Все стихи Александра Введенского

увы стоял плачевный стул на стуле том сидел аул на нем сидел большой больной сидел к живущему спиной он видел речку и леса где мчится стертая лиса где водит курицу червяк венок звонок и краковяк сидит больной скребет усы желает соли колбасы желает щеток и ковров он кисел хмур и нездоров смотри смотри бежит луна смотри смотри смотри смотри на бесталанного лгуна который моет волдыри увы он был большой больной увы он был большой волной он видит здание шумит и в нем собрание трещит и в нем создание на кафедре как бы на паперти стоит и руки тщетные трясет весьма предметное растет и все смешливо озираясь лепечут это мира аист он одинок и членист он ог он сена стог он бог но он был просто муравей в шершавой ползал мураве искал таинственных жучков кусал за тетки мужичков увы он был большой больной мясной и кожаный но не стальной он брал худую пирамиду и прославлял Семирамиду и говорил: я бледен, беден я будто крыса тощ и вреден во мне остались пустяки четыре печени да костяки но врач ему сказал граждане я думаю что вы не правы и ваше злое ожидание плевок в зеленые дубравы плевок в зеленые растенья добавлю: в мира сотворенье вот вам мое стихотворенье: «ну что зеленые, зеленые какие ж могут быть растенья и тучи бегают соленые и куры спят как сновиденья» ну что вы мне твердите право про паука и честь и травы вы покажите мне стакан в котором бегает полкан который лает гав гав гав скажу пред смертью не солгав я болен болен как дитя на мне платочков триста штук давай лечебного питья по предписанию наук так молвил больной усмехаясь на север и запад чихаясь но доктор как тихая сабля скрутился в углу как доска и только казенная шашка спокойно сказала: тоска мне слышать врачебные речи воды постепенный язык пять лет продолжается вечер болит бессловесный кадык и ухо сверлит понемногу и нос начинает болеть в ноге наблюдаю миногу в затылке колючки и плеть ну прямо иголки иголки клещи муравьеды и пчелки вот что странно он стал похожим на барана он стал валяться на кровати воображать что он на вате что всюду ходят грезы феи и Тицианы и Орфеи синицы тещи и мартышки играют в тусклые картишки но этого ничего не было ему все это показалось оно воды великой не пило все быстро в мире развязалось: стекло стоявшее доселе в связи с железною дорогой теперь кивает еле еле и стало долгой недотрогой корова бывшая женою четвероногого быка теперь качает сединою под белым сводом кабака и видит как полкан залез в большой стакан звезда казавшаяся ране одною точкою в грязи теперь сверкает на овце на котелке на торговце и все вообще переменилось о Бог смени же гнев на милость так на войне рубила шашка солдат и рыжих и седых как поразительная сабля колола толстых и худых сбирались в кучу командиры шипели вот она резня текли желудочные жиры всю зелень быстро упраздня ну хорошо ревет чеченец ну ладно плакает младенец а там хихикает испанец и чирикает воробей ты не робей ты знай что ты покойник и все равно что рукомойник так говорил больному врач держа ручные кисти над водой во фраке черном будто грач не в позументах — с бородой и с продолжительной тоской вот он какой увы стоял в зверинце стул увы увы там был аул там собиралися казаки и собиралися кусаки и грациозный разговор вели с утра до этих пор был слышен шум тяжелых шпор увы увы он был мертвец ты не носи ему овец ты не ходи к нему с посудой и не зови его Иудой где стул где поле где аул он поплясал и он уснул и снова увидал аул. Как же так?

Н. А. Заболоцкому¹ я выхожу из кабака там мертвый труп везут пока то труп жены моей родной вон там за гробовой стеной я горько плачу страшно злюсь о гроб главою колочусь и вынимаю потроха чтоб показать что в них уха в слезах свидетели идут и благодетели поют змеею песенка несется собачка на углу трясется стоит слепой городовой над позлащенной мостовой и подслащенная толпа лениво ходит у столба выходит рыжий генерал глядит в очках на потроха когда я скажет умирал во мне была одна труха одно колечко два сморчка извозчик поглядел с торчка и усмехнувшись произнес возьмем покойницу за нос давайте выколем ей лоб и по щекам ее хлоп хлоп махнув хлыстом сказал кобыла андреевна меня любила восходит светлый комиссар как яблок над людьми как мирновременный корсар имея вид семи а я стою и наблюдаю тяжко страшно голодаю берет покойника за грудки кричит забудьте эти шутки когда здесь девушка лежит во всех рыданье дребезжит а вы хохочете лентяй однако кто-то был слюнтяй священник вышел на помост и почесавши сзади хвост сказал ребята вы с ума сошли она давно сама скончалась пошли ребята вон пошли а песня к небу быстро мчалась о Боже говорит он Боже прими создание Твое пусть без костей без мышц без кожи оно как прежде заживет о Боже говорит он правый во имя Русския Державы тут начал драться генерал с извозчиком больным извозчик плакал и играл и слал привет родным взошел на дерево буржуй оттуда посмотрел при виде разных белых струй он молча вдруг сгорел и только вьется здесь дымок да не спеша растет домок я выхожу из кабака там мертвый труп везут пока интересуюсь я спросить кто приказал нам долго жить кто именно лежит в коробке подобно гвоздику иль кнопке и слышу голос с небеси мона... монашенку спроси монашка ясная скажите кто здесь бесчувственный лежит кто это больше уж не житель уж больше не поляк не жид и не голландец не испанец и не худой американец вздохнула бедная монашка «без лести вам скажу, канашка, сей мертвый труп была она княгиня Маня Щепина в своем вертепе и легко и славно жила княгиня Марья Николавна она лицо имела как виденье имела в жизни не одно рожденье. Отец и мать. Отца зовут Тарас ее рождали сорок тысяч раз она жила она любила моду она любила тучные цветы вот как-то скушав много меду она легла на край тахты и говорит скорей мамаша скорей придите мне помочь в моем желудке простокваша мне плохо, плохо. Мать и дочь. Дрожала мать крутя фуражкой над бедной дочкою своей а дочка скрючившись барашком кричала будто соловей: мне больно мама я одна а в животе моем Двина ее животик был как холм высокий очень туп ко лбу ее прилип хохол она сказала: скоро труп меня заменит здесь и труп холодный и большой уж не попросит есть затем что он сплошной икнула тихо. Вышла пена и стала твердой как полено» монашка всхлипнула немного и ускакала как минога я погружаюсь в благодушную дремоту скрываю непослушную зевоту я подавляю наступившую икоту покуда все не вышли петухи поесть немного может быть ухи в ней много косточек янтарных жирных сочных мы не забудем благодарны пуховиков песочных где посреди больших земель лежит красивая мамзель тут кончил драться генерал с извозчиком нахальным извозчик руки потирал извозчик был пасхальным буржуй во Францию бежал как злое решето француз французку ублажал в своем большом шато вдова поехала к себе на кладбище опять кому-то вновь не по себе а кто-то хочет спать и вдруг покойница как снег с телеги на земь бух но тут раздался общий смех и затрещал петух и время стало как словарь нелепо толковать и поскакала голова на толстую кровать Столыпин дети все кричат в испуге молодом а няньки хитрые ворчат гоморра и содом священник вышел на погост и мумией завыл вращая деревянный хвост он человеком был княгиня Маня Щепина в гробу лежала как спина и до тропической земли слоны цветочков принесли цветочек тюль цветочек сон цветок июль цветок фасон

Где Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:

	Прощайте темные деревья,
	прощайте черные леса,
	небесных звезд круговращенье,
	и птиц беспечных голоса.

Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.

	Прощайте скалы полевые,
	я вас часами наблюдал.
	Прощайте бабочки живые,
	я с вами вместе голодал.
	Прощайте камни, прощайте тучи,
	я вас любил и я вас мучил.

[Он] с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.

	Прощайте славные концы.
	Прощай цветок. Прощай вода.
	Бегут почтовые гонцы,
	бежит судьба, бежит беда.
	Я в поле пленником ходил,
	я обнимал в лесу тропу,
	я рыбу по утрам будил,
	дубов распугивал толпу,
	дубов гробовый видел дом
	и песню вел вокруг с трудом.

[Он во]ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.

	Я приходил к тебе река.
	Прощай река. Дрожит рука.
	Ты вся блестела, вся текла,
	и я стоял перед тобой,
	в кафтан одетый из стекла,
	и слушал твой речной прибой.
	Как сладко было мне входить
	в тебя, и снова выходить.
	Как сладко было мне входить
	в себя, и снова выходить,
	где как чижи дубы шумели,
	дубы безумные умели
	дубы шуметь лишь еле-еле.

Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море.

	Море прощай. Прощай песок.
	О горный край как ты высок.
	Пусть волны бьют. Пусть брызжет пена,
	на камне я сижу, все с д[удко]й,
	а море плещет постепе[нно].
	И всё на море далеко.
	И всё от моря далеко.
	Бежит забота скучной [ш]уткой
	Расстаться с морем нелегко.
	Море прощай. Прощай рай.
	О как ты высок горный край.

О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.

	Прощайте и вы
	пустыни и львы.

И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. [И ту]т состоялась часть вторая — прощание всех с одним.
     Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками. Они обдумали, что могли, и ответили:

	Ты нас посещал. Зрите,
	он умер и все умрите.
	Он нас принимал за минуты,
	потертый, помятый, погнутый.
	Скитающийся без ума
	как ледяная зима.

Что же он сообщает теперь деревьям.— Ничего — он цепенеет.
     Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и нам и вам и ему.

	Спи. Прощай. Пришел конец.
	За тобой пришел гонец.
	Он пришел последний час.
	Господи помилуй нас.
	Господи помилуй нас.
	Господи помилуй нас.

Что же он возражает теперь камням.— Ничего — он леденеет.
     Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.

	Дубы сказали: — Мы растем.
	Рыбы сказали: — Мы плывем.
	Дубы спросили: — Который час.
	Рыбы сказали: — Помилуй и нас.

Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.
     Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу.

	Прощай тетрадь.
	Неприятно и нелегко умирать.
	Прощай мир. Прощай рай.
	Ты очень далек человеческий край.

Что сделает он реке? — Ничего — он каменеет.
     И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла.— Нет оно его не имело.
     Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей.

             Когда

Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припомнил всё как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и но дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел, на плеск волн, на молчанье камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.

             Всё

Конь степной бежит устало, пена каплет с конских губ. Гость ночной тебя не стало, вдруг исчез ты на бегу. Вечер был. Не помню твердо, было все черно и гордо. Я забыл существованье слов, зверей, воды и звезд. Вечер был на расстояньи от меня на много верст. Я услышал конский топот и не понял этот шопот, я решил, что это опыт превращения предмета из железа в слово, в ропот, в сон, в несчастье, в каплю света. Дверь открылась, входит гость. Боль мою пронзила кость. Человек из человека наклоняется ко мне, на меня глядит как эхо, он с медалью на спине. Он обратною рукою показал мне - над рекою рыба бегала во мгле, отражаясь как в стекле. Я услышал, дверь и шкап сказали ясно: конский храп. Я сидел и я пошел как растение на стол, как понятье неживое, как пушинка или жук, на собранье мировое насекомых и наук, гор и леса, скал и беса, птиц и ночи, слов и дня. Гость я рад, я счастлив очень, я увидел край коня. Конь был гладок, без загадок, прост и ясен как ручей. Конь бил гривой торопливой, говорил - я съел бы щей. Я собранья председатель, я на сборище пришел. - Научи меня Создатель. Бог ответил: хорошо. Повернулся боком конь, и я взглянул в его ладонь. Он был нестрашный. Я решил, я согрешил, значит, Бог меня лишил воли, тела и ума. Ко мне вернулся день вчерашний. В кипятке была зима, в ручейке была тюрьма, был в цветке болезней сбор, был в жуке ненужный спор. Ни в чем я не увидел смысла. Бог Ты может быть отсутствуешь? Несчастье. Нет я все увидел сразу, поднял дня немую вазу, я сказал смешную фразу - чудо любит пятки греть. Свет возник, слова возникли, мир поник, орлы притихли. Человек стал бес и покуда будто чудо через час исчез. Я забыл существованье, я созерцал вновь расстоянье.

чтобы было все понятно надо жить начать обратно и ходить гулять в леса обрывая волоса а когда огонь узнаешь или в лампе или в печке то скажи чего зияешь ты огонь владыка свечки что ты значишь или нет где котел где кабинет вьются демоны как мухи над кусочком пирога показали эти духи руки ноги и рога звери сочные воюют лампы корчатся во сне дети молча в трубку дуют бабы плачут на сосне и стоит универсальный бог на кладбище небес конь шагает идеальный наконец приходит лес мы испуганно глядим думая что это дым лес рычит поднявши руки лес волнуется от скуки шепчет вяло я фантом буду может быть потом и стоят поля у горки на подносе держат страх люди звери черногорки веселятся на пирах бурно музыка играет и зыряне веселятся пастухи пастушки лают на столах челны крутятся а в челнах и там и тут видны венчики минут здесь всеобщее веселье это сразу я сказал то рождение ущелья или свадьба этих скал это мы увидим пир на скамье присядем трубной между тем вертясь как мир по рукам гремели бубны будет небо будет бой или будем мы собой по усам ходили чаши на часах росли цветы и взлетали мысли наши меж растений завитых наши мысли наши лодки наши боги наши тетки наша души наша твердь наши чашки в чашках смерть но сказали мы однако смысла нет в таком дожде мы как соли просим знака знак играет на воде холмы мудрые бросают всех пирующих в ручей в речке рюмки вырастают в речке родина ночей мы подумав будто трупы показали небу крупы море время сон одно скажем падая на дно захватили инструменты души ноги порошки и расставив монументы засветив свои горшки мы на дне глубоком моря мы утопленников рать мы с числом пятнадцать споря будем бегать и сгорать но однако шли года шел туман и ерунда кто упал на дно морское корабельною доскою тот наполнился тоскою зубом мудрости стучит кто на водоросли тусклой постирать повесил мускул и мигает как луна когда колышется волна кто сказал морское дно и моя нога одно в общем все тут недовольны молча вышли из воды позади гудели волны принимаясь за труды корабли ходили вскачь кони мчались по полям и была пальба и плач сон и смерть по облакам все утопленники вышли почесались на закат и поехали на дышле кто был беден кто богат я сказал я вижу сразу все равно придет конец нам несут большую вазу там цветок и бубенец это ваза это ловко это свечка это снег это соль и мышеловка для веселья и для нег здравствуй бог универсальный я стою немного сальный волю память и весло слава небу унесло

Мне жалко что я не зверь, бегающий по синей дорожке, говорящий себе поверь, а другому себе подожди немножко, мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев. Мне жалко что я не звезда, бегающая по небосводу, в поисках точного гнезда она находит себя и пустую земную воду, никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип, ее назначение ободрять собственным молчанием рыб. Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мне жалко что я не крыша, распадающаяся постепенно, которую дождь размачивает, у которой смерть не мгновенна. Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я неточен. Многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи. Мне жалко что я не орел, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрел человек, наблюдающий аршины. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти. Мне жалко что я не чаша, мне не нравится что я не жалость. Мне жалко что я не роща, которая листьями вооружалась. Мне трудно что я с минутами, меня они страшно запутали. Мне невероятно обидно что меня по-настоящему видно. Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мне страшно что я двигаюсь не так как жуки жуки, как бабочки и коляски и как жуки пауки. Мне страшно что я двигаюсь непохоже на червяка, червяк прорывает в земле норы, заводя с землей разговоры. Земля где твои дела, говорит ей холодный червяк, а земля распоряжаясь покойниками, может быть в ответ молчит, она знает что все не так Мне трудно что я с минутами, они меня страшно запутали. Мне страшно что я не трава трава, мне страшно что я не свеча. Мне страшно что я не свеча трава, на это я отвечал, и мигом качаются дерева. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не замечаю что они различны, что каждая живет однажды. Мне страшно что я при взгляде на две одинаковые вещи не вижу что они усердно стараются быть похожими. Я вижу искаженный мир, я слышу шепот заглушенных лир, и тут за кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф, теперь я ставлю шкаф на место, он вещества крутое тесто Мне не нравится что я смертен, мне жалко что я не точен, многим многим лучше, поверьте, частица дня единица ночи Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия. Мы выйдем с собой погулять в лес для рассмотрения ничтожных листьев, мне жалко что на этих листьях я не увижу незаметных слов, называющихся случай, называющихся бессмертие, называющихся вид основ Мне жалко что я не орел, перелетающий вершины и вершины, которому на ум взбрел человек, наблюдающий аршины. Мне страшно что всё приходит в ветхость, и я по сравнению с этим не редкость. Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти. Кругом как свеча возрастает трава, и мигом качаются дерева. Мне жалко что я семя, мне страшно что я не тучность. Червяк ползет за всеми, он несет однозвучность. Мне страшно что я неизвестность, мне жалко что я не огонь.

какое утро ночь темница в траве лежала заграница стояла полночь а над нею вился туман земли темнее летали птицы чоботы и поднимали соленые хоботы тогда на ветке в русских сапогах стоит сердечнейший монах в пяти шагах я видел временный подъем где травы думают вдвоем я видел сумасбродку Соню она платку благодаря дала мне сон богатыря и я лежал немой как соня и я глядел в окно смешное и в трех шагах гулял один иеромонах я думаю вот добрый вечер кафтан пустой кому перечить лишь полки пальмами висят да в уголках бобы свистят они себе ломают шляпу они стучат в больные лапы медведи волки тигры звери еноты бабушки и двери наставница скажу я тихо обои потеревши лихо обедают псалмы по-шведски а в окнах разные челны благовонный воздух светский станет родственник волны тогда ко мне бегут сажают на скрипке песням ужасают а он смеюсь а он боюсь мамаша с ним колечком бьюсь прошли два года как листва да в уголках бобы свистят тогда одевшись кораблем он рассуждает королем и неподвижный яблок ест на седалище прежних мест как скворец мы поем нивы хижины все поймем а если зря лежишь в горячке как бы коран как бы коран блюдите детство на карачках так в кипятке шипит кора я поднял свой голос сонный он сказал это все сионы иерусалимы хижины франции где циклопы и померанцы я хотел вступить с ней в брак но пришлось поехать в барак в боку завелся червяк оказалось он был мертвяк на шляпе выросло перо друзья вон поезд выбегает на перрон осыпан снежною судьбой заняться хочет молотьбой поля прелестные кругом наставница читала каблуком и поднимая ввысь глаза ей с неба падала лоза она уже читалась вся лишь полки пальмами висят я спал как Боже мой уха я видел день течет затейливо во сне носилась чепуха и все кругом насмешливо пред смертью улыбалось вежливо доставши бабушкин цилиндр и кофту бумазейну молил я Бога исцели трещотками брели музеи ему давали скипидар горчишники с тремасом и он как бы поэт Пиндар давился пышным квасом улыбались ночи расам бабкою на сундуке с незабудкою в руке что за ночи просто ночь не улыбки бестолочь он тогда опять заснул и в париж прилетел но проснулся на столе между прочих блюд и дел и доставши воротник отвинтил бумажку чтоб монах стоявший вник и прочел ромашку а в бумажке написал это деньги я сказал

жили были в Ангаре три девицы на горе звали первую светло а вторую помело третьей прозвище Татьяна так как дочка капитана жили были а потом я из них построил дом говорит одна девица я хочу дахин дахин сестры начали давиться шили сестры балдахин вдруг раздался смех оттуда гибко вышел белый гусь говорит ему Гертруда я тебя остерегусь ты меня не тронь не рань я сложнейшая герань но ответило светло здесь красиво и тепло но сказало помело сколько снегу намело будем девы песни петь и от этого глупеть девы охают поют из фонтана речки бьют в это время из камина появляется домина а в домине жил жених видит лучшую из них видит он и говорит я рыдать могу навзрыд я в слезах сижу по пояс огорчаясь беспокоясь где рука а где рога и желаю пирога говорит одна девица пирога мы вам дадим О н я желаю удавиться О н а лучше сядем посидим посмотрите вот орел брел и цвел и приобрел он семейник и гурман между ними был роман О н мужем я желаю стать чистоту хочу достать а достану чистоту поднимусь на высоту верст на тридцать в небо вверх не взирая на четверг подошла к нему Татьяна так как дочка капитана и сказала вот и я черепаха и статья О н не желаю черепахи и не вижу я статьи стали девкины рубахи опу поды¹ в забытьи гусь до этого молчал только черепом качал тут увидел он — пора тронул клювом до пера добрым басом произнес у меня не клюв а нос слушал я как кипяток слов мучительный поток колоссальный этот спор стало тяжко как топор я дрожу и вижу мир оказался лишь кумир мира нет и нет овец я не жив и не пловец М ы (говорим) слышим голос мрачной птицы слышим веские слова боги боги удалиться захотела голова как нам быть без булавы как нам быть без головы Б о г и звезды смотрят свысока на большого рысака мысли звезд ясны просты вот тарелка чистоты то ли будет впереди выньте душу из груди прибежал конец для чувства начинается искусство Ж е н и х странно боги как же так где рука а где рога ведь на мне надет пиджак я желаю пирога вот красавица Татьяна так как дочка капитана я желаю с Таней быть с ней минуты проводить Б о г и нет минут М ы (говорим) вы не будьте боги строги не хотим сидеть в остроге мы желаем пить коньяк он для нас большой маньяк Р о в е с н и к еду еду на коне страшно страшно страшно мне я везу с собой окно но в окне моем темно я несу большую пасть мне она не даст упасть все же грустно стало мне на таинственном коне очертания стоят а на них бегущий яд твердый стриженый лишай ну предметы не плошай соберитесь в темном зале как святые предсказали но ответило светло где крапивное село и сказало помело то село на нет свело все боятся подойти блещет море на пути муха ветхая летит и крылами молотит начинается закат беден среден и богат птица гусь в зеленой шляпе ищет веточек на лапе ни кровинки на кольце ни соринки на лице оживает и поет нашатырь туманный пьет

Будем думать в ясный день, сев на камень и на пень. Нас кругом росли цветы, звезды, люди и дома. С гор высоких и крутых быстро падала вода. Мы сидели в этот миг, мы смотрели все на них. Нас кругом сияет день, под нами камень, под нами пень. Нас кругом трепещут птицы, и ходят синие девицы. Но где же, где же нас кругом теперь отсутствующий гром. Мы созерцаем часть реки, мы скажем камню вопреки: где ты ночь отсутствуешь в этот день, в этот час? искусство что ты чувствуешь, находясь без нас? государство где ты пребываешь? Лисицы и жуки в лесу, понятие на небе высоком,- подойди Бог и спроси лису - что лиса от утра до вечера далеко? от слова разумеется до слова цветок большое ли расстояние пробежит поток? Ответит лиса на вопросы Бога: это все исчезающая дорога. Ты или я или он, мы прошли волосок, мы и не успели посмотреть минуту эту, а смотрите Бог, рыба и небо, исчез тот кусок навсегда, очевидно, с нашего света. Мы сказали - да это очевидно, часа назад нам не видно. Мы подумали - нам очень одиноко. Мы немного в один миг охватываем оком. И только один звук ощущает наш нищий слух. И печальную часть наук постигает наш дух. Мы сказали - да это очевидно, все это нам очень обидно. И тут мы полетели. И я полетел как дятел, воображая что я лечу. Прохожий подумал: - он спятил, он богоподобен сычу. Прохожий ты брось неумное уныние, гляди кругом гуляют девы синие, как ангелы собаки бегают умно, чего ж тебе неинтересно и темно. Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг, мы видим лес шагающий обратно стоит вчера сегодняшнего дня вокруг. Звезда меняется в объеме, стареет мир, стареет лось, в морей соленом водоеме нам как-то побывать пришлось, где волны издавали скрип, мы наблюдали гордых рыб: рыбы плавали как масло по поверхности воды, мы поняли, жизнь всюду гасла от рыб до Бога и звезды. И ощущение покоя всех гладило своей рукою. Но увидев тело музыки, вы не заплакали навзрыд. Нам прохожий говорит: скорбь вас не охватила? Да музыки волшебное светило погасшее имело жалкий вид. Ночь царственная начиналась мы плакали навек.

однажды человек приходит в сей трехлистный свет словно птичка в поле бродит или как могучий ветр озирает скалы долы деревянные гондолы смотрит на приятный Рим и с монашкой говорим ты монашка я пятнашка но услыша пули звук он упал холодной шашкой весь рыдая на траву что за горе но в окно смотрит море и темно он с горы сидит впотьмах он ласкает росомах побеги идет в вокзал в безоглядную тюрьму где качается лоза где создания умрут быстро падал детский снег полный ленты полный нег когда бы жить начать сначала он молвит в свой сюртук я б все печатала рычала как бы лесной барсук уже казаки убежали в углу сияет ангел хилый и мысли глупые жужжали над этой ветхою могилой поспешные минуты как речки потекли и звезды отдаленно как тучи расцвели тогда ребенок молодой молиться сочиняет болтает сонной головой в подушку медную скучает он плача покидает лес и южные бананы колотит точно мутный бес в сухие жизни барабаны но скоро вечер наступил видна пустыня ада покуда свечкой на пути не установят сада что же это стрекоза нет восток отличный словно баба егоза или ветер хищный и с дворянских сих кустов нету сумрачных мостов и в богатой этой печке все наклонно все как в спячке о похожие столы мы сказали ветрено выбегая из толпы по дощечке ветреной сквозь холодное стекло выставляя лица замечает рассвело умерла столица и ложася на сундук и сложивши руки он как утренний бамбук умер для науки грохочи отец и мать светит зябкий уголок и торопится поймать однодневный потолок выходил поспешно дух огорошенный петух и на елях на сосне как дитя лежал во сне в неслышном оперении в тоске и измерении УМЕРШИЙ уж я на статуе сижу безбрежною листвой углы прохожие слежу любезной головой на это отвечал судья в кафтане в простыне в постель посмертную идя и думал лежа на спине что все-таки она уныла и на подушке спит бескрылый над всем возносится поток над всем возносится восток

снег лежит земля бежит кувыркаются светила ночь пигменты посетила ночь лежит в ковре небес ночь ли это? или бес? как свинцовая рука спит бездумная река и не думает она что вокруг нее луна звери лязгают зубами в клетках черных золотых звери стукаются лбами звери коршуны святых мир летает по вселенной возле белых жарких звезд вьется птицею нетленной ищет крова ищет гнезд нету крова нету дна и вселенная одна может изредка пройдет время бедное как ночь или сонная умрет во своей постели дочь и придет толпа родных станет руки завивать в обиталищах стальных станет громко завывать умерла она — исчезла в рай пузатая залезла Боже Боже пожалей Боже правый на скале но ответил Бог играй и вошла девица в рай там вертелись вкось и вкривь числа домы и моря в несущественном открыв существующее зря там томился в клетке Бог без очей без рук без ног так девица вся в слезах видит это в небесах видит разные орлы появляются из мглы и тоскливые летят и беззвучные блестят о как мрачно это все скажет хмурая девица Бог спокойно удивится спросит мертвую ее что же мрачно дева? что мрачно Боже - бытие что ты дева говоришь что ты полдень понимаешь ты веселье и Париж дико к сердцу прижимаешь ты под музыку паришь ты со статуей блистаешь в это время лес взревел окончательно тоскуя он среди земных плевел видит ленточку косую эта ленточка столбы это Леночка судьбы и на небе был Меркурий и вертелся как волчок и медведь в пушистой шкуре грел под кустиком бочок а кругом ходили люди и носили рыб на блюде и носили на руках десять пальцев на крюках и пока все это было та девица отдохнула и воскресла и забыла и воскресшая зевнула я спала сказала братцы надо в этом разобраться сон ведь хуже макарон сон потеха для ворон я совсем не умирала я лежала и зияла я взвивалась и орала я пугала это зало летаргический припадок был со мною между кадок лучше будем веселиться и пойдем в кино скакать и помчалась как ослица всем желаньям потакать тут сияние небес ночь ли это или бес

Так сочинилась мной элегия о том, как ехал на телеге я. Осматривая гор вершины, их бесконечные аршины, вином налитые кувшины, весь мир, как снег, прекрасный, я видел горные потоки, я видел бури взор жестокий, и ветер мирный и высокий, и смерти час напрасный. Вот воин, плавая навагой, наполнен важною отвагой, с морской волнующейся влагой вступает в бой неравный. Вот конь в могучие ладони кладет огонь лихой погони, и пляшут сумрачные кони в руке травы державной. Где лес глядит в полей просторы, в ночей неслышные уборы, а мы глядим в окно без шторы на свет звезды бездушной, в пустом сомненье сердце прячем, а в ночь не спим томимся плачем, мы ничего почти не значим, мы жизни ждем послушной. Нам восхищенье неизвестно, нам туго, пасмурно и тесно, мы друга предаем бесчестно и Бог нам не владыка. Цветок несчастья мы взрастили, мы нас самим себе простили, нам, тем кто как зола остыли, милей орла гвоздика. Я с завистью гляжу на зверя, ни мыслям, ни делам не веря, бороться нет причины. Мы все воспримем как паденье, и день и тень и сновиденье, и даже музыки гуденье не избежит пучины. В морском прибое беспокойном, в песке пустынном и нестройном и в женском теле непристойном отрады не нашли мы. Беспечную забыли трезвость, воспели смерть, воспели мерзость, воспоминанье мним как дерзость, за то мы и палимы. Летят божественные птицы, их развеваются косицы, халаты их блестят как спицы, в полете нет пощады. Они отсчитывают время, Они испытывают бремя, пускай бренчит пустое стремя - сходить с ума не надо. Пусть мчится в путь ручей хрустальный, пусть рысью конь спешит зеркальный, вдыхая воздух музыкальный - вдыхаешь ты и тленье. Возница хилый и сварливый, в последний час зари сонливой, гони, гони возок ленивый - лети без промедленья. Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами, совместно с медными орлами в рог не трубят победный. Исчезнувшее вдохновенье теперь приходит на мгновенье, на смерть, на смерть держи равненье певец и всадник бедный.