стучат капели. За окном орет детвора То, что мы доорать не успели. То, что намертво - за года, То, что в пролежнях на постели, То, что на зиму загадать Собирались - но опустели. Золотые следы - в забор, Кирпичи нам весну пророчат. Дни мигают, и на подбор Ночи делаются короче. Смирных шорохов череда Золотою стрелой прошита. Век оттаивает... Ни черта! Все сугробы разворошит он. Снова писк воробьев. Салют Снова залпы в сосульки мечет. Ни о чем снега не молю - Поиграемся в чет и нечет. Пусть нам вьюга лица сечет - Плюнем скуке в лицо коровье. Не горюй, что не вышел счет, Не сошелся - и на здоровье! Слышь, опять воробьи кричат, Мир опять в большеротом смехе, Делу - время, потехе - час. Я приветствую час потехи!

Я сижу, боюсь пошевелиться... На мою несмятую кровать Вдохновенья радужная птица Опустилась крошки поклевать. Не грусти, подруга, обо мне ты. Видишь, там, в космической пыли До Луны, до голубой планеты От Земли уходят корабли. Надо мной сиреневые зори, Подо мной планеты чудеса. Звездный ветер в ледяном просторе Надувает счастья паруса. Я сижу, боюсь пошевелиться... День и ночь смешались пополам. Ночь уносит сказки-небылицы К золотым московским куполам.