Все стихи Федора Глинки

Не сокрушайся, мой пророк! На все есть час, на все есть срок; Пускай, кичась, растет порок: Будь зло добру в святой урок!.. Но не грусти! Твой господин Здесь не совсем еще один: Не все пошли к Ваалу в сети! Есть тайные у бога дети, Есть тайный фимиам сердец, Который обонять мне сладко!.. Они бегут ко мне украдкой, И я являюсь втайне к ним; И их лелею, просветляю Высоким, истинным, святым!

Два я боролися во мне: Один рвался в мятеж тревоги, Другому сладко в тишине Сидеть в тиши дороги С самим собой, в себе самом. Несправедливо мыслят, нет! И порицают лиры сына За то, что будто гражданина Условий не снесет поэт... Пусть не по нем и мир наш внешний, Пусть, по мечтам, он и нездешний, А где-то всей душой гостит; Зато, вскипевши в час досужный, Он стих к стиху придвинет дружный, И брызнет рифмою жемчужной, И высоко заговорит!.. И говор рифмы музыкальной Из края в край промчится дальный, Могучих рек по берегам, От хижин мирных к городам, В дома вельмож... И под палаткой, В походном часто шалаше, Летучий стих, мелькнув украдкой, С своею музыкою сладкой Печалью ляжет на душе. И в дни борьбы, и сеч и шума Отрадно-радужная дума Завьется у младых бойцов, По свежим лаврам их венцов. И легче станет с жизнью битва И труд страдальца под крестом, Когда холодная молитва Зажжется пламенным стихом! Не говори: "Поэт спокойным И праздным гостем здесь живет!" Он буквам мертвым и нестройным И жизнь, и мысль, и строй дает...

Весна моих воскресла лет; Играют чувства, веет радость, И новой жизнию цветет Моя тоскующая младость! Затихнул шум моих тревог, И вся душа моя — восторг! Она — сей гость, давно бывалый,— Как прежде, в грудь ко мне идет; Но, ах! там прежнего не стало: Того уж сердца не найдет! Все бури жизни в нем кипели И дымный огнь страстей пылал, И там пороки свирепели, Где светлый трон ее стоял! Приди ж, мой гость, издавна милый Мой добрый ангел прежних дней, И оживи мой дух унылый Небесной ласкою своей! Увы! С тех пор, как был с тобою, Уж стал и сам я не собою... Всё в жертву людям и судьбе! Одна светла осталась совесть. Пусть сердце грустное тебе Само свою расскажет повесть.— Мечты рассеялись, как дым; От слез отяжелели вежды, И не сбылись мои надежды! Как много летам молодым Они хорошего сулили! Как сладко с сердцем говорили! Но сладость та была — обман! С тобою всё мое сокрылось, Как солнце в горы, закатилось, И на душе лежит туман... Но ты идешь... Душа светлеет, И всё весною жизни веет! С тобою твой волшебный мир Ко мне так сладостно теснится, Как будто небо в грудь ложится! Я пью заоблачный эфир... Людской измученную злостью Ты душу зазовешь, как гостью, На свой великолепный пир, На миг обласканный тобою, Уж примирился я с судьбою! Весна моих воскресла лет; Играют чувства, веет радость, И новой жизнию цветет Моя тоскующая младость!

Все сущности вместив в себе природы, Я был ее устами и умом; Я в ней читал все символы, все буквы, И за нее я с Богом говорил... Она, немая, чувствовала только, А я один владел двумя дарами: В устах носил алмаз живого слова, А в голове луч вечный истин, мысль!.. Я постигал непостижимость время И проникал все сущности вещей, И обнимал сознанием пространство... Я утопал в гармонии вселенной И отражал вселенную в себе.

(Из Антологии) Счастливцы юноши, он ваш, сей пышный мир! Всё вам — венки и ласки славы! И молодая жизнь для вас на шумный пир Сзывает игры и забавы... Святой огонь горит у вас в очах, Как, вдохновенные, на градских площадях Вкруг вас кипящему народу Вы хвалите в своих возвышенных речах И славу пышную, и милую свободу... А наш удел: в безвестности, в тиши Томиться пылкою мечтою — И, погасив в слезах огонь младой души, Без жизни жить с сердечной пустотою!

(Куплеты, сложенные от скуки в дороге) Тоскуя - полосою длинной, В туманной утренней росе, Вверяет эху сон пустынный Осиротелое шоссе... А там вдали мелькает струнка, Из-за лесов струится дым: То горделивая чугунка С своим пожаром подвижным. Шоссе поет про рок свой слезный, "Что ж это сделал человек?! Он весь поехал по железной, А мне грозит железный век!.. Давно ль красавицей дорогой Считалась общей я молвой?- И вот теперь сижу убогой И обездоленной вдовой. Где-где по мне проходит пеший; А там и свищет и рычит Заклепанный в засаде леший И без коней - обоз бежит..." Но рок дойдет и до чугунки: Смельчак взовьется выше гор И на две брошенные струнки С презреньем бросит гордый взор. И станет человек воздушный (Плывя в воздушной полосе) Смеяться и чугунке душной И каменистому шоссе. Так помиритесь же, дороги,- Одна судьба обеих ждет. А люди?- люди станут боги, Или их громом пришибет.

Если хочешь жить легко И быть к небу близко, Держи сердце высоко, А голову низко.

Густая рожь стоит стеной! Леса вкруг нивы как карнизы, И всё окинул вечер сизый Полупрозрачной пеленой... Порою слышны отголосья Младых косцов и сельских жниц; Волнами зыблются колосья Под пылкой ясностью зарниц; И жатва, дочь златого лета, Небесным кормится огнем И жадно пьет разливы света И зреет, утопая в нем... Так горний пламень вдохновенья Горит над нивою души, И спеет жатва дум в тиши, И созревают песнопенья...

И вот: два я во мне, как тигр со львом, Проснулися и бьются друг со другом; И я в борьбе расслаб, отяжелел, И плоть моя сгустилася во мне... Я тяжесть тела слышу на себе, И чувствую, что я хожу под ношей, И чувствую... Земля влечет меня, Сося в себя, как змей, свою добычу: Я, с каждым днем, врастаю больше в землю, Пока совсем зароюся землей... И слышно мне: вкушенья острый яд, Как тонкое начало разрушенья, Из кости в кость, из жилы в жилу ходит И изменяет весь состав мой прежний. Нетленья сын, я обрастаю тленьем: Чувствительность под чувственностью стонет, И на живом ношу я мертвеца!!.

Из шелку и мочал шнур нашей жизни вьется: Кто плакал поутру, тот к вечеру смеется.

Мы ждем и не дождемся сроков Сей бедственной с нечестьем при: Твоих зарезали пророков, Твои разбили алтари!.. Проснись, бог сил, заговори! Нет места для твоей святыни, И я теперь, жилец пустыни, Я плачу пред тобой один!.. А ты им терпишь, властелин Земли, морей и облаков! Ты терпишь от своих рабов!!!

Как стебель скошенной травы, Без рук, без ног, без головы, Лежу я часто распростертый, В каком-то дивном забытье, И онемело все во мне. Но мне легко; как будто стертый С лица земли, я, полумертвый, Двойною жизнию живу: Покинув томную главу — Жилье источенное ею,— Тревожной мыслию моею,— Бежит — (я вижу наяву) — Бежит вся мысль моя к подгрудью, Встречаясь с жизнью сердца там, И, не внимая многолюдью, Ни внешним бурным суетам,— Я весь в себе, весь сам с собою... Тут, мнится, грудь моя дугою Всхолмилась, светлого полна, И, просветленная, она Какой-то радостью благою, Не жгучим, сладостным огнем, Живет каким-то бытием, Которого не знает внешний И суетливый человек!— Условного отбросив бремя, Я, из железной клетки время Исторгшись, высоко востек, И мне равны: и миг и век!.. Чудна вселенныя громада! Безбрежна бездна бытия — И вот — как точка, как монада, В безбрежность уплываю я... О, вы, минуты просветленья! Чего нельзя при вас забыть: За дни тоски, за дни томленья, Довольно мне такой прожить!

Свободное подражание священной книге Иова Что наша жизнь?— Тревожный сон, Борьба и тяжкая работа! Как раб, боящийся лозы, Влача свой плуг под ярким зноем, Всё рвется, чтоб укрыться в тень, Всё смотрит — скоро ль долгий день Завечереет, скоро ль отдых? Так дни и месяцы текут Моей многострадальной жизни!.. Всё тело рушится мое: То вдруг его облягут раны, То заживут. . . И вдруг опять Моя растрескается кожа И, гноем накипев, болит... Жизнь, смерть, день, ночь... всё стало смутно. Сомкну ли ночью я глаза (Страдальцу ночь долга, как вечность!), Я пробужусь и говорю: Когда ж рассвет? Ах, скоро ль утро?! Приходит утро — я опять, Вздыхая, вопию: где ж вечер?! Мое всё тело — струп и струп, И я — седой, стенящий труп!!! Как ссохлась, пригорела кожа!.. Увы, мои былые дни Мелькнули, будто в зыбких красках: Мелькает нить за челноком. .. Промчалась жизнь скорей беседы И стала мимолетным сном.. . О, горе! Всё невозвратимо! Прошла пора моих надежд! .. Земных отрад, земного счастья Уж не видать мне и в мечте! Как облак дымчатый редеет И исчезает в высоте, Так я исчезну! Бездна ада Не выдает своих, увы! Оттоль не выйдешь в дом родимый, Ни вести к ближним не пошлешь! Уйду — и без меня застынет Мое и место на земле!!. Итак, доколь еще язык мой В устах вращается, друзья, Я буду, буду всё, с тоскою, Всё беспрерывно изливать Всю ярость беспредельной скорбя: Скажу и выскажу векам, И поздним донесу народам, Что совершалось здесь со мной, Как мучили меня в пустыне!.. Что — я?.. Речной ли крокодил, Иль гневная пучина моря, Что так плотиной обложен, Так связан, заперт и стеснен?! Когда прошу: дай мне отраду, Дай видеть счастье хоть во сне,— Далеко дикою мечтою Ты сон мой отгоняешь прочь... То окружен я пустотою, То черная, в пустыне, ночь Полна страшилищ: вот их очи Огнем неистовым горят, Они в меня вонзают взоры; То реки с клокотом шипят, То с грохотом валятся горы — Всё на меня!!. Я весь разбит, Изломан, раздроблен, убит; Мое от страха сердце жмется, И весь я — как под бурей трость; И слышу — всё во мне трясется, И ударяет кость о кость... Почто ж томить?.. Вели скорее Меня изгладить из живых И душу свободить от духа, От смерти кости свободить! О! что есть человек, сын персти, Что ты так чествуешь его, И с непонятною заботой О нем радеешь и болишь, И в дивных утренних виденьях Ему о тайном говоришь?.. За что ж меня терзать? И долго ль Мне ропотным и скорбным быть? Пусть я грешу,— но что я значу Перед тобою, страж людей? Зачем сражать меня стрелами, Негодовать, как на врага? Что б не помиловать страдальца, Не снять бы всех его грехов — Из жалости к сей бедной жизни!!. Ведь, может, завтра же придут, Меня поищут... и напрасно! Страдальца боле не найдут!..

Я бурями вспахан, разрыт ураганом, И слезы — мой были посев; Меня обольщали — обман за обманом, Как ласки изменчивых дев. Беды просевали сквозь медное сито Меня, истолокши пестом, Но чья-то премудрость то ясно, то скрыто Мне путь мой чертила перстом!.. Когда я пускался в житейское море, Мне выдали шаткий челнок; За кормщика село — угрюмое горе, Мой парус вздул бурею рок. Когда ж совершилась страданиям мера, Из облак рука мне дала Тот якорь, на коем написано: «Вера», И жизнь моя стала светла. Теперь уж, покинув большую дорогу, Гляжу я на мир из окна; Со мной же покинуть решилась тревогу Мой видимый ангел — жена!.. Как перья по ветру, кружит там, в арканах, Их, ветреных,— ветреность дум: Лишь мелочность жизни, лишь бури в стаканах Заботят и тешат их ум! Но как обратить их?— советом ли, толком? Глухая не слушает плоть. Так пусть же мятутся... а мы тихомолком Прошепчем: «Спаси их, Господь!» От вихрей, кружащих сой мир коловратный, Укрой нас, Властитель судеб! Для сердца — жизнь сердца — Твой мир благодатный, Для жизни — насущный дай хлеб!

Ах, колокольчик, колокольчик! Когда и над моей дугой, Над тройкой ухарской, лихой Ты зазвенишь? Когда дорога, Широкой лентой раскатясь, С своими пестрыми столбами И с живописностью кругом, Меня, мой колесистый дом, Мою почтовую телегу, К краям далеким понесет? Когда увижу край над Волгой И, с гор на горы мча стрелой, Меня утешит песнью долгой Земляк - извозчик удалой? Когда увижу Русь святую, Мои дубовые леса, На девах ленту золотую И синий русский сарафан? Мне, сиротине на чужбине, Мне часто грустно по родном, И Русь я вижу, как в картине, В воспоминании одном.

О Пушкин, Пушкин! Кто тебя Учил пленять в стихах чудесных? Какой из жителей небесных, Тебя младенцем полюбя, Лелея, баял в колыбели? Лишь ты завидел белый свет, К тебе эроты прилетели И с лаской грации подсели... И музы, слышал я, совет Нарочно всей семьей держали И, кончив долгий спор, сказали: "Расти, резвись - и будь поэт!" И вырос ты, резвился вволю, И взрос с тобою дар богов: И вот, блажа беспечну долю, Поешь ты радость и любовь, Поешь утехи, наслажденья, И топот коней, гром сраженья, И чары ведьм и колдунов, И русских витязей забавы... Склонясь под дубы величавы, Лишь ты запел, младой певец, И добрый дух седой дубравы, Старинных дел, старинной славы Певцу младому вьет венец! И всё былое обновилось: Воскресла в песне старина, И песнь волшебного полна! И боязливая луна За облак дымный хоронилась И молча в песнь твою влюбилась.. Всё было слух и тишина: В пустыне эхо замолчало, Вниманье волны оковало, И мнилось, слышат берега! И в них русалка молодая Забыла витязя Рогдая, Родные воды - и в луга Бежит ласкать певца младого... Судьбы и времени седого Не бойся, молодой певец! Следы исчезнут поколений, Но жив талант, бессмертен гений!..

1 Когда б я солнцем покатился, И в чудных заблистал лучах, И в ста морях изобразился, И оперся на ста горах; 2 Когда б луну — мою рабыню — Посеребрял мой длинный луч,— Цветя воздушную пустыню, Пестря хребты бегущих туч; 3 Когда б послушные планеты, Храня подобострастный ход, Ожизненные мной, нагреты, Текли за мной, как мой народ; 4 Когда б мятежная комета, В своих курящихся огнях, Безумно пробежав полсвета, Угасла на моих лучах: — 5 Ах, стал ли б я тогда счастливым, Среди небес, среди планет, Плывя светилом горделивым?.. Нет — счастлив не был бы я... нет! 6 Но если б в рубище, без пищи, Главой припав к чужой стене, Хоть раз, хоть раз, счастливец нищий, Увидел Бога я во сне! 7 Я б отдал все земные славы И пышный весь небес наряд, Всю прелесть власти, все забавы За тот один на Бога взгляд!!!

Луна прекрасная светила В тиши лазоревых полей И ярче золота златила Главы подкрестные церквей. А бедный узник за решеткой Мечтал о божьих чудесах: Он их читал, как почерк четкий, И на земле и в небесах. И в книге тайной прошлой жизни Он с умиленьем их читал И с мыслью о святой отчизне Сидел, терпел - и уповал!

Ко мне прекрасные девицы, Как гости, с ласкою, пришли И повели меня младые С собой в зеленые луга. Тогда весна ласкала землю, Всё пело радость, всё цвело. Ручьи как будто говорили, Шептали с кем-то дерева: Заря, как пламя, разгоралась На дальней синеве небес, И ароматный, теплый вечер Меня кропил своей росой, Как милая любви слезами. Ходили долго мы в лугах; Всё было ровно перед нами. Я не видал стремнин и гор. И привели меня девицы В палаты пышные с собой; И сами белыми руками Мне постилали мягкий одр, И сожигали ароматы Кругом в кадильницах златых; И подносили мне в покалах, Как радость, светлое вино; И тихо милые шептали: «Усни, счастливец молодой! Будь верен нам, мы будем долго Тебя лелеять и беречь!» И я уснул — и в сновиденьи, Ничем не связанный, как мысль, Лечу, несытый, в поднебесной Из царства в царство — и везде Меня ласкали, мне сулили Богатство, счастье и покой, И я, как гость в пиру роскошном, Из полной чаши радость пил И таял в неге... Вдруг раздался Летящей бури страшный свист,— Мне показалось, своды неба Упали с треском надо мной! И я проснулся! О, превратность! Еще не верю я глазам... Где вы, обманщицы младые? Где светлый дом, где пышный одр, Где сердцу милые обеты?.. Всё было сон — я на скале, Нависшей над пучиной черной, Лежал, один, в глубокой мгле! Ужасно море клокотало, И яркой молнии бразды Ночное рассекали небо, И полосами по волнам, Как змеи, с свистом, пролетали... Как мразом стиснутый поток, Я цепенел... Власы вздымались; В стесненных жилах стыла кровь, И замирала грудь... но кто-то Меня могущею рукой Отвлек от пропасти кипящей, Я стал свободен... я спасен... И он шепнул мне, мой спаситель: «Слепец! ты над пучиной спал! И ты погиб — когда поверишь Еще надеждам и мечтам!»

Город чудный, город древний, Ты вместил в свои концы И посады и деревни, И палаты и дворцы! Опоясан лентой пашен, Весь пестреешь ты в садах; Сколько храмов, сколько башен На семи твоих холмах!.. Исполинскою рукою Ты, как хартия, развит, И над малою рекою Стал велик и знаменит! На твоих церквах старинных Вырастают дерева; Глаз не схватит улиц длинных... Это матушка Москва! Кто, силач, возьмет в охапку Холм Кремля-богатыря? Кто собьет златую шапку У Ивана-звонаря?.. Кто Царь-колокол подымет? Кто Царь-пушку повернет? Шляпы кто, гордец, не снимет У святых в Кремле ворот?! Ты не гнула крепкой выи В бедовой твоей судьбе: Разве пасынки России Не поклонятся тебе!.. Ты, как мученик, горела, Белокаменная! И река в тебе кипела Бурнопламенная! И под пеплом ты лежала Полоненною, И из пепла ты восстала Неизменною!.. Процветай же славой вечной, Город храмов и палат! Град срединный, град сердечный, Коренной России град!

I Я слышал музыку миров!.. Луна янтарная сияла Над тучным бархатом лугов; Качаясь, роща засыпала..... Прозрачный, розовый букет (То поздний заревой отсвет) Расцвел на шпице колокольни, Немел журчащий говор дольний... Но там, за далью облаков, Где ходят флотами светилы, И высь крестят незримо силы,— Играла музыка миров...... II Шумел, разлегшись меж садов, Роскошный город прихотливый,— На храмах, башнях, ста цветов Мешались в воздухе отливы; И этот город суеты, В осанне дивной исполина, Сиял в цветах, как грудь павлина, Как поэтической мечты Неуловимые творенья... Неслись, из клокота волненья, И треск, и говор, и молва. И вылетавшие слова Сливались в голосное море; Кипели страсти на просторе....... Но был один налетный миг, Когда смирился и затих Тот звучный, судорожный город; Он утонул в минутном сне, И шум колес, топор и молот Заснули в общей тишине... Тогда запело в вышине: И ангелы заговорили Про Бога, вечность и любовь; И, в дальних вихрях светлой пыли, Я видел, как миры ходили, И слышал музыку миров......

Как рыбарь в море запоздалый Среди бушующих зыбей, Как путник, в час ночной, усталый В беспутной широте степей,— Так я в наземной сей пустыне Свершаю мой неверный ход. Ах, лучше ль будет мне, чем ныне? Что ты сулишь мне, новый год? Но ты стоишь так молчаливо, Как тень в кладбищной тишине, И на вопрос нетерпеливый Ни слова, ни улыбки мне...

Усач. Умом, пером остер он, как француз, Но саблею французам страшен: Он не дает топтать врагам нежатых пашен И, закрутив гусарский ус, Вот потонул в густых лесах с отрядом — И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом, То, вынырнув опять, следом Идет за шумными французскими полками И ловит их, как рыб, без невода, руками. Его постель — земля, а лес дремучий — дом! И часто он, с толпой башкир и с козаками, И с кучей мужиков, и конных русских баб, В мужицком армяке, хотя душой не раб, Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы, И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан. Но милым он дарит, в своих куплетах, розы. Давыдов! Это ты, поэт и партизан!.. * См. Д.Давыдов.

От страха, от страха Сгорела рубаха, Как моль над огнем, На теле моем! И маюсь да маюсь, Как сонный скитаюсь И кое-где днем Всё жмусь за углом. А дом мне — ловушка: Под сонным подушка Вертится, горит. «Идут!» — говорит.. Полиция ловит, Хожалый становит То сеть, то капкан: Пропал ты, Иван!.. А было же время, Не прыгала в темя, Ни в пятки душа, Хоть жил без гроша. И песни певались... И как любовались Соседки гурьбой Моей холостьбой. Крест киевский чудный И складень нагрудный, Цельба от тоски, Мне были легки. Но в доле суровой Что камень жерновый, Что груз на коне Стал крест мой на мне!.. Броди в подгороднях, Но в храмах господних Являться не смей: Там много людей!.. . . . . . . . . . . Мир божий мне клетка, Всё кажется — вот За мной уж народ... Собаки залают, Боюся: «Поймают, В сибирку запрут И в ссылку сошлют!..» От страха, от страха Сгорела рубаха, Как моль над огнем, На теле моем! . .

Не слышно шуму городского, В заневских башнях тишина! И на штыке у часового Горит полночная луна! А бедный юноша! ровесник Младым цветущим деревам, В глухой тюрьме заводит песни И отдает тоску волнам! "Прости отчизна, край любезный! Прости мой дом, моя семья! Здесь за решеткою железной - Уже не свой вам больше я! Не жди меня отец с невестой, Снимай венчальное кольцо; Застынь мое навеки место; Не быть мне мужем и отцом! Сосватал я себе неволю, Мой жребий - слезы и тоска! Но я молчу,- такую долю Взяла сама моя рука. Откуда ж придет избавленье, Откуда ждать бедам конец? Но есть на свете утешенье И на святой Руси отец! О русской царь! в твоей короне Есть без цены драгой алмаз. Он значит - милость! Будь на троне И, наш отец, помилуй нас! А мы с молитвой крепкой к богу Падем все ниц к твоим стопам; Велишь - и мы пробьем дорогу Твоим победным знаменам". Уж ночь прошла, с рассветом в злате Давно день новый засиял! А бедный узник в каземате - Всё ту же песню запевал!..

На реках вавилонских тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона. Псалом 136 Когда, влекомы в плен, мы стали От стен сионских далеки, Мы слез ручьи не раз мешали С волнами чуждыя реки. В печали, молча, мы грустили Всё по тебе, святой Сион; Надежды редко нам светили, И те надежды были - сон! Замолкли вещие органы, Затих веселий наш тимпан. Напрасно нам гласят тираны: "Воспойте песнь сионских стран!" Сиона песни - глас свободы! Те песни - слава нам дала! В них тайны мы поем природы И бога дивного дела! Немей, орган наш голосистый, Как занемел наш в рабстве дух! Не опозорим песни чистой: Не ей ласкать злодеев слух! Увы, неволи дни суровы Органам жизни не дают: Рабы, влачащие оковы, Высоких песней не поют!

На своде неба голубого, Реки в волнистом серебре, На трубке в желтом янтаре И на штыке у часового - Повсюду свет луны сияет! Так повсеместен свет иной, Который ярко позлащает Железный жребий наш земной!

— Кони, кони вороные! Вы не выдайте меня: Настигают засадные Мои вороги лихие, Вся разбойничья семья!.. Отслужу вам, кони, я... Налетает, осыпает От погони грозной пыль; Бердыш блещет, нож сверкает: Кто ж на выручку?.. Но вы ль? Кони, кони вороные, Дети воли и степей, Боевые, огневые, Вы не ведали цепей, Ни удушья в темном стойле: На шелку моих лугов, На росе, на вольном пойле Я вскормил вас, скакунов, Не натужил, не неволил, Я лелеял вас и холил, Борзых, статных летунов, Так не выдайте же друга! Солнце низко, гаснет день, А за мной визжит кистень... Малой! Что? Верна ль подпруга? Не солгут ли повода? Ну, по всем!.. Кипит беда!.. — Повода из шамаханских; За подпругу ты не бось: Оси — кряж дубов казанских... Но боюсь, обманет ось! — Не робей, мой добрый парень! Только б голову спасти, Будешь волен и в чести, Будешь из моих поварень Есть и пить со мной одно... Степь туманит; холодно! Коням будет повольнее... Но погоня все слышнее; Чу, как шаркают ножи, Шелестит кинжал злодея!.. Не натягивай возжи Золоченой рукавицей: Мчись впрямик, как видит глаз, Белоярою пшеницей Раскормлю я, кони, вас, И употчую сытою, И попоной золотою Изукрашу напоказ. Я пахучим, мягким сеном Обложу вас по колено... Но пробил, знать, смертный час! На версте злой ворон каркнул, Свист и топот все громчей, Уж над самым ухом гаркнул И спустил кистень злодей: «Стой!..» Но яркие зарницы Синий воздух золотят, Лик Небесныя Царицы В них блеснул... Кони летят Без надсады, без усилья, По долам, по скату гор, Будто кто им придал крылья... Ось в огне!.. Но уж во двор, От разбойничьей погони Мчат упаренные кони!.. Вот и дворни яркий крик! И жених в дверях светлицы. Что ж он видит?— У девицы Взмыт слезами юный лик... Пред иконою Царицы Дева, в грусти и в слезах, В сердце чуя вещий страх, Изливалась вся в молитвы... — Так спасенье не в конях?.. Из разбойничьей ловитвы, Вижу, кем я унесен; Вижу, Кто был обороной!.. И, повергшись пред иконой, Весь в слезах излился он.

(С богемского) Ночь придет. Знакомой мне Обойдя дорожкой, Запою я в тишине Под твоим окошком: «Спи, мой ангел! Добрый сон! Пусть тебя лелеет он!.. Будь он сладок, как твоя Золотая младость! Кто ж приснится? .. Если я — Улыбнись, как радость! Спи, мой ангел! Добрый сон! Пусть тебя лелеет он!..»

Я обрастал земной корою, Я и хладел и цепенел, И, как заваленный горою, Давно небесного не зрел! Но вдруг раздвинул Кто-то мрачность И вот незримых голоса! И, как с поднебьем вод прозрачность, С душой слилися небеса...

Бывает грустно человеку, Ложится в грудь тоска! Тогда б так слез и вылил реку... Но высохла река! Тогда, совсем оцепенелый, Ни мертвый, ни живой, Хоть день готов стоять я целый С поникшей головой!.. Не раздражен, не растревожен, И полон я и пуст; И весь я цел и уничтожен, Как смятый бурей куст... Нет дум былых, былой отваги, И будущность моя Лежит, как белый лист бумаги: Задумываюсь я... О! кто ж тот белый лист испишет И что напишут в нем? А между тем уж бурей дышит: В горах грохочет гром...

(С богемского) В небе всё сияло, В поле всё цвело; Но тебя не стало — Всё с тобой прошло. Ты, как сон крылатый, Милая, ушла! Ты все ароматы С собой унесла. Одни только думы Мой грустный удел. Скорей бы угрюмый Борей зашумел... Но вечной весною Цвети всё для ней! Я ею одною Живу — и без ней!

Я унесен прекрасною мечтой, И в воздухе душисто-тиховейном, В стране, где грозд янтарно-золотой, Я узнаю себя над Рейном. В его стекле так тихи небеса! Его брега — расписанные рамки. Бегут по нем рядами паруса, Глядят в него береговые замки, И эхо гор разносит голоса! Старинные мне слышатся напевы, У пристаней кипит народ; По виноградникам порхает хоровод; И слышу я, поют про старый Реин девы. «Наш Рейн, наш Рейн красив и богат! Над Рейном блестят города! И с башнями замки, и много палат, И сладкая в Рейне вода!.. И пурпуром блещут на Рейне брега: То наш дорогой виноград; И шелком одеты при Рейне луга: Наш реинский берег — Германии сад! И славится дева на Рейне красой, И юноша смотрит бодрей! О, мчись же, наш Рейн, серебрясь полосой, До синих, до синих морей!..» Но чье чело средь праздничного шума, Когда та песня пронеслась, Поддернула пролетной тенью дума И в ком тоска по родине зажглась?.. Он счастлив, он блажен с невестой молодою, Он празднует прекрасный в жизни миг; Но вспомнил что-то он над рейнской водою... «Прекрасен Рейн твой и тих, (Невесте говорит жених), Прекрасен он — и счастлив я с тобою, Когда в моей дрожит твоя рука; Но от тебя, мой юный друг, не скрою, Что мне, на севере, милей одна река: Там родина моя, там жил я, бывши молод; Над бедной той рекой стоит богатый город; По нем подчас во мне тоска! В том городе есть башни-исполины! Как я люблю его картины, В которых с роскошью ковров Одеты склоны всех семи холмов — Садами, замками и лесом из домов!.. Таков он, город наш стохрамый, стопалатный! Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?.. Базары, площади и целые поля Пестреются кругом высокого Кремля! А этот Кремль, весь золотом одетый, Весь звук, когда его поют колокола, Поэтом, для тебя не чуждым, Кремль воспетый Есть колыбель Орла Из царственной семьи великой! Не верь, что говорит в чужих устах молва, Что будто север наш такой пустынный, дикий! Увидишь, какова Москва, Москва — святой Руси и сердце и глава!— И не покинешь ты ее из доброй воли: Там и в мороз тебя пригреют, угостят; И ты полюбишь наш старинный русский град, Откушав русской хлеба-соли!..»

Как сладко в уголок укромный Залечь, с спокойствием в душе, На сенокосе — в шалаше, Где виден, сквозь ветвей, надзвездный свод огромный Иль светлый океан волнистых облаков!.. Как сладко в тишине приютной хаты, В садах природы пить роскошны ароматы, Дыханье молодых цветов! Вблизи — ручей, грустя от тесноты брегов, Как будто их раздвинуть хочет; Вдали — протекший гром грохочет... Но вот заря глядит в серебряный поток, И утро под окно спускается украдкой, И веет негой ветерок... Как мил он мне, сей час мечты и неги сладкой! Я слушаю сквозь сон, чуть помня сам себя, Как милый сын весны, впервые полюбя, Протяжно, томно ноет, стонет, Как будто в сладкой неге тонет, Всё тише, тише... смолк — и вдруг Шумит, катит, дробит и щедро сыплет трели! И песнь — то яркий треск, то милый глас свирели — Переливается, лелеет, нежит слух!.. Весь воздух — аромат и пенье, И весь я свежее, живое наслажденье!

(С богемского) Вот желтеют листья, Забелели горы; Что тебе, друг милый, Что там в шумном граде? В благовонном мае Ты со мной рассталась! И с тех пор я, грустный, Всё живу надеждой... Понеситесь, ветры, За крутые горы; Отнесите, ветры, К ней сухие листья. Пусть прочтет на каждом: «Так он, бедный, вянет; Так в нем сохнет сердце, От любви тоскуя!»

(Опыт народной поэзии) I Уж солнце скрылось за леса. Пойдем и сядем здесь, любезный ...евич! Ты закрути свои два длинные уса! И ты, как сказочный Иван-царевич, Слыхал, видал большие чудеса!.. Но я один, и вижу, как в картине, Живой, картинный твой рассказ, Как бились вы насмерть над Эльбой на плотине, Где Фигнер-партизан, как молния, угас... О, Фигнер был великий воин, И не простой... он был колдун!.. При нем француз был вечно беспокоен... Как невидимка, как летун, Везде неузнанный лазутчик, То вдруг французам он попутчик, То гость у них: как немец, как поляк; Он едет вечером к французам на бивак И карты козыряет с ними, Поет и пьет... и распростился он, Как будто с братьями родными... Но усталых в пиру еще обдержит сон, А он, тишком, с своей командой зоркой, Прокравшись из леса под горкой, Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона: И, не истратив ни патрона, Берет две трети эскадрона... И вот опять на месте стал, Как будто и не он!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . II Он широко шагал! И часто, после шибкой драки, Его летучие биваки Сияли где-нибудь в глуши: В болоте топком, в чаще леса, На гребне дикого утеса... И вот Орловский сам картину с них пиши! Храпят у коновязи кони, Звенят над кормом удила. «Никто не смей снимать седла! Кругом француз!.. Мы тут как рыба в тоне; Дремли без сна и будь готов!» Так он приказывал... И, лежа вкруг котлов, Курят табак усатые гусары, И зорко вдаль глядит козак... И он своим рассказывает так: «Я бился с турком, мне знакомы янычары; Тогда служил я с пушкою пешком. — Готовы лестницы?— сказал Каменской. А было то под грозным Рущуком.— Но ров не вымерян... Тут с хитростию женской Потребно мужество... И кто из удальцов Украдкой проползет и вымеряет ров?— Он всё сказал. И я пустился... Темнело в поле и в садах, Муллы сзывали на молитву, И турки, говоря про битву, Табак курили на валах... Фитиль над пушкою дымился, Дремал усталый часовой... Я подошел... перекрестился... И лот, на снуре, весовой Тихонько с берега скатился... Я вымерил и возвратился. И храбрый русский генерал Спасибо русское за подвиг мне сказал, И я в душе ношу спасибо это. Хозяин мудрый правит светом: Товарищи, наш Бог велик! Он от погибели спасает неминучей». Так он рассказывал... и красный луч зари Уже проглядывал вдали за синей тучей... Тогда в Саксонии вели войну цари, И против них Наполеон могучий, Как темная гроза, над Эльбою стоял, И в перемирие он битвы замышлял... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . III ...Чу, кто там проскакал Близ городка красивого Дессау? Конечно, к Верлицу? Да, Верлиц — сад на славу! Я сам в нем был, и он меня пленял... «Смотрите, и не пьян, а по колено море: Вот партизан прямой! В груди заслышав горе, В веселый сад он мчится погулять! А может, и не в сад... Как знать? Уж перемирию конец... опять тревоги: Французской конницей заставлены дороги, В саксонских городах везде француз!.. Наш партизан лихой! Уж подлинно не трус... И он без устали... всю ночь считает звезды! Сам поверяет цепь и ставит сам разъезды. При нем никто не смей зевать!» Но кто взмутил песок зыбучий? Что там синеется? Как издали узнать?.. Быть может лес, быть может тучи... Ах, нет, то к Верлицу валит французов рать... IV «Бей сбор! Муштучь! Труби! Вся партия к походу! Француз объехал нас дугой И жмет к реке. Друзья, назад нам — прямо в воду! Вперед — на штык, на смертный бой! Но я, друзья, за вас в надежде, Что слово смерть не испугает вас: Не всё ль равно, что годом прежде, Что позже десятью возьмет могила нас! Слушай! стоять! не суетиться! Патрон и мужество беречь! Стрелкам по соснам разместиться: Ни слова... ни дохнуть, в тиши стеречь! Драгуны могут, спешась, лечь... А вы, мои залетные гусары, Бодри коней и сноровляй удары! Ни вы меня, ни я друзей не выдавал! Дай сабле поцелуй, и бьемся наповал!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . V Шумит... вдали песок дымится: Француз сквозь частый бор проник. Палят!.. Вот конница и пеших крик; Уланы польские... и всё на нас валится, Как лес!.. «Молись — и на коня! Сюда, на узкую плотину: Одна сменяй другую половину. И все смотрите на меня!.. Уж я с женой в душе простился, Сказал последний мой завет: Я знал, когда на свет родился, Что ведь должно ж оставить свет...» Сказал... пошел... и закипело... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VI Ну, ......евич! Это дело Из самых славных русских дел... Уж бой давно, давно горел: Дрались в лесу и на поречье, Постлался трупом узкий путь, И русская трещала грудь. Никто не думал об увечье: Прочь руку — сабля уж в другой! Ни фершалов, ни перевязки!.. Признаться, разве только сказки Расскажут о борьбе такой... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VII «Но где ж союзники? Ко времени б и месту Теперь им быть!.. На них надежда уж плоха! Дерись... година нам лиха!» Так два отчаянных, влюбленных жениха До смерти режутся за милую невесту... Что зашумел громчее лес? Еще звончей и ближе топот... Берут французы перевес! У наших слышен тайный ропот... То не боязнь, но злей... то шепот: «Что не видать его в огне?» Доселе, в бурке, на коне, Он всё был тут, в глазах маячил, Он сам, он первый рубку начал... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VIII Взошла, как и всегда, луна И в ясной Эльбе потонула; Какая мертвая, глухая тишина!.. Но разве днем не эта сторона Кипела адом? Да! И вот уснула! И враг и друг — в непробудимый сон!.. О берег, берег Эльбы дальной! Что мне сказать жене печальной? Где он, герой? Куда ж девался он? Никто не знает, неизвестно! Его искали повсеместно: На поле битвы, по лесам; Но он остался в ненайденных, Ни между тел, ни между пленных. Его безвестен жребий нам!.. Лишь ты, любезный .....евич, Порою, вспомянув о нем, Мне говоришь: «Он был прямым богатырем И чудом... как Бова, Додонский королевич!.." Ты помнишь, как тебе твердил я: «Говори (Как вместе мы запрошлым жили летом), Рассказывай мне, друг, о человеке этом: Я рад прослушать до зари!» И проводили мы в рассказах дни и ночи. Тогда каким огнем твои пылали очи! Летели мимо нас вечерние часы, Слеза в очах твоих светилась И тихо из очей катилась На длинные усы!..

Отечества и дым нам сладок и приятен! Державин¹ Свеча, чуть теплясь, догорала, Камин, дымяся, погасал; Мечта мне что-то напевала, И сон меня околдовал... Уснул - и вижу я долины В наряде праздничном весны И деревенские картины Заветной русской стороны!.. Играет рог, звенят цевницы, И гонят парни и девицы Свои стада на влажный луг. Уж веял, веял теплый дух Весенней жизни и свободы От долгой и крутой зимы. И рвутся из своей тюрьмы, И хлещут с гор кипучи воды. Пловцов брадатых на стругах Несется с гулом отклик долгий; И широко гуляет Волга В заповедных своих лугах... Поляны муравы одели, И, вместо пальм и пышных роз, Густеют молодые ели, И льется запах от берез!.. И мчится тройка удалая В Казань дорогой столбовой, И колокольчик - дар Валдая - Гудит, качаясь под дугой... Младой ямщик бежит с полночи: Ему сгрустнулося в тиши, И он запел про ясны очи, Про очи девицы-души: "Ах, очи, очи голубые! Вы иссушили молодца! Зачем, о люди, люди злые, Зачем разрознили сердца? Теперь я горький сиротина!" И вдруг махнул по всем по трем... Но я расстался с милым сном, И чужеземная картина Сияла пышно предо мной. Немецкий город... все красиво, Но я в раздумье молчаливо Вздохнул по стороне родной...

Он шел — и царства трепетали, Сливался с стоном звук оков, И села в пепл, града пылали, И в громе битв кипела кровь; Земля пред сильным умолкала... Он, дерзкий, скиптрами играл; Он, грозный, троны расшибал; Чего ж душа его алкала? Народы стали за права; Цари соединяли силы; Всхолмились свежие могилы, И, вихрем, шумная молва: «Он пленник!» Осветились храмы! Везде восторг и фимиамы, Народы — длани к небесам, И мир дивится чудесам! Гремящих полчищ повелитель, Перун и гибель на боях,— Один, утесов дикий житель, Как дух пустынный на холмах... Летят в пределы отдаленны Надеждой флоты окриленны, Все мимо — и никто за ним; Как страшно самому с самим! В душе, как в море, мрак и волны... Как кораблей бегущих тень, Исчезли дни, величья полны, И вечереет жизни день... «Чья новая взнеслась могила?» Ответ: «Тут спит Наполеон! И буря подвигов — как сон... И с ним мечты, и гром, и сила В затворе тесном улеглись!» — «Быстрей, корабль, в Европу мчись! Пловец друзьям.— Смелей чрез волны Летим с великой вестью мы!» Но там, в Европе, все умы Иных забот и видов полны... И все узнали: умер он, И более о нем ни слова; И стал он всем — как страшный сон, Который не приснится снова; О нем не воздохнет любовь, Его забыли лесть и злоба... Но Греция встает из гроба И рвется с силой из оков! Чья кровь мутит Эгейски воды? Туда внимание, народы: Там, в бурях, новый зиждут мир! Там корабли ахейцев смелых, Как строи лебедей веселых, Летят на гибель, как на пир! Там к небу клятвы и молитвы! И свирепеет, слыша битвы, В Стамбуле гордый оттоман. Растут, с бедой, бесстрашных силы, И крест венчает Термопилы! И на Олимпе — ратный стан!.. Молва и слава зазвучала, Но — не о нем... в могиле он, И позабыт Наполеон!.. Чего ж душа его алкала?

У души есть свои наслажденья, У души есть заветный свой мир: Своя вера — свои убежденья. У души свой таинственный пир! И душа про свое замышляет И, уйдя из сетей суеты, Как беглянка летает, летает Под наметом святой высоты. Хоть Подругу наш остов телесный По житейской таскает грязи; Но Она, как природы небесной, Все в таинственной, с небом связи! И к душе налетают и гости, И целует налетных сестра; Но, незримых, не знают ни кости, Ни телесная наша кора! И напрасно к ним рвутся тревоги, И напрасно мир сети плетет: У души есть пути и дороги; Пожелает — вспорхнет и уйдет!

Вот мчится тройка удалая Вдоль по дороге столбовой, И колокольчик, дар Валдая, Гудит уныло под дугой. Ямщик лихой - он встал с полночи, Ему взгрустнулося в тиши - И он запел про ясны очи, Про очи девицы-души: "Ах, очи, очи голубые! Вы сокрушили молодца; Зачем, о люди, люди злые, Вы их разрознили сердца? Теперь я бедный сиротина!.." И вдруг махнул по всем по трем - И тройкой тешился детина, И заливался соловьем.

Сегодня вихорь парус рвет; И вал на отмель лодку бьет; И гром над безднами ревет; И молния пловцу в глазах ресницы жжет... А завтра - ни грозы, ни бури: Погода... мир... и тишина, Под круглым куполом небесныя лазури Светлеет моря глубина... Для нашей жизни нет картины сей вернее, И - утро вечера бывает мудренее.

Я кем-то был взнесен на острый верх скалы,- Так мне в младенчестве приснилось,- Кругом меня дробилися валы И море бурное пенилось, И, с воем, стадо чуд кругом скалы теснилось; Огонь горел у них в очах! Я был один - и весь был страх; И сердце в молодой груди чуть билось. И милой жизни я сказал: прости!.. Вдруг пылкий огнь в мои втеснился жилы, И кто-то мне орлины придал крылы И громко возопил: "Лети!" И я, под светлыми летая небесами, Смотрел на мир спокойными очами И видел землю с высоты: Там реки в дальние моря бежали; Там грады пышные, там области лежали, И в них кипела жизнь, шумели суеты И страсти бурные пылали... Но полн я был святых, высоких дум! И я в земной мятеж не опустился И с прахом, от земли летящим, не смесился, И слышал лишь вдали - земной тревоги шум!