Все стихи Александра Бестужева

(На голос «Как по камешкам чиста реченька течет...») Плывет по морю стена кораблей, Словно стадо лебедей, лебедей. Ай, жги, жги, жги, говори, Словно стадо лебедей, лебедей. Волны по морю кипят и шумят, Меж собою таку речь говорят — Ай, жги, жги, жги, говори — Меж собою таку речь говорят: «Уж зачем это наши корабли, Как щетиною, штыками поросли? Ай, жги, жги, жги, говори, Как щетиною, штыками поросли? Уж не будет ли турецкая кровь Нас румянить по-старому вновь? Ай, жги, жги, жги, говори, Нас румянить по-старому вновь?» Тучи по небу летят и шумят, Меж собой они речь говорят — Ай, жги, жги, жги, говори — Меж собой они речь говорят: «Для чего полны солдат корабли, У орудий курятся фитили? Ай, жги, жги, жги, говори, У орудий курятся фитили? Уж недаром слетаются орлы, Как на пир, на черкесские скалы. Ай, жги, жги, жги, говори, Как на пир, на черкесские скалы». Паруса надуваются, шумят, Что на палубах солдатушки сидят. Ай, жги, жги, жги, говори, Что на палубах солдатушки сидят. Им ефрейторы делают наряд, Усачи молодым говорят — Ай, жги, жги, жги, говори — Усачи молодым говорят: «Ей вы, гой еси кавказцы-молодцы, Удальцы, государевы стрельцы! Ай, жги, жги, жги, говори, Удальцы, государевы стрельцы! Посмотрите, Адлер-мыс недалеко, Нам его забрать славно и легко. Ай, жги, жги, жги, говори, Нам его забрать славно и легко. Каждый гоголем встряхнись, встрепенись, Осмотри ружье да в шлюпочки садись. Ай, жги, жги, жги, говори, Осмотри ружье да в шлюпочки садись. С кораблей врагам пару поддадут, Через головы там ядра заревут. Ай, жги, жги, жги, говори, Через головы там ядра заревут. А чуть на мель, мы вперед, усачи, Сумы в зубы, в воду по пояс скачи! Ай, жги, жги, жги, говори, Сумы в зубы, в воду по пояс скачи! Вражьих пуль не считай, не зевай, Мигом стройся, да команды ожидай. Ай, жги, жги, жги, говори, Мигом стройся, да команды ожидай. И придет вам потешиться пора — Дрогнет Адлер от солдатского ура. Ай, жги, жги, жги, говори, Дрогнет Адлер от солдатского ура. Беглым шагом на завал, на завал, Тому честь и крест, кто прежде добежал. Ай, жги, жги, жги, говори, Тому честь и крест, кто прежде добежал. В рукопашную пали и коли, И вали, и усами шевели. Ай, жги, жги, жги, говори, И вали, и усами шевели. Нам похвально, гренадеры, егеря, Молодцами умирать за царя. Ай, жги, жги, жги, говори, Молодцами умирать за царя. Нам не диво, гренадеры, егеря, Пить победную чару за царя. Ай, жги, жги, жги, говори, Пить победную чару за царя».

Еще, еще одно лобзанье! Как в знойный день прохлада струй, Как мотыльку цветка дыханье, Мне сладок милой поцелуй. Мне сладок твой невинный лепет И свежих уст летучий трепет, Очей потупленных роса И упоения зарница... Всё, всё, души моей царица,— В тебе и прелесть, и краса! Какой отрадой повевает С твоих кудрей, с твоих ланит! Дыханье — негою поит, От взора — сотом сердце тает, И быстро молния любви Течет, кипит в моей крови. . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда ж твой легкий стан объемлю, Я, мнится, покидаю землю... Оковы праха отреша, Орлом ширяется душа! Но целый мир светлеет раем, Когда, восторженные, мы Уста и чувства, и умы В одно лобзание сливаем! О, друг мой, если б в этот миг, Неизъяснимый, невозвратный, Далекий горестей земных, Дней наших факел благодатный Погас в пучине светлых струй И пал за нами смертный полог,— Чтоб был последний поцелуй, Как небо, чист, как вечность, долог.

ст. 19 Оковы праха разреша
ст. 27 Забвенья горестей земных.

Близ стана юноша прекрасный Стоял, склонившись над рекой, На воды взор вперивши ясный, На лук опершися стальной. Его волнистыми власами Вечерний ветерок играл, Свет солнца с запада лучами В щите багряном погасал. Он пел: Вы, ветерки, летите К странам отцов, к драгой моей, Что верен был всегда, скажите, Отчизне, славе, чести, ей. Отечество и образ милой В боях меня воспламенят, Они своей чудесной силой Мне в грудь геройства дух вселят. Когда ж венец побед лавровый Повергну я к стопам драгим, Любовь мне будет славой новой, Блаженство, коль еще любим. Но может завтра ж роковая Меня в сраженьи ждет стрела, Паду и сам, других сражая, Во прах на мертвые тела. Тогда вы, ветерки, летите К любезной сердцу с вестью сей, Что за отчизну пал, скажите, Для славы, для драгой моей. Умолк! Лишь лука тетивою Вечерний ветерок звучал, И уж над станом и рекою Луны печальный свет блистая.

Ал. и В. М........й Невольный гость в краю чужбины, Забывший свет, забывший лесть, Желал бы вам на именины Цветов прелестнейших поднестъ: Они — дыханию услада, Они — веселие очей. При них бы мне писать не надо Вам поздравительных речей: Желанье счастья без печали В цветах вы сами б угадали... Но — ах!— якутская весна Не зелена и не красна! И здешний май, холодной, дикой, Одной подснежною брусникой, А не лилеями богат. Природа спит, и в поле целом Я разжился одним пострелом, А я слыхал, такой наряд На именины не дарят. Итак, по воле и неволе Пришлось приняться за перо, Хоть я забыл в угрюмой доле Писать забавно и пестро. Примите ж это благосклонно И в шуме праздничного дня Не осудите вы меня За мой привет простой и сонной. В нем правда — каждая черта; Притом же ваша доброта По слуху, по сердцу и дома И вчуже страннику знакома... В краю зимы и дружбы зимной, Поверьте, только вы одне, Ваш разговор гостеприимной Напоминал друзьям и мне О незабвенной стороне. О, будь же добродетель та же И с нею брат ее — покой, Как неизменный часовой, У сердца вашего на страже; Да никакой печали тень Не хмурит тихий свет забавы, И, проводив веселый день, Поутру встанете вы здравы... Да будут ясны ваши сны, Как небо южныя весны, И необманчивы надежды, И перед вами все невежды, По крайней мере, хоть скромны; Совет подруги чист и верен, Знакомых круг нелицемерен, Неутомителен бостон, Ни бальных скрипок рев и стон! Когда ж на берега великой, На берега моей Невы, Покинув край морозов дикой, Стрелою полетите вы, Да встретят путницу родные, Беспечной юности друзья И все по сердцу не чужие, И вся родимая семья Благополучны и здоровы, И пылки, и разлукой новы, И смех, и радость, и расспрос, И сладкий дождь свиданья слез!!. Зачем же, искра упованья — Дожить до сладкого свиданья,— В груди моей погасла ты? Но я ступил из-за черты Сорокаверстного посланья. И мне, и вам унять пора Болтливость моего пера, Но знайте: это все с начала По пунктам истина скрепляла, Хоть неподкупна и строга; Тут не сплетал из лести кружев Ваш всепокорнейший слуга . . . ...... въ.

Любуюсь я твоим конем; Не поступью его игривой, Не быстрых глаз его огнем И не волнующейся гривой. Не потому, что он не раз Твоей участником был славы И что на нем прочтен отказ Грозящей смертью переправы. Прибавлю: он не тем мне мил, Что победительные клики Слыхал, как ляхов ты громил В Владимире и Лисобики, Что попирали Безобдал Его могучие копыты И что он ржаньем оглашал Брег Вислы, буйством знаменитый. Любуюсь я твоим конем, Когда, сложив доспехи ратны, Везде ты с нами и на нем Несешься по степи раскатной Вслед за матерым русаком. О почестях не мысля боле И чуждый боевых забот, Когда на нем встречаешь в поле И ночь и солнечный восход; Когда на нем из полной фляжки Пьешь с нами водку наповал, Когда враг чванства, друг распашки Охотник ты — не генерал. Когда, забыв все бремя славы, Которую с тобой делил, Он делит отдых твой, забавы... Любуюсь им,— твой конь мне мил!

Провиденья перст незримой, Облаков летучих вождь, Ниве, жаждою томимой, Посылает шумный дождь. Звучно, благостью обильный, Брызнул ток живой воды, Освежая злаки пыльны И замершие плоды. Вот и радуга завета Капли светлые зажгла: То улыбка бога света — Сень бессмертного чела.

(В Альбом) Зачем меня в тяжелом сне Тревожат лестные веленья? Нет, не поминок обо мне, Я жажду струй самозабвенья! Мое любимое давно Во прахе лет погребено. Минувших дней змеиный свиток Хранит лишь бед моих избыток И радостей, которых нет, Неизменимо-хладный след, Зачем, зачем же вы желали Мне сердце пробудить опять, В свои летучие скрижали Мою кручину записать? Зачем? Вам будут непонятны Страстей мятежных письмена И воли грозная волна, И прихоть думы коловратной, Которой сила, как стрела, Сквозь ад и небо протекла. Но дайте года два терпенья, И, может быть, как важный гусь, И я по озеру смиренья Бесстрастно плавать научусь. Когда с порой мечтанья минет Вся поэтическая дурь И на душе моей застынет Кипучий след минувших бурь, Тогда поэт благоразумный, Беспечно сидя на мели, Я налюбуюсь издали На треволненье жизни шумной; Тогда премилый ваш альбом Я испещрю своим пером. И опишу отменно точно, Что я случайно иль нарочно Изведал на своем веку: Печалей терны, счастья розы, Разлуки знойную тоску И неги сладостные слезы, И свод небес, и ропот струй, И вечно первый поцелуй. Тогда, покорен вашей воле, На арзерумского пашу В пятнадцать песен, даже боле, Я эпопею напишу. Зато позвольте мне дотоле, Скрепив измученную грудь, От рифм и горя отдохнуть.

Когда моей ланитой внемлю Пыланию твоих ланит, Мне радость небеса и землю И золотит, и серебрит; Душе так сладко и покойно, И тих, и волен сердца ход: Так солнце катится беззнойно На лоно зеркальное вод.

	ст. 4	И серебрят и золотят
	ст. 7	Так солнце падает беззнойно
	ст. 8	На лоно дышащее вод

Кн. Н. У. * * * Ты улетаешь, Ангел света, И свет души уносишь ты, Но не зальет годами Лета Тобой зажженные мечты. А я бы жаждал в тьме забвенья, В холодной бездне утонуть. О сердце! Милое виденье Ты навсегда забудь, забудь! Запомни сладость первой встречи, И негой думы полный взор, И ум чарующие речи, И голос — ключ певучий гор! Нет, не падет росой целебной Слеза прощальная на грудь. Забудь, о сердце, сон волшебный — И навсегда забудь, забудь...

Нет, ты мой и мой навечно! От любви любовь крепка, Прелесть страсти, друг сердечный, Краше перстня и венка. Гордо я подъемлю брови От твоих высоких дум; Бытие мое в любови, А душа любови — ум.

...Что ж до меня, то я бы желал прихода лета — тогда, Софья Васильевна, я бондировал бы всю Ладогу балладами и идиллиями,— но теперь

Как жаль, что веют здесь Бореи — не Зефиры,
              Что не цветут цветы,
И словом: вешних дней не видно красоты!
А то бы, волю дав струнам пернатой лиры
(В простонаречии: гусиное перо),
     На крыльях юныя мечты,
Я б мог представить вас среди полей, кусточков,
     Гуляющу в тени лесов,
Задумавшуюся при шуме ручейков,
          При говоре листочков,
          При пеньи птиц лесных;
И даже, вспомнивши тираду из Моины,
     Вздыхающею (для картины);
Или в душе с мечтой, с мадам Жанлис в руке,
     Спешите к Волхову-реке,
То с песнями по ней катаясь в челноке,
   То на уде, и гибкой, и дрожащей,
     Прельстившись чешуей блестящей,
Влечете бьющихся невинных рыб из волн,
То к старой Ладоге стремите утлый челн
И там, с высот уже осиротелых башен,
     Раздробленных веков стопой,
На все окрестности бросаете взор свой.
Воспоминаете, сколь Игорь в них был страшен,
     Как славою сей град гремел!..
А ныне? Там, где меч о камнь точил воитель,
Где щит войну звучал, звенели тулы стрел,
Смиренная стоит отшельников обитель;
     Плющом каменья поросли,
     Упали стены и бойницы,
И кролики живут героев средь столицы.
Вы мыслите: «Так всё проходит на земле! ..»
     И в гости на кадриль спешите.
     Потом я мог представить вас
На берегу крутом, где Волхов волны рьяны
Катит через порог, через бугры песчаны,
          Стрелой летя от глаз.
Я вижу мысленно: на сопке вы сидите,
     На запад пламенный глядите,
Любуетесь, когда среди пурпурных туч
Играет, отразясь, последний солнца луч;
          Как с тверди мраки льются,
     Как по холмам туманы вьются.
     ...Вы погрузились в море дум;
Вот слышится плеск волн, дубравы тихой шум
     И ветров хладных завыванье,
И под курганами подземное стенанье.
     По чувствам трепет пробежал,
     Цепями призрак зазвучал.
     О ужас! близко... Не пугайтесь...
Не бойтесь мертвецов,— с живыми забавляйтесь
               В кругу своих
          Знакомых и родных.
     Об ужасах лишь в снах видайте,
     Лишь в жмурках в мрачности блуждайте.
И, стихотворному поверя не всему,
     Благодарите вновь зиму,
Котора, в теплые вас комнаты загнавши,
     Вкруг игр и радости собравши,
С сестрами, братьями заставила весть дни
     В священной отческой сени!
А то бы силою обильна рифм теченья
     И летнего воображенья
     Я, может быть, заставил вас
Парить из Ладоги — по ветру на Кавказ!

...Но еще все ли я высказал? Посещения, приемы, игры, танцы, катанья, гулянья и проч. и пр. занимают вас, я думаю, не менее приятно во всё время праздников.

Лишь к удовольствиям желания стремя,
Смеетесь, резвитесь, танцуете, а я?

А я скучаю по обыкновению, сижу дома по привычке, занимаюсь по охоте. Много читаю, мало пишу, и еще менее сочиняю. По общему уделу людей думаю и раздумываю, в неудачах приговариваю, всё к лучшему! О смертной косе думаю редко; ибо люблю жить, хоть и не боюсь смерти, веселюсь, когда можно (это не часто бывает), радоваться здесь нечему —

     Я не живу почти,— дышу,
     Скучаю сам, других смешу
               И, хладность дружбы
          Мечтами золотя,
     Играю цепью службы,
     Как милое дитя.

Тебе ли, Муз Питомец юный, Томить печалью звучны струны, Чело под скукою клонить? Прожив три люстра¹ с половиной, Полет забывши соколиной, Оледенить себя судьбиной! Поэту ль малодушным быть? Бесспорно, что не в нашей воле Быть счастливым в сей юдоле; Но можно менее страдать В оковах грусти бесполезной; Поверь мне в этом, друг любезной: Возможно жезл судьбы железной Терпением перековать. Не вечно ветр в долинах воет, Не век Перун крылатый роет Гранитну цепь Кавказских гор; Почто же волею своею Страдать подобно Прометею, Топтать веселия Лилею, Печалью свой туманить взор? Конечно, кто избег кручины! От ней ни юность, ни седины, Ни сан, ни род не защитят,— Везде ее проникнут жалы, И часто пиршества бокалы Вэдыханья царские струят. Но ах! Чему тоска поможет? Она шипы на розах множит, В пыл жизни чувства холодит; Нам радости даны часами, Но грусть свинцовыми крылами Вперед нас двигает годами; А невозвратна жизнь — летит. Друг! Примирись с самим собою, Престань печальною мечтою Болезнь сердечну пробуждать; Пусть Зефир дружбы с новой силой Развеет мрак души унылой, Путь жизни бог Цитеры милой Забав цветами будет стлать. Последуй дружества совету: Поставь лишь радости за мету, А скуку на ветер пускай; То с чашей нектара златою, То граций с резвою толпою Спеши знакомою тропою И в счастьи счастье воспевай!

Куда столь быстро и легко, И гордо, и прелестно, Ты пролетаешь, облачко, Скиталец поднебесной? Земли бездомное дитя, Игралище погоды, Напрасно, радугой блестя, Ты, радостью природы! Завоет вихрь, взметая прах - И ты из лона звездна Дождем растаешь на степях Бесславно, бесполезно!.. Блести, лети на ветерке, Подобно нашей доле — И я погибну вдалеке От родины и воли!

Приди, о, милая, приди На берег изумрудный! Разлуки сон в моей груди Тяжелый, беспробудный. Приди и сердце оживи Очей волшебным светом, Невинной ласкою любви, Младенческим приветом! С тобой, красавица-душа, Светлее утра слезы И, благовоннее дыша, Горит румянец розы. С тобой, струями говоря, Поток сверкает ярче, Свежей вечерняя заря И тихий полдень жарче. И мнится, воздух напоен Неведомым томленьем И лист, зефиром оживлен, Трепещет наслажденьем. И, к смертным благости полна, По синеве бездонной Над нами катится луна С улыбкой благосклонной. Приди, о, милая, приди! И страсти вал мятежной Ты укротишь в моей груди Елеем дружбы нежной.

Ты взора не сводил с звезды своей вожатой И средь пустынь нагих, презревши бури стон, Любви и истины искал святой закон И в мир гармонии парил мечтой крылатой.

Чуть крылатая весна Радостью повеет, Оживает старина, Сердце молодеет; Присмирелые мечты Рвут долой оковы, Словно юные цветы Рядятся в обновы, И любви златые сны, Осеняя вежды, Вновь и вновь озарены Радугой надежды.

Пал туман на море синее, Листопада первенец, И горит в алмазах инея Гор безлиственный венец. Тяжко ходят волны хладные, Буйно ветр шумит крылом. Только вьются чайки жадные На помории пустом. Только блещет за туманами, Как созвездие морей, Над сыпучими полянами Стая поздних лебедей. Только с хищностью упорною Их медлительный отлет Над твердынею подзорною Дикий беркут стережет. Всё безжизненно, безрадостно В померкающей дали, Но страдальцу как-то сладостно Увядание земли. Как осеннее дыхание Красоту с ее чела, Так с души моей сияние Длань судьбины сорвала. В полдень сумраки вечерние - Взору томному покой, Общей грустью тупит терние Память родины святой! Вей же песней усыпительной, Перелетная метель, Хлад забвения мирительный Сердца тлеющего цель. Между мною и любимого Безнадежное "прости!". Не призвать невозвратимого, Дважды сердцу не цвести. Хоть порой улыбка нежная Озарит мои черты, Это - радуга наснежная На могильные цветы!

Литература наша — сетка На ловлю иноморских рыб; Чужих яиц она наседка; То ранний плод, то поздний гриб; Чужой хандры, чужого смеха Всеповторяющее эхо!

Вечерел в венце багряном Ток могучего Днепра, Вея радужным туманом С оживленного сребра. Черной тучею над бездной Преклонен, дремучий лес Любовался чашей звездной Опрокинутых небес. И за девственною дымкой, Чуть блестя росою сна, Возлетала невидимкой Благодатная луна. Отвечает горд и весел Звучный лад, настройки взмах, И взлетает с гибких весел [След?] ладьи, алмазный прах. И за быстрою кормою [Говорливая] бразда Сыплет искры за собою, Как летучая звезда.

Бегу от вас, бегу, Петропольские¹ стены, Сокроюсь в мрак лесов, в пещеры отдаленны. Куда бы не достиг коварства дикий взор Или судей, писцов и сыщиков собор. Куда бы ни хвастун, ни лжец не приближался, Где б слух ни ябедой, ни лестью не терзался. Бегу! Я вольности обрел златую нить. Пусть здесь живет Дамон,— он здесь умеет жить. За деньги счастия не редким став примером, Он из-за стойки в час возникнул кавалером. Пусть Клит живет, его коммерчески дела Французов более нам причинили зла. Иль Граблев, коего бесчинства всем знакомы, Ивана Каина² могли б умножить томы, Иль доблестный одной дебелостью Нарцис Пускай меняет здесь сиятельных Лаис. Пусть к пагубе людей с друзьями записными Понт счастье пригвоздил за картами своими. Пусть Грей³, любя одни российские рубли, Катоном⁴ рядится отеческой земли. Везде, хваля себя, твердит: «Чтоб жить безбедно, Нам щит невежество, нам просвещенье вредно». Таким людям житье в продажной стороне. Но мне здесь жить? к чему? И что здесь делать мне? Могу ль обманывать: могу ли притворяться? Нет! К возвышению постыдно пресмыкаться. Свободен мыслями, хоть скованный судьбой, Не применяюсь я за выгоды душой. Не захочу, на крест иль чин имея виды, Смывать забвением вельможные обиды Иль продавать на зло и вкусу и ушам Тому, кто больше даст, стиховный фимиам! Служить любовникам не ведаю искусства И знатных услаждать изношенные чувства; Я отдаю товар, каков он есть, лицом: Осла ослом зову, Бибриса — подлецом. За то гоним, забыт, в несчастной самой доле, Богат лишь бедностью, скитался в Петрополе. «Скажи, к чему, теперь я слышу, говорят, Слинявшей мудрости цинический наряд? Сей добродетели обуховской больницы Давно, весьма давно не носят средь столицы. Высокомерие — законно богачам, А гибкость, рабство, лесть приличны беднякам. Сим только способом бессребренны поэты Исправить могут зло их мачехи-планеты». Так! в наш железный век фортуна-чародей Творит директоров из глупых писарей. Злорада, например, на смех, на диво свету С запяток в пышную перенесла карету И, золотым шитьем сменивши галуны, Ввела и в честь и в знать умильностью жены. Теперь он, пагубным гордясь законов знаньем, Упитан грабленым соседей достояньем, С сверкающих колес стихиею своей Из милости грязнит достойнейших людей. Меж тем как Персий⁵ наш пешком повсюду рыщет И обонянием чужих обедов ищет; С бесценным даром сим для авторов знаком, По дыму трубному спешит из дому в дом. Конечно, Росский Тит⁶, в наградах справедливый, Вплетая в лавр побед дельфийские оливы⁷, Гордыню разгромив, с Европой бедных муз Рукою благости освободил от уз. Астреи⁸ могут ждать теперь наук пенаты, Наш Август царствует,— но где же Меценаты? Опорой слабого кто здесь захочет быть? Притом возможно ли дорогу проложить Сквозь тысячи писцов, искателей голодных, Сих жалких авторов восторгов всенародных, На коих без заслуг струится дождь щедрот: Шмели у пчел всегда их расхищают сот. Престанем же наград лелеять ожиданье,— Без покровителей напрасно дарованье. Ужель не видим мы Боянов наших дней, Влачащих жизнь свою без денег, без друзей, Весной без обуви, а в зиму без шинели, Бледней, чем схимники в конце страстной недели, И получающих в награду всех трудов Насмешки, куплены ценой своих стихов, На коих, потеряв здоровье и именье, Лишь в смерти обретать от бедности спасенье. Иль, за долги в тюрьме простершись на досках, Без хлеба в жизни сей бессмертья ждать в веках. На авторов давно прошла у знатных мода, И лучший здесь поэт⁹, честь русского народа, Вовеки будет чтим с шутами наравне. Ступай в подьячие, там счастье,— шепчут мне. Неужель должен я, наскучив Аполлоном, Как прежде рифмами,— теперь играть законом И локтями сметать чернильные столы? Как? чтобы я, сменив корысть на похвалы, В хаосе крючкотворств бессмысленных блуждая И звоном золота невинность заглушая, Для сильных стал весы Фемиды уклонять, По правде белое — по форме черным звать? И в справках вековых, в сношениях напрасных Бесстыдно волочить просителей несчастных? Скорей, чем эта мысль мне в голову придет, В июне месяце Неву покроет лед. Скорей луна светить в подлунную устанет, Графов¹⁰ писать стихи, злословить Клит престанет, И Трусова скорей узнают храбрецом, Чем я решусь сидеть в палатах за столом. Почто же медлить здесь? Оставим град развратный, Не добродетелью — лишь зданиями знатный, Где дерзостный порок деяний всех вождем С заслугой к счастию идут одним путем, Коварство кроется в куреньях тонкой лести, Где должно почести купить ценою чести, Где под личиною закона изувер, В почтеньи истину скрывая тьмой химер, Где гнусные ханжи и набожны прелесты Ниноны¹¹ дух таят под покрывалом Весты¹², Где роскоши одной является успех, Наука ж, знание в презрении у всех И где к их пагубе взнесли чело строптиво Искусство: красть умно, а угнетать учтиво, Где беззаконно всё, и мне велят молчать, Но можно ли с душой холодной ободрять Столичных жителей испорченные нравы? И кто в улику им, путь указуя правый, Не изольет свой гнев в бесхитростных стихах. Нет! Чтоб сатирою вливать порочным страх, Не нужно кротких муз ждать вдохновенья с неба,— Гнев справедливости, конечно, стоит Феба. Потише, вопиют, вотще и остроты И град блестящих слов пред ними сыплешь Взойди на кафедру, шуми с профессорами И стены усыпляй моральными речами. Там — худо ль, хорошо ль — всё можно говорить. Так мня грехи свои насмешками прикрыть, Смеются многие над правдою и мною, И с ложным мужеством под ранней сединою, Чтоб в бога веровать, ждут лихорадки в дом, Но бледны, трепетны, внимая дальний гром, Скучают небесам безверными мольбами. А в ясны дни, смеясь над бедными людями, Терпите, думают, лишь было б нам легко; Далеко от царя, до бога высоко! Но я, уверен быв, что для самой фортуны Хоть дремлют, но не спят каратели Перуны, От развращения спешу себя спасти. Роскошный Вавилон! В последнее прости.

ст. 21	И с четками в руках твердит: «Чтоб жить безбедно,
ст. 23	Таким людям житье в продажной стороне
ст. 26	Нет! Чтоб возвыситься — постыдно пресмыкаться
ст. 42	Давно в помине нет у жителей столицы
ст. 43	Высокомерие здесь — титул богачам
ст. 59	И, рад иль не рад, нуждою предведом,
ст. 65	Меч превращается в Эрмиев жезл крылатый.
ст. 67  Опорой слабого кто обречется быть
ст. 70  Стихоплетателей похвал простонародных,
        Сих жалких Левиев восторгов всенародных,
ст. 71  На коих без заслуг струится дождь щедрот:
ст. 72  Шмели у пчел всегда их расхищают сот
ст. 74  Без покровителей что значит дарованье
ст. 82  Лишь в смерти зрят себе от бедности спасенье
ст. 87  Вовек не будет чтим с шутами наравне
        Едва ль, едва ли чтим с шутами наравне
ст. 91  И локтем обметать чернильные столы
        И локтями стирать чернильные столы
ст. 93	В дедале крючкотворств бессмысленных блуждая
ст. 105	Почто же медлить здесь? Оставим град развратный
ст. 108	Заслуги с счастием нейдут одним путем
ст. 115	Где роскоши одной не прегражден успех
ст. 117	И где к их пагубе взнеслися чело строптиво
ст. 122	И кто в улику им, путь указуя правый,
ст. 138	И в ясны дни, смеясь несчастных над слезами

Печальной музы кавалеры! Признайтесь: только стопы вы Обули в новые размеры, Не убирая головы! И рады, что нашли возможность, На разум века не смотря, Свою распухлую ничтожность Прикрыть цветами словаря!

Ты пьешь любви коварный мед, От чаши уст не отнимая, И в сердце юное течет Струя восторгов огневая; И упоен, и утомлен, Ты ниспадаешь в тихий сон. Мечтаний рой тебя лелеет, Кропя росою сладких слез. Так с жадных крыл прохладу веет На жертву неги кровосос; Так в цвете истлевают силы От пресыщенья в пыль могилы. Ты скажешь: «Мил заветный плод, Не дважды молодость цветет И без желаний волны Леты Шумят всегда у наших стоп!» Но ты и сердцу прежде меты Готовишь гибельный озноб И поздний плач, и ранний гроб.

Не спас от нищеты полет орлиных крыл, Ни песней дар, ни сердца пламень! Жестокие! У вас он хлеба лишь просил, Вы дали — камень.

О дева, дева, Звучит труба! Румянцем гнева Горит судьба! Уж сердце к бою Замкнула сталь, Передо мною Разлуки даль. Но всюду, всюду, Вблизи, вдали, Не позабуду Родной земли; И вечно, вечно - Клянусь, сулю! - Моей сердечной Не разлюблю. Ни день истомы, И страх, и месть, Ни битвы громы, Ни славы лесть, Ни кубок пенный, Ни шумный хор, Ни девы пленной Манящий взор... . . . . . . . . .

Будь, любезная, далеко, Так, как запад от востока; Но любви чего нельзя? Степь и море — ей стезя, Сердце всюду страж и плата, К милой шаг и до Багдада.

Зачем зарницею без гула Исчезла ты, любви пора, И птичкой юность упорхнула В невозвратимое «вчера»? Давно ль на юношу, давно ли, Обетом счастия горя, Цветами радости и воли Дождила светлая заря? Давно ль с родимого порога Сманила жизнь на пышный пир И, как безгранная дорога, Передо мной открылся мир? И случай, преклоняя темя, Держал мне золотое стремя, И, гордо бросив повода, Я поскакал туда, туда!.. Летим — сорвал бразды шелковы Неукротимый конь судьбы, И брызжут пламенем подковы, Гремя о плиты и гробы. Я обезумел, воздух свищет — Все вдаль и вдаль, надежда прочь. И вот на нас упала ночь, И под скалою бездна прыщет, Над головой расшибся гром, И конь, и всадник, прянув с края, Кусты и глыбы отрывая, В пучину ринулись кольцом. Замлело сердце! Вихрь кончины Мне обуял и взор, и ум. Раздавлен на брегу пучины, Едва я слышу рев и шум. Вот набегают грозно, жадно За валом вал наперерыв; Уж мой отчаянный призыв Стихает, залит пеной хладной... И вдруг с утеса на утес, Как зверь, поток меня понес . . . . . . . . . . . . . . Очнулся я от страшной грезы, Но все душа тоски полна, И мнилось, гнут меня железы К веслу убогого челна. Вдаль отуманенным потоком, Меж сокрушающихся льдин, Заботно озираясь оком, Плыву я грустен и один. На чуждом небе тьма ночная; Как сон, бежит далекий брег, И, шуму жизни чуть внимая, Стремлю туда невольный бег, Где вечен лед и вечны тучи, И вечносеемая мгла, Где жизнь, зачахнув, умерла Среди пустынь и тундр зыбучих, Где небо, степь и лоно вод В безрадостный слияны свод, Где в пустоте блуждают взоры И даже нет стопе опоры! Плыву. На тихом сердце хлад, Дремотой лени тяжки вежды, И звезды искрами надежды В угрюмом небе не горят. Забвенья ток меня лелеет, Мечта уснула над веслом, И время в тихий парус веет Своим мирительным крылом. Всё мертво у меня кругом... И близко бездна океана Белеет саваном тумана.

Вам, семейство милых братий, Вам, созвездие друзей, Жар приветственных объятий И цветы моих речей! Вы со мной — и лед сомненья Растопил отрадный луч, И невольно песнопенья Из души пробился ключ! В благовонном дыме трубок, Как звезда, несется кубок, Влажной искрою горя — Жемчуга и янтаря; В нем, играя и светлея, Дышит пламень Прометея, Как бессмертия заря! Раздавайся ж, клик заздравной, Благоденствие, живи На Руси перводержавной, В лоне правды и любви! И слезами винограда Из чистейшего сребра Да прольется ей услада Просвещенья и добра! Гряньте в чашу звонкой чашей. Небу взор и другу длань, Вознесем беседы нашей Умилительную дань! Да не будет чужестранцем Между нами бог ланит, И улыбкой, и румянцем, Нас здоровье озарит; И предмет всемирной ловли, Счастье резвое, тайком, Да слетит на наши кровли Сизокрылым голубком! Чтоб мы грозные печали Незаметно промечтали, Возбуждаемы порой, На веселье и покой! Да из нас пылает каждой, Упитав наукой ум, Вдохновительною жаждой Правых дел и светлых дум; Вечно страху неприступен, Вечно златом неподкупен, Безответно горделив На прельстительный призыв! Да украсят наши сабли Эту молнию побед, Крови пламенные капли И боев зубчатый след! Но, подобно чаше пирной В свежих розанах венца, Будут искренностью мирной Наши повиты сердца! И в сердцах — восторга искры, Умиления слеза, И на доблесть чувства быстры, И порочному — гроза! Пусть любви могущий гений Даст нам звездные цветы И перуны вдохновений В поцелуе красоты! Пусть он будет, вестник рая, Нашей молодости брат, В пламень жизни подливая Свой бесценный аромат, Чтобы с нектаром забвенья В тихий час отдохновенья Позабыть у милых ног Меч и кубок, и венок.

	ст. 61 Даст нам звездные цветы

Посвящено А. А. 3......... му Я видел вас, граниты вековые, Финляндии угрюмое чело, Где юное творение впервые Нетленною развалиной взошло. Стряхнув с рамен балтические воды, Возникли вы, как остовы природы! Там рыщет волк, от глада свирепея, На черепе там коршун точит клев, Печальный мох мерцает следом змея, Трепещет ель пролетом облаков; Туманы там — утесов неизменней И дышат век прохладою осенней. Не смущены долины жизни шумом; Истлением седеет дальний бор; Уснула тень в величии угрюмом На зеркале незыблемых озер; И с крутизны в пустынные заливы, Как радуги, бегут ключи игривы. Там силой вод пробитые громады Задвинули порогом пенный ад, И в бездну их крутятся водопады, Гремучие, как воющий набат; Им вторит гул — жилец пещеры дальней, Как тяжкий млат по адской наковальне. Я видел вас! Бушующее море Вздымалося в губительный потоп И, мощное в неодолимом споре, Дробилося о крепость ваших стоп; Вам жаркие и влажные перуны Нарезали чуть видимые руны. Я понял их: на западе сияло Светило дня, златя ступени скал, И океан, как вечности зерцало, Его огнем живительным пылал, И древних гор заветные скрижали Мне дивные пророчества роптали!

И дум, и дел земных цари, Часы, ваш лик сияет страшен, В короне пламенной зари, На высоте могучих башен, И взор блюстительный в меди Горит, неотразимо верной, И сердце времени в бесчувственной груди Чуть зыблется приливом силы мерной. Оживлены чугунною стрелой, На вас таинственные роки, И оглашает вещий бой Земле небесные уроки. Но блеск, но голос ваш для ветреных племен Звучит и озаряет даром, Подобно молнии неведомых письмен, Начертанных пред Валтасаром. «Летучее мгновение лови», Поет любимцу голос лести: «В нем золото и ароматы чести, Последний пир, свидания любви И наслажденья тайной мести». И в думе нет, что упований прах Дыханье времени уносит, Что каждый маятника взмах Цветы неверной жизни косит. Заботно времени шаги считает он И бой к веселию призывный, Еще не смолк металла звон, А где же ты, мечты поклонник дивный? Окован ли безбрежный океан Венцом валов,— минутной пеной? Детям ли дней дался победный сан Над волей века неизменной? Безумен клик «хочу — могу». Вознес Наполеон строптивую десницу, Сдержать мечтая на бегу Стремимую веками колесницу... Она промчалась! Где ж твой меч, Где прах твой, полубог гордыни? Твоя молва — оркан пустыни, Твой след — поля напрасных сеч. Возникли светлые народов поколенья, И внемлют о тебе сомнительную речь С улыбкой хладного презренья.

Стенай, шуми, поток пустынной, Неизмеримый Шебутуй, Сверкай от высоты стремнинной И кудри пенные волнуй! Туманы, тучи и метели, На лоне тающих громад, В гранитной зыбля колыбели, Тебя перунами поят. Но, пробужденный, ты, затворы Льдяных пелен преодолев, Играя, скачешь с гор на горы, Как на ловитве юный лев. Как летопад из вечной урны, Как неба звеэдомлечный путь, Ты низвергаешь волны бурны На халцедоновую грудь; И над тобой краса природы, Блестя, как райской птицы хвост, Склоняет радужные своды, Полувоздушных перлов мост. Орел на громовой дороге Купает в радуге крыле, И серна, преклоняя роги, Глядится в зеркальной скале. А ты, клубя волною шибкой, Потока юности быстрей, То блещешь солнечной улыбкой, То меркнешь грустию теней. Катись под роковою силой, Неукротимый Шебутуй! Твое роптанье — голос милой; Твой ливень — братний поцелуй! Когда громам твоим внимаю И в кудри льется брызгов пыль — Невольно я припоминаю Свою таинственную быль... Тебе подобно, гордый, шумной, От высоты родимых скал, Влекомый страстию безумной, Я в бездну гибели упал! Зачем же моего паденья, Как твоего паденья дым, Дуга небесного прощенья Не озарит лучом своим! О, жребий! если в этой жизни Не знать мне радости венца — Хоть поздней памятью обрызни Могилу тихую певца.

Из савана оделся он в ливрею, На ленту променял лавровый свой венец. Не подражая больше Грею¹, С указкой втерся во дворец² — И что же вышло наконец? Пред знатными сгибая шею, Он руку жмет камер-лакею. Бедный певец!

	  На саван променяв ливрею,
	На пудры — лавры и венец,
	С указкой втерся во дворец.
	И что же вышло наконец?
	Пред знатными сгибая шею,
	Жмет руку он камер-лакею.
      Бедный певец!

1 Люблю я критика Василья — Он не хватает с неба звезд. Потеха мне его усилья Могучих дум замедлить рост: Вороне мил павлиний хвост, Но страшны соколины крылья! 2 Клим зернами идей стихи свои назвал; И точно, все, как зерна, их лелеют: Заключены в хранительный подвал, Пускай они до новой жизни тлеют! 3 Да, да, в стихах моих знакомых Собранье мыслей — насекомых!

Я за морем синим, за синею далью Сердце свое схоронил. Я тоской о былом ледовитой печалью, Словно двойной нерушимою сталью, Грудь от людей заградил. И крепок мой сон. Не разбит, не расколот Щит мой. Но во мраке ночей Мнится порой, расступился мой холод И снова я ожил, и снова я молод Взглядом прелестных очей.