Все стихи Александра Яшина

Быть может, бор здесь был когда-то, Теперь лишь рощи там и тут — Для косачей, для куропаток. Для всякой живности приют. Зеленые, в сырой ложбинке Иль на припеке близ реки Стоят березки и осинки Среди хлебов, как островки. Зовут колками эти рощи, Околочками. Почему? Но слов понятнее и проще Здесь и не нужно никому. Хочу, чтоб всё в степях Алтая, Особенное с давних пор,— Сердца людские, речь живая, И запахи, и цвет озер, И песни, полные значенья,— Все стало так же для меня Не требующим разъясненья, Родным с сегодняшнего дня.

Солнце спокойное, будто луна, С утра без всякой короны, Смотрит сквозь облако, Как из окна, На рощу, На луг зеленый. От берега к берегу Ходит река, Я слышу ее журчание. В ней - те же луна, луга, облака, То же мироздание. Птицы взвиваются из-под ног, Зайцы срываются со всех ног. А я никого не трогаю: Лугами, лесами, как добрый бог, Иду своею дорогою. И ягоды ем, И траву щиплю, К ручью становлюсь на колени я. Я воду люблю, Я землю люблю, Как после выздоровления. Бреду бережком, Не с ружьем, с бадожком, Душа и глаза - настежь. Бродить по сырой земле босиком - Это большое счастье!

Евгению Евтушенко Давно не крутятся колеса,— Да просто нет под ним колес. По буфера в цветах и в росах, Вагон в сырую землю врос. Хоть и кривой и неказистый, А не палатка все же — дом. Прицепщики и трактористы Живут с весны до стужи в нем. Рассохлись полки, стены тонки, А все ж оседлость налицо, Уж не купе, а комнатенки. Уже не тамбур, а крыльцо. Что сохранилось от чугунки? Вагон закончил свой маршрут. Поутру яйца в гнезда-лунки Несушки под полом кладут. На крыше радиоантенна, Веревка с вымытым бельем. По вечерам самозабвенно Поет гармошка под окном. Но, свыкшись с новым назначеньем, Вагон на свежем ветерке, Весь в напряженье, весь в движенье, На службе, а не в тупике. Опять вдали огонь зеленый, Мелькает в окнах тот же дым, И фары тракторной колонны Как семафоры перед ним.

С новой запевкой на Новый год Девка на лавке веревку вьет. Косы у девки до полу, до пят, В ковте булавки - головки горят, Брошка на ковте, пуговки в ряд, Цветики на ковте... Добер наряд! А вьюга по окнам ставнями бьет, В ров за деревней набит сумет, Снег повсюду - не видно дров, И вовки воют у самых дворов. Гавкают собаки, боров ревет... А девка на лавке веревку вьет, Веревку вьет да припевку поет, Припевку-запевку на Новый год. "Вейся-повейся, крепка, ловка, Вейся, свивайся, на смерть вовкам. Справлю обновку, взамуж пойду - На эту веревку лиху беду, Чтобы свекровка была не зла, Чтобы золовка была не в козла, Чтоб не терять мне девичью стать, С милым в ладу годов не считать, Чтобы от сдобных печных пирогов Духом парным распирало кров. Вейся ж, свивайся..." А вьюга ревет, Девка на лавке веревку вьет.

Все расскажи ей, хоть и страшно, Когда признаешься в любви, Об увлечениях вчерашних,— Припомни все и назови. О неприглядном, о случайном Сказать не сможешь — напиши, Чтоб недомолвками и тайной Не бередить ее души. Увидит, слезы осушая, Чем жизнь твоя озарена, Что настоящая, большая Любовь, как подвиг,— вот она! И как живой воды пригубит, Иль словно крылья отрастут. А если примет, значит любит, Поверит в сердца чистоту.

Волжские в дымке степной места, Желто-зеленые редкие травы — Очень красивая высота В двух километрах от переправы. Утром прозрачные облака Ветер над самой вершиной гонит. Как на ладони отсюда река, Город рабочий как на ладони. В полдень безветренный сводят с ума Запахи чёбра и молочая. А у подножья — балки, дома, Крики летящих над Волгой чаек. А у подножья — дубы, ручей, Заячьи тропки и птичьи гнезда. В тихом теченье летних ночей Виден струящийся лунный воздух. Все в незапятнанной чистоте, Словно бои здесь не проходили,— Небо без копоти, Ветер без пыли... Но у меня на той высоте Брата родного немцы убили.

К вам иду с верою, В вашу мощь уверовав... Не оскорблю ни одного дерева — Ни на одном не повешусь. Милые мои вязы, Вы мне как братья, Давайте начнем с азбуки, Всю жизнь сначала. В детстве был я огненно-рыжим, Почти красным. Как столько прожил в выжил — Самому не ясно. А все мне мало, Мало! Вы смените листья — Для вас опять лето. А со мной — Раз оголиться И моя песня спета.

Весна всему свой голос дарит: Воде, листве, земле - всему, Кострам в лесу И птичьей паре, Глазам и сердцу моему. Все началось с простой капели, И вот уже текут снега, И зажурчали, зазвенели Деревья, Воздух И луга. Несется плеск с речных излучин, В овраге ветер струны рвет, Весь мир разбужен И озвучен И дирижеру смотрит в рот. С утра в бору, Зачем - не знаю, Мну старый ягодник, траву И повторяю, повторяю Свое тревожное "ау!". Слух напряжен, И сердце бьется, Я, словно чуда, жду в глуши: Быть может, кто-то отзовется На музыку моей души.

Думалось, все навечно, Как воздух, вода, свет: Веры ее беспечной, Силы ее сердечной Хватит на сотню лет. Вот прикажу - И явится, Ночь или день - не в счет, Из-под земли явится, С горем любым справится, Море переплывет. Надо - Пройдет по пояс В звездном сухом снегу, Через тайгу На полюс, В льды, Через "не могу". Будет дежурить, Коль надо, Месяц в ногах без сна, Только бы - рядом, Рядом, Радуясь, что нужна. Думалось Да казалось... Как ты меня подвела! Вдруг навсегда ушла - С властью не посчиталась, Что мне сама дала. С горем не в силах справиться, В голос реву, Зову. Нет, ничего не поправится: Из-под земли не явится, Разве что не наяву. Так и живу. Живу?

Дым, дым окрест, Дым — не продохнуть, И глаза ест, И спирает грудь. Будто сумерки в дому, Сажа на стене. Весь свет в дыму, Вся земля в огне. Но и здесь, на войне, С горной высоты, Ярче всех огней Мне сияешь ты. Дым, дым окрест, Но в душе свет: Нет таких мест, Где тебя нет.

Если б ты в реку упала, Я бы достал до дна, Мне и морского вала Сутемень не страшна. Если б в тайгу, в берлогу Зверь тебя уволок, Я бы нашел дорогу Даже из ста дорог. К девятиглавому змею Я бы просек пути, Даже из рук Кащея Смог бы тебя спасти... В реку ты не упала — Тут ни при чем вода: В сердце ты мне запала. Мне — не тебе беда. И глубоки ли реки, Сердце не им под стать С этого дна вовеки Мне тебя не достать.

На стеклах январских узоры: Подобие чащи лесной, Тропинки и снежные горы, Над кручей дворец ледяной. За дочкой слежу я ревниво: Ужель не оценит она? — Скажи, ведь красиво? — Красиво!— Но смотрит в поля из окна. Никак ей в дому не сидится,— Что толку дышать на стекло? Надела пальто, рукавицы, Как только в окне рассвело. — Осталась бы с нами хоть на день, Промерзнешь, промокнешь в снегу. Тут все что душе твоей надо... Но дочь говорит: — Не могу! Что ж, верно! На стеклах растает Непрочный, как в сказке, узор, А в поле — поземка живая, Живой и манящий простор. И пусть даже выступят слезы — Дороже ей всякой игры Дышать настоящим морозом, Лететь с настоящей горы.

Жил я в доме у синих скал, Жил, работал время не тратил. Поутру окно открывал, Закрывал перед сном, на закате. Нынче помню только одно: Ты с горы, как с неба, сходила. Я не мог затворить окно, И пошло все не так, как было. Был закат — занялся восход На четыре стороны света, Снова птицы снялись в полет, Зашумел полуденник ветер, Ожил лес, ожила вода. Ты спускалась с горы по краю... Будь я даже слепым — И тогда Я тебя увидел бы, знаю.

Федору Абрамову В край добра и чудес С прежним рвусь интересом. Я из тех самых мест, Где семь верст до небес И все лесом Да лесом; Где в затонах озер Лебединые крепи, Тундры снежной простор - Вроде южные степи; Где ветров ералаш Да суметы по пояс И, как пригород наш, За Архангельском — Полюс. У полярных широт Быт порою неласков, Не всегда мед течет По усам Даже в сказках. Грех на море пенять — Рыбы вдоволь, А все же Золотую поймать Не случалось, Не можем. Не всегда на обед Апельсины И дыни. Неразменных монет Тоже нет и в помине. Рукавицы в мороз Прикипают к ладоням. С храпом тянут свой воз И олени и кони. Слава наша хрупка, Вечны только мерзлоты... Но моим землякам Любы эти широты. Ночи долги невмочь, Но зато мы уж летом На всю зимнюю ночь Запасаемся светом.

Лучше девушки Натальи В целой области не знали: Все умела, Все имела, И умна, и весела, И без дела не сидела, И без песен не жила. Женихи со всей артели Просто очи проглядели. А Наталья на досуге Запиралась от подруги И садилась у стола, В руки зеркальце брала, Говорила: «Удружи, Свет мой, зеркальце, скажи: Я ль в деревне всех милее, Всех нарядней, веселее?» И ей зеркальце в ответ: «Ты, конечно, спору нет, Ты, Наташа, всех милее, Всех нарядней, веселее». Началась война. В колхозе Провожали женихов, У реки, на перевозе, Целовали пареньков. Слезы девичьи лились: «Отвяжись, худая жизнь!» Дни и ночи на работе,— Так хотели их дружки,— На полях, на обмолоте Даже в праздник девушки. Руки, ноженьки устали У красавицы Натальи. Шел четвертый год войны — Нет на сердце тишины. Все хотелось сделать больше, Коротки казались дни, Вот уже ребята в Польше, Вот уж в Пруссии они... Как-то в марте иль в апреле Косу на ночь заплела И сдержаться не смогла: Повздыхала у постели, В руки зеркальце взяла И сказала: «Удружи, Свет мой, зеркальце, скажи: Я ль на свете всех милее, Всех дородней и белее?» И ей зеркальце в ответ: «Прежней свежести уж нет! Похудела ты, Наташа, Подурнела, радость наша, Отдохни, не надорвись, Красоту поберегла бы: Без нее и жизнь не в жизнь. Без нее куда вы, бабы!» Ой, как вспыхнула Наталья! Ой, как вскрикнула Наталья! Не ждала такого зла От когда-то дорогого, Нынче лживого, слепого, Окривевшего стекла. «Сгинь!— и топнула ногою.— Я найду себе другое. Вот пройдет война, мой свет, Поглядим тогда,— сказала,— Лучше я иль хуже стала, Будут сватать или нет. По всему, не знаешь ты Настоящей красоты». Радость, как ее ни ждешь, Все негаданна, нежданна. К нареченным да желанным Из-за моря-океана Воротилась молодежь. Сердце, что ли, озарилось, Как победа подошла, А Наталья расцвела: Словно чудо совершилось — Лучше стала, чем была.

И что из того, что уходят года И не было в жизни спокойного дня, Что стали страшить дожди, холода! Как солнечный свет, как живая вода Твоя любовь для меня. А горе бывало так велико — Размолвки, обиды давили грудь... Но как это все теперь далеко! Да разве живая вода легко Давалась кому-нибудь?!

О, эти дуги над дорогой В краю синиц, В краю клестов, В краю снегов! Их очень много, Как над Москвой-рекой мостов! Нет, не медведи дуги гнули, Не леший, Не лесовики. Мороз стоял на карауле, Лес обряжая в башлыки. И ветер дул, И по неделе, Ворвавшись в строй молодняка, Свистя, матерые метели С землей месили облака. И как под тяжестью вселенной, От напряжения белы, То постепенно, То мгновенно Сгибались тонкие стволы. Когда ж стихали шум и вьюга — Лес был неистово красив, Все дива севера и юга В себе одном соединив. Казалось, под давленьем света Свисали ветви сосен вниз. Вершины елей, как ракеты Под небом праздничным, рвались. И всюду дуги, дуги, дуги — Снегами стянуты концы: Чуть тронь — И вскинутся упруго И запоют колокольцы. И всюду ходы, переходы, Валы и рвы зимы самой... И я — Сам бог и царь природы — Вхожу под эти чудо-своды Почти испуганный, Немой.

Что-то мешает Работать с охотой. Все не хватает В жизни чего-то. Днем не сидится, Ночью не спится... Надо на что-то Большое решится! С кем-то поссориться? С чем-то расстаться? На год на полюсе Обосноваться? Может, влюбиться? О, если б влюбиться! Что-то должно же В жизни случиться. Если б влюбиться, Как в школе когда-то, Как удавалось В седьмом И в десятом - До онеменья, До ослепленья, До поглупенья, До вдохновенья! Снова стоять На морозе часами, Снова писать Записки стихами. Может в этих Наивных записках Вдруг обнаружится Божия искра. И превратятся Мои откровения В самые лучшие Стихотворения.

Нашумела, накричала, Настегала чем попало: — Все постыло! Сил не стало! Нет от вас житья!— Села в угол, зарыдала И просить прощенья стала... Просто очень ты устала, Бедная моя! Не волнуйся, успокойся, Вот тебе вода — умойся, Отдохни, За нас не бойся,— Подрастет семья! Ну, прибила,— что ж такого! Не со зла ведь, Не чужого... И зачем же слезы снова, Добрая моя?!

1. Сосновая грива Бор как озеро в разливе, Избы хвоей занесло. На юру крутом, на гриве Наше дивное село. Дикий хмель и можжевельник, Сенокосы с двух сторон. Солнцем даже темный ельник В заовражье озарен. В теплой зелени дороги, В ручейках пологий скат, И везде, стройны и строги, Сосны светлые в обхват. Не руками пусть, так песней, А без песен не живем, Мы до звезд, до поднебесья С нашей гривы достаем. 1945 2. Величальная Не сломалась моя рогатина, И на праздничный круглый стол С волокнистою медвежатиной Подает хозяйка котел. Храбрецу поют величальную. Что ж, по рюмке за храбреца! Но потом по стакану чайному За умелого кузнеца! Расстаюсь, не скупясь, со шкурою Пусть лежит у его стола: Не свалить бы мне нынче бурого, Если б сталь не прочна была. 1946

Назови меня именем светлым, Чистым именем назови - Донесется, как песня, с ветром До окопов голос любви. Я сквозь грохот тебя услышу, Сновиденья за явь приму. Хлынь дождем на шумную крышу, Ночью ставни открой в дому. Пуля свалит в степи багровой - Хоть на миг сдержи суховей, Помяни меня добрым словом, Стынуть буду - теплом повей. Появись, отведи туманы, Опустись ко мне на траву, Подыши на свежие раны - Я почувствую, оживу.

Сегодня праздник у тебя с утра, И дома — всем понятное волненье. Вот и тебе начать пришла пора Свое второе летоисчисленье. Не на готовое идешь, мой сын: Иные дни — иные и заботы. Всем честным людям хватит до седин И радостей, и горя, и работы. И кто в каком ни возмужал году, Мы, получая партбилеты, знали, Что нам покой не писан на роду, Ни льгот, ни выгод никаких не ждали. Да, нам всегда была близка мечта, И не корысть кидала нас в сраженье. В нас жили смелость, самоотреченье И ленинского сердца чистота. А повстречаешь, сын мой, на пути Стяжателей, каких и мы встречали, Знай — это просто накипь на металле, Окалина. Ее должны смести. Для коммуниста легкой жизни нет. Готовься не к парадам, а к походам И помни, что от самого народа Ты получаешь этот партбилет.

В несметном нашем богатстве Слова драгоценные есть: Отечество, Верность, Братство. А есть еще: Совесть, Честь... Ах, если бы все понимали, Что это не просто слова, Каких бы мы бед избежали. И это не просто слова!

Это как приближенье Ветра, воды, песка. Вдруг возникает движенье, Неясное пока, Словно круговращенье Медленное В облаках. Дикой пчелы роенье? Шелест березняка? Может, прорвав загражденье, Хлынула с гор река — Стонут от напряженья Взмыленные бока? Может, громов рожденье, Скал прибрежных крушенье, Слышное издалека? Ждешь, Как землетрясенья, Гула, Рывка, Толчка. Лес пригибает ветви, Дрогнул небесный свод, Стекла звенят... А это Просекою Сквозь ветер Поезд ночной идет.

Пусть — безответно, Только бы любить, Только б не бесследно По земле ходить. Трав густым настоем Дышать в шалаше, Только бы простоев Не знать душе. Небом или сушей За любимой вслед — То же, что в грядущее Взять билет. Скрытно жить, в немилости. Но в любой миг Из-под ног вырасти На ее вскрик. Для меня не горе Судьба бобыля, Пахло б морем — море, И землей — земля. Буду жить, как птица, Петь, как ручей. Только б не лишиться Бессонных ночей. Пусть безответная, Пусть, пусть! Как-нибудь и с этою Ношей примирюсь. Ни на что не сетую, Только бы любить. Давай безответную — Так тому и быть. Впрочем, что ж охотно На костер лезть? Мы еще посмотрим, Время есть!

Печальна участь одинокого, А нелюдимого — вдвойне Во время странствия далекого, В дни испытаний, На войне. Пусть радости необычайные К тебе вдруг хлынут на порог — Покажется еще печальнее, Что ты друзей нажить не смог. Все не под силу: Дом не выстроить, Хорошей песни не сложить, В нужде и в горе дня не выстоять Как без друзей на свете жить?

Снаряд упал на берегу Невы, Швырнув осколки и волну взрывную В чугунную резьбу, на мостовую. С подъезда ошарашенные львы По улице метнулись врассыпную. Другой снаряд ударил в особняк — Атланты грохнулись у тротуара; Над грудой пламя вздыбилось, как флаг. Труба печная подняла кулак, Грозя врагам неотвратимой карой. Еще один — в сугробы, на бульвар, И снег, как магний, вспыхнул за оградой. Откуда-то свалился самовар. Над темной башней занялся пожар. Опять пожар! И снова вой снаряда. Куда влетит очередной, крутясь?.. Враги из дальнобойных бьют орудий. Смятенья в нашем городе не будет: Шарахаются бронзовые люди, Живой проходит, не оборотясь.

Светлячок во мгле — Огонек в лесах. Может, он на земле? Может, в небесах? Может, свет костра Мерцает вдали? Может, звездочка — Сестра Нашей земли? В бесконечной ночи Тьма густа, пуста. Но не меркнут лучи Светлого поста. Изнемог, Сбился с ног, Но горит впереди Огонек, огонек — Свет в моей груди.

Опять не пришла. Не под силу мне. Дышать скоро будет нечем. Уж я ли не ждал, не торчал в окне Меж двух косяков весь вечер! Да, ветер дул и дождь моросил... Но, если б ты из дому вышла, Наверное, вечер бы слез не лил, Дорога бы не раскисла. И если б сегодня встретились мы, Такое бы совершилось, Что, может, и не было б вовсе тьмы И солнце бы не садилось!

Из-за утеса, Как из-за угла, Почти в упор ударили в орла. А он спокойно свой покинул камень, Не оглянувшись даже на стрелка, И, как всегда, широкими кругами, Не торопясь, ушел за облака. Быть может, дробь совсем мелка была Для перепелок, а не для орла? Иль задрожала у стрелка рука И покачнулся ствол дробовика? Нет, ни дробинки не скользнуло мимо, А сердце и орлиное ранимо... Орел упал, Но средь далеких скал, Чтоб враг не видел, Не торжествовал.

Очень много солнечного света, Над землей стоит голубизна. Мнится мне: в сиянье разодета, Изнутри земля освещена. Над высоким берегом пушинка, Как звезда далекая, плывет, Солнцем смотрит каждая былинка, Каждый камень, кажется, поет. Мимо сосен, и дубов, и туи С сизых скал срываются ключи, Водопад — светящиеся струи, Солнечные брызги и лучи. Золотыми, зыбкими столбами С облаками лес соединен. Над морским раздольем, Над песками В миражах высокий небосклон. Очень много солнечного света, Будто счастьем все озарены. Думаю: таким — зимою? летом?— Будет окончание войны. Заблестят слезинки на ресницах, Флаги, флаги вскинутся вдали, И в твоей улыбке отразится Все сиянье неба и земли.

По вологодскому Заречью Бродил я вечером, Как вдруг Счастливый кто-то Мне навстречу Метнулся с криком: — Здравствуй!.. Друг!.. Забыл?.. — Да нет же!— отвечаю И что-то мямлю про года, А сам мучительно гадаю: Где с ним встречался и когда? Лицо знакомо, голос тоже... И как неловко стало мне, Когда припомнил, сколько прожил Я с ним в окопах на войне. А то еще — оторопею И, как собрату своему, Отъявленному лиходею, Бывало, крепко руку жму. Все чаще память изменяет, Подводит. Вот опять — пробел... Но из нее не исчезает, Что сам бы я забыть хотел,— Такое, что душе не мило, Чего нельзя себе простить, Что, к сожаленью, в жизни было, Хоть не должно бы вовсе быть. Нередко правдой поступался, Не делал все, что сделать мог, И обижал, И обижался, Помочь хотел, а не помог. Дурным поступкам нет забвенья, Да и прощенья нет, Когда Их судишь сам без снисхожденья,- На свете горше нет суда.

Хочется исповедаться, Выговориться до дна. Может, к друзьям наведаться С бутылкой вина? Вот, дескать, все, чем жил я, Несу на ваш суд, Не отвернитесь, милые, Весь я тут. Смута сердешная Невмоготу одному. Не оттолкните грешного, Сам себя не пойму. Будто на медкомиссии, Гол - не стыжусь, Только ладошка листиком, И не боюсь, что высмеют, Ни лешего не боюсь. Хватит уже бояться мне, Душа нага. Только бы не нарваться ей С исповедью на врага. Выговориться дочиста - Что на костер шагнуть. Лишь бы из одиночества Выбиться как-нибудь. Может, еще и выстою И не сгорю в огне, И, как на той комиссии, - Годен!- Запишут мне.

...Подари, боже, Еще лоскуток Шагреневой кожи. И женщины, женщины Взгляд влюбленный, Чуть с сумасшедшинкой И отрешенный, Самоотверженный, Незащищенный. Еще хоть одну, С ее миражами, Большую весну С журавлями, С ветрами. С ее полноводьем, И полногрудьем, С разнопогодьем И многотрудьем. Еще сверх счета Прошу у бога Одну охоту, Одну берлогу. А там и до осени Недалёко, До золотоволосой, До кареокой С поволокой. С многоголосьем... А там прихватим зиму Неукротимо...

Пожелай — и останусь навеки Чабаном на твоем берегу, Полюблю эти шумные реки, Эти синие горы в снегу. Согласись — и в лесные просторы, В глухариные дебри умчу. Где-нибудь на Двине, на Печоре Сам избу для тебя сколочу. Раем будет мне ельник дремучий... Хочешь, место сама выбирай. Но решись, не молчи, не мучай, Хоть чего-нибудь пожелай.

Покормите птиц зимой. Пусть со всех концов К вам слетятся, как домой, Стайки на крыльцо. Не богаты их корма. Горсть зерна нужна, Горсть одна — И не страшна Будет им зима. Сколько гибнет их — не счесть, Видеть тяжело. А ведь в нашем сердце есть И для птиц тепло. Разве можно забывать: Улететь могли, А остались зимовать Заодно с людьми. Приучите птиц в мороз К своему окну, Чтоб без песен не пришлось Нам встречать весну.

О, поле, поле!.. А. Пушкин Где конец его и где начало? За два дня вокруг не обойдешь. Рожь лежит: не ветром укачало - Танки с глиною смешали рожь. Здесь они, склонив стволы, стояли, Как слоны в озерных тростниках, Только птицы к ним не подлетали, Не роились мухи на боках. Трупы, загнивающие в яме, Ржавые винтовки и штыки, Желтый ров с размытыми краями, Словно русло высохшей реки. Гильзами забитые окопы, Черепки яичной скорлупы, Проволокой спутанные тропы, И, как трупы, желтые снопы... Полюшко родное! Светлый воздух, Политая потом грудь земли. Уцелели радуги да звезды... Чистым полем варвары прошли. Мы стоим - бушлаты нараспашку: - Ничего! Крепитесь, моряки! Час придет - возьмемся за распашку: Нам и поле поднимать с руки.

Снег, словно пыль с полочек, С хвойных ветвей сбиваю. Сколько я сосенок, елочек За день освобождаю! Как это славно, здорово: Лес поднимает вершины — Вскидывает головы И разгибает спины. Снежная пыль, как дыхание, И заполняется воздух Радужным сиянием, Будто бы летом, в грозы. В радуге, что в фейерверке, И снегири, И белки: Сыплется, посверкивая, В снег шелуха поделки. Радужен даже валежник — Вихрей нагромождения, Речек крутобережных Глинистые обнажения. В радуге все как новое: Скрыты следы порубок, Ярки стволы сосновые, Будто кирпичные трубы... Лыжи скрипят кленовые. Стынут щеки и губы. С палкой бреду бамбуковой — С пикой былинный витязь, По деревцам постукиваю: — Выпрямитесь! — Разогнитесь!

...Дописать или оборвать - Горе горькое догоревать? Сам с собой не всегда в ладу. По своей Иль чужой вине Так живу, как сквозь строй иду, Что ни день - Горю на огне. Книга жизни... Только ль слова? Сколько лет я сижу над ней! Пожелтели страницы в ней, Как трава в сентябре, Как листва, Поседела моя голова. Но вдвойне дается трудней Заключительная глава.

Я ее видал и не парадной, Не царевной гордой на кругу, А нескладной, Даже неприглядной, Утонувшей по уши в снегу. Не кудрявой И не золотистой, Не расхожей — оторви да брось, А совсем беспомощной, Без листьев, Голенькой И вымокшей насквозь. Видывал и в грозы и в бураны, При ночных огнях И на заре. Знаю все рубцы ее и раны, Все изъяны на ее коре, И люблю любовью настоящей Всю как есть, От макушки до пят. О такой любви непреходящей Громко на миру не говорят.

Сколько лет мы видим этот дом — Ни куста, ни деревца кругом. Своего соседа не пойму. Как же так: Весь век в своем дому, На земле родной, Землею жить — И не знать ее, не полюбить? Очень занят? Некогда ему? Хоть бы раз он руки натрудил: Если ни цветов, ни деревца, Хоть бы редьку, что ли, посадил. Вырыл бы канавку у крыльца: В дождь не лужи были бы — ручей.. Самых правильных его речей Не могу дослушать до конца: Вдруг встает перед глазами дом И пустырь... Сухой пустырь кругом.

Течет речка лугами, Течет речка лесами, Над ее берегами Ивняк нависает. На песок, к переправам Опускаются птицы, Чтоб побегать, поплавать И водицы напиться. Вьется речка, струится, Мох вокруг да морошка. Вместе с речкой змеится, Вьется стежка-дорожка. Все изгибы, изломы За водой повторяет, То темна, словно омут, То под солнцем сияет. Речка в реку вольется, Тропка станет дорогой — И пылит и несется За водою широкой. Море реку приветит, Разнесет по раздолью, Синим светом осветит, Просолит своей солью, А дорога вкруг моря Ляжет с кручи на кручу. Даже в этом просторе Их ничто не разлучит. Полюблю — тропкой стану, Буду мчаться дорогой За рекою широкой, За тобой — к океану.

А я не тружусь? Чуть брезжит рассвет — Как дояр, сажусь На свой табурет. Как дояр — Терпенья Хоть отбавляй: Ведро в колени И — ну давай! За словом слово В строфу сую. И впрямь корову Сижу дою. Беру в кулаки Тугие соски, Четыре струи — Четыре строки. То с пеной, со звоном Идут слова. То приглушенно, Едва, едва. Большой надой — Молоко с водой, Строка жидка, Говорят: От быка! А чуть запустил, Не часто дою, Кричат: Присушил Строку и струю. Корова, рога До земли клоня, Как на врага Глядит на меня. Вот-вот в бедро Шибанет ногой, Свернет ведро, Разольет надой. Косится, Бычится Рогатый Пегас. У бедной сочится Тоска из глаз.

Юноша, окончив ФЗО, Получил на Волгу направленье. Провожала вся семья его, Девушки смотрели со значеньем. Говорили сверстники: — Везет, И везет же человеку в жизни! Чуть из школьных вырвался ворот, И уже — на стройку коммунизма!.. Берег в грузах, да сосняк густой. Только начинается работа... Ехал каменщик на гидрострой И на мир смотрел как с самолета. Думал сразу бригадиром стать... Дали парню самое простое: Глину рыть да кирпичи таскать,— Как везде, жилье сначала строить. Комары, камыш береговой... Первый тракт в лесах едва проторен. А хотелось написать домой О дворцах, о чудесах, о море. Будет все! Но нет терпенья ждать. И в обед, устроившись под елкой, Начинает паренек писать О звенящих проводах над Волгой. ...Раздались седые Жигули, Раскаленная вода клокочет, Дня уже не отличить от ночи, Вздыбленного неба от земли... Он иначе и писать не хочет. Сам поверил, срокам вопреки, Что уже кладут бетон в быки. Под ногами море заблистало, И вода соленой будто стала... Так, бывало, хлопец в дни войны Видит героические сны И, еще не испытав боев, Как бывалый воин сообщает, Что все дни в походах, Жив-здоров И, как должно, всем того желает.

Всей семье как сбор назначен, Только скатертку постлать. В каравай, еще горячий, Входит нож по рукоять. В пожелтевшей гимнастерке С краю сам большак сидит. Чуть похрустывает корка, Духовитый пар валит. — Ну,— сказал он,— по потребе Начинайте в добрый час! Полной мерой нынче хлеба Выдает земля для нас. Золотистые горбушки Срезал: это для детей. Наособицу старушке Вынул мякиш из ломтей. Скосок свой, усы поправив, Крупной солью посолил, Всей своей семье и славы И здоровья посулил. И еще промолвил слово: — С хлебом горе не беда!— Не забудьте, мол, какого Стоил этот хлеб труда!..

Мне с отчимом невесело жилось, Все ж он меня растил - И оттого Порой жалею, что не довелось Хоть чем-нибудь порадовать его. Когда он слег и тихо умирал,- Рассказывает мать,- День ото дня Все чаще вспоминал меня и ждал: "Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня!" Бездомной бабушке в селе родном Я говорил: мол, так ее люблю, Что подрасту и сам срублю ей дом, Дров наготовлю, Хлеба воз куплю. Мечтал о многом, Много обещал... В блокаде ленинградской старика От смерти б спас, Да на день опоздал, И дня того не возвратят века. Теперь прошел я тысячи дорог - Купить воз хлеба, дом срубить бы мог. Нет отчима, И бабка умерла... Спешите делать добрые дела!

Счастливы однолюбы, Они что единоверы: Душа не идет на убыль, Чужды ей полумеры. Раз навсегда влюбиться - Это, ни мало ни много, В жизни определиться, Выбрать свою дорогу.

Так же будут юноши писать И стихи и прозу, Так же будут ветры задувать И трещать морозы. Все, что пело, будет впредь Так же петь, Достигая роста... Просто можно зареветь — До того все просто. Так чего же мне желать Вкупе со всеми? Надо просто умирать, Раз пришло время.

Все испытала, все превозмогла — Года тяжелых рукопашных схваток, И выстрелы врагов из-за угла, И длинные хвосты у продпалаток. Великая!— мы говорим о ней, Даем присягу в верности сыновней И воспеваем с пристальной любовью Березки, речки, ширь ее полей. А все ли помним И всегда ль о том, Что родина была, и есть, и будет Не только реки, горы, отчий дом, Не просто небо и земля, А — люди? Все те, что рядом, под боком у нас, И — далеко, чужие нам по крови, И все они нуждаются подчас В тепле, в участье, В братском добром слове. С любым ты мог служить в одном полку, Делиться на походе сигаретой, В далекой стороне, как земляку, Поверить душу... Как забыть об этом? И если ныне он, товарищ твой, Твой соотечественник — пусть не близкий, Безвестный пусть,— в беде, в нужде какой, Спеши ему помочь, он не чужой, Не отмахнись служебною запиской. Спеши на выручку, других зови,— Пусть не найдется душ глухих и жестких! Без этого к чему слова любви О родине, О речках, О березках?!

Ты такое прощала, Так умела любить, Так легко забывала, Что другим не забыть; На такие лишенья С отрешенностью шла, С чисто русским терпеньем Крест свой бабий несла; Так душой понимала Боль его и беду, Что, конечно, бывала И в раю и в аду; И ни вздохов, ни жалоб — Было б счастье в дому: Даже смерть оправдала б И простила б ему. Только лжи не стерпела, Лжи одной не снесла, Оправдать не сумела И понять не смогла.

Давно история случилась эта, А все не меркнет в памяти людской... У двери ленинского кабинета Стоял солдат с винтовкой — часовой. Стоял с утра, неслышный, неприметный, Навытяжку, Прижав ружье к плечу. Ильич работал. Коридором светлым Несли радиограммы и пакеты; Знакомые солдату по портретам Товарищи входили к Ильичу. Плохие с фронта поступали вести. Шли ходоки, И Ленин их встречал И провожал. И все на том же месте Солдат с ружьем Навытяжку стоял. И вот Ильич, бойца того заметив, Тугую дверь попридержал ногой, Взял стул в своем рабочем кабинете И попросил: — Садитесь, дорогой! Казалось, что особого случилось — Ну, вынес стул, ну, попросил присесть... Ведь не сказался ж в этом Ленин весь? А ничего в народе не забылось.

Даже представить трудно, Как я смогу опять С вечера беспробудно, Без сновидений спать. Страшно, что сил не хватит Выдержать до утра. Сядьте на край кровати, Дайте руку, сестра! Все, кто болели, знают Тяжесть ночных минут... Утром не умирают, Утром живут, живут... Утро раздвинет стены, Окна откроет в сад, Пчелы из первой смены В комнату залетят. Птицы разбудят пеньем Всю глубину двора, Чей-нибудь день рожденья Будут справлять с утра. Только бы до рассвета Выдюжить как-нибудь... Утренняя газета В новый поманит путь. Да позвонят из дому, Справятся: "Как дела?" Да навестит знакомый... Только бы ночь прошла! Тени в углах растают, Тяжесть с души спадет, Утром не умирают - Солнце начнет обход!

Что ж ты спишь, ветер, Куда глядишь? Хуже всего на свете Такая тишь. Сосны, обессилев От снежных груд, Руки опустили, Спины гнут. Снег вроде дыма — Пока летит, Почти невесом, А невыносимо Придавит он. Обломает ветви у ствола, Обломает крылья, Будет роща гола — Одни будылья. Обломает ветви, Того гляди, Покалечит лес. Что ж ты медлишь, ветер, Гряди, гряди! Нагрянь с небес!

Что нам тысячи километров! Имя вслух мое назови — И домчится, как песня, с ветром До окопов голос любви. Я сквозь грохот тебя услышу, Сновиденья за явь приму. Хлынь дождем на шумную крышу, Ночью ставни открой в дому. Пуля свалит в степи багровой — Хоть на миг сдержи суховей, Помяни меня добрым словом, Стынуть буду — теплом повей. Появись, отведи туманы, Опустись ко мне на траву, Подыши на свежие раны — Я почувствую, оживу.

Я давно на родине не был, Много в сердце скопил тоски. Вьются ласточки в синем небе — Реактивные «ястребки». Потеснило утром туманы — И село открылось вдали. Над Москвой — подъемные краны, Здесь — колодезные журавли. Гонят скот на лесные заимки Босоногие пареньки. Как речные трамваи в Химках, Басовито мычат быки. За домами, в конце порядка, Ближе к берегу Юг-реки — Молодежная танцплощадка, А для школьников — Лужники. На ветру многоцветные шали, То косынка, то сарафан, Будто флаги на фестивале Всех великих и малых стран. Рад всему, что впервые вижу. Парни наше село порой В шутку сравнивают с Москвой: Дескать, только дома пониже Да, конечно, асфальт пожиже,— Больше разницы никакой.