Все стихи Алексея Жемчужникова

Поры той желанной я жду не дождусь, Как с городом тесным и шумным прощусь! В деревню уеду и счастье земное Познаю в труде и в разумном покое. Спаси тогда, боже, от всякой беды, От ранних морозов, от полой воды, От бури, червя, градобитья, безводья И сад мой, и ниву, и все те угодья, Что видит с холма мой заботливый взор, Где ходят соха, и коса, и топор! Избави меня от житейского сора, От мелких страстей, от тщеславного вздора... И если для умных, свободных бесед, Для чувств излияний разведают след К приюту пустынному друг иль подруга - С востока и с запада, с севера, с юга,- Границы усадьбы моей охрани От близких соседей, от дальней родни! * О, счастливое одиночество! О, одинокое счастье! (лат.). - Ред.

1 С тех пор исполненный тревог, Как на ноги крестьяне стали, Он изумлен, что столько ног Еще земли не расшатали. 2 С томленьем сумрачным Гамлета, Но с большей верой, может быть, Десятый год он ждет ответа На свой вопрос: "бить иль не бить?" 3 Их прежде сливками считали; Но вот реформ пришла пора - И нашей солью их прозвали Стряпни печатной повара. 4 Пускай собою вы кичитесь - мы не ропщем (Болотом собственным ведь хвалится ж кулик!); Лишь не препятствуйте радеть о благе общем... Vous comprenez - le bien public *. * Вы понимаете... общественное благо (фр.). 5 Он образумился. Он хнычет и доносит. Свободы пугало его бросает в зноб... Вот так и кажется - посечь себя попросит Опохмелившийся холоп. 6 Он вечно говорит; молчать не в силах он; Меж тем и сердца нет, и в мыслях нет устоя... Злосчастный! Весь свой век на то он обречен, Чтоб опоражнивать пустое. 7 Свершив поход на нигилизм И осмотрясь не без злорадства, Вдались они в патриотизм И принялись за казнокрадство. 8 Он был так глуп, когда боролись мы умом; Но, выгоды познав теперешних уловок, Он уши навострил, взял в руку грязи ком И стал меж нас умен и ловок. 9 Шарманка фраз фальшиво-честных, Машинка, мелющая вздор, Окрошка мыслей несовместных,- Ты старый хлам иль новый сор? 10 Затем глядит он свысока, Что собирал во время оно Дань удивленья с дурака И умиления - с шпиона. 11 С фиглярством, говорят, роль граждан этих сходна. Но - нет! Они, храня достоинство и честь, Вертеться колесом умеют благородно И величаво - паклю есть. 12 О, как довольны вы!.. Еще бы! Вам вкус по свойствам вашим дан. Без света, затхлые трущобы Ведь любят клоп и таракан. 13 Их мучит странная забота: Своих сограждан обязать Прибавкой к званью патриота Слов: с позволения сказать. 14 Забыт и одинок он, голову понуря, Идет вослед толпе бессильной жертвой зла. Где воля? Думы где?.. Сломила волю буря И думы крепкие, как листья, разнесла. 15 Дойдет чреда до вас, мыслителей-граждан! Но пусть от общих мест сперва тошнить нас станет, И наших дней герой, как выпивший буян, С задорным ухарством реветь "ура!" устанет.

Посмотришь, все немцы в лавровых венках, Во Франции - мир и порядок; А в сердце всё будто бы крадется страх, И дух современный мне гадок. Кулачное право господствует вновь, И, словно нет дела на свете, Нам жизнь нипочем, и пролитая кровь Нам видится в розовом цвете. Того и гляди что еще будет взрыв, И воины, злы без границы, Могильные всюду кресты водрузив, Крестами украсят петлицы. Боюсь я, что мы, опорожнив свой лоб От всех невоенных вопросов, Чрез год не поймем, что за зверь - филантроп, И спросим: что значит - философ? Тем больше, что в наши мудреные дни Забрали весь ум дипломаты, И нужны для мира - с пером лишь они, Да с новым оружьем солдаты. Два дела в ходу: отрывать у людей От туловищ руки и ноги Да, будто во имя высоких идей, Свершать без зазора подлоги. Когда же подносят с любезностью в дар Свободу, реформы, науку,- Я, словно как в цирке, все жду, что фигляр Пред публикой выкинет штуку. Все речи болезненно режут мой слух, Все мысли темны иль нечисты... На мирную пальму, на доблестный дух Мне кажут вотще оптимисты. Вид символа мира им сладок и мил, По мне - это чуть ли не розга; Где крепость им чудится нравственных сил, Там мне - размягчение мозга...

О, друг ты мой,— как сердца струны Все задрожали, все звучат!.. И лет минувших призрак юный, Манящий издали назад; И призрак старости жестокой, Вперед торопящий меня, Туда, к той грани недалекой, Где нет уж завтрашнего дня; И тех судьба, кто сердцу милы, Кому черед пожить теперь; И молчаливые могилы — Моих владетели потерь... Как бы смычком, порой так больно, Вся жизнь по сердцу поведет,— И сердце бедное невольно Под ним и плачет, и поет.

Под горой, дождем размытой, У оврага без моста Приютилась под ракитой Позабытая верста. Наклонившись набок низко, Тусклой цифрою глядит; Но далеко или близко - Никому не говорит. Без нужды старушка мерит Прежний путь, знакомый, свой; Хоть и видит, а не верит, Что проложен путь иной...

Зиму жизни озаряет Отблеск вешний. То, что было, Юность нам напоминает; Потому оно и мило. Мне седьмой идет десяток; Свой роман я кончу скоро. В нем немало опечаток И умышленного вздора; Но я, путь свершая жизни, Много слышал, много видел; Много я в моей отчизне И любил, и ненавидел. Живы все воспоминанья! Вижу в прошлом, будто ныне, Пробужденье в нас сознанья — Словно выход из пустыни. Сколько ввысь и вширь стремлений! Но задержек сколько вместе!.. Всё же болей или меней Не стояли мы на месте. Наконец пора приспела: Мы прославились на деле И в лицо Европе смело, Как родне своей, глядели. Но эпохи этой славной Всё вспомянутое мною Было, собственно, недавно; Нынче ж веет стариною. Мы, шагнув еще немножко, К временам вернемся давним. Европейское окошко Закрывается уж ставнем. Ржа доспехов, пыль архива В жизни внутренней и внешней; Звук старинного мотива; Утро жизни; отблеск вешний... Так всё нынче повторяет, Что давно уж с нами было, Юность так напоминает, Что должно быть очень мило!

Приветствую тебя, веселая весна! Блестя, звуча, благоухая, И силы жизненной, и радости полна,— Как ты красива, молодая! Лицом к лицу с тобой один бродя в лесу И весь твоим подвластен чарам, Советы я себе разумные несу, Как подобает людям старым. Я говорю себе: «Смотри почаще вниз; Везде цветок увидишь нежный; Душистых ландышей здесь массы; берегись, Чтоб их не смять ногой небрежной. Старайся уловить и света, и теней Игру в причудливых узорах, И кашель сдерживай, чтоб слышались ясней Напевы птиц и листьев шорох».

Весны развертывались силы,- Вдруг выпал снег... О, падай, падай! Твой вид холодный и унылый Мне веет странною отрадой. Ты можешь время отодвинуть Тепла, цветов, поющей птички... Еще не хочется покинуть Зимы мне милые привычки. Пусть дольше жизнью той же самой Я поживу еще, как ныне, Глядя в окно с двойною рамой И на огонь в моем камине. Прелестна жизнь весной и летом... Но сердце полно сожалений, Что будет мне на свете этом Еще одной зимою меней...

Вступил я в жизнь к борьбе готовый,- Но скоро кончилась борьба!.. Неумолим был рок суровый И на меня надел оковы, Как на мятежного раба. Покорно нес я злую долю, И совесть робкая лгала; Она меня на свет, на волю Из тьмы безмолвной не звала. Шла мимо жизнь, шло время даром! Вотще я братьев слышал стон,- Не ударял мне в сердце он Больным, сочувственным ударом... Когда теперь смотрю назад, На время юности порочной,- Среди пустыни, в тьме полночной Блуждает мой печальный взгляд. Вот мной пройденная дорога... Ее предательский изгиб Вел к страшной бездне!.. Много, много Из нас погибло... Воля бога Меня спасла,- я не погиб. Но не стою я горделиво, Увенчан славою побед... Еще в душе воскресшей нет С минувшим полного разрыва. Я долго жил средь скверн и зол! У их нечистого подножья Тупела мысль, немел глагол, Изнемогала сила божья. Еще я трепетом объят, Еще болит живая рана И на меня, как из тумана, Виденья прежние глядят; И, полн знакомой мне боязнью, Еще я взгляды их ловлю, Мне угрожающие казнью За то, что мыслю и люблю...

Жаль, что дни проходят скоро! К возвращенью время близко. Снова, небо скрыв от взора, Тучи там повиснут низко. Ночью, в дождь, слезами словно Обольются там окошки; А на улице безмолвной, Дребезжа, проедут дрожки; Да очнувшись: вора нет ли,- Стукнет палкой дворник сонный; Да визжать на ржавой петле Будет крендель золоченый...

Восторгом святым пламенея, На все, что свершается в мире, Порой я взираю яснее, Я мыслю свободней и шире. Я брат на земле всем живущим И в жизнь отошедшим иную; И, полон мгновеньем бегущим, Присутствие вечности чую. Надзвездные слышны мне хоры, И стону людскому я внемлю,- И к небу возносятся взоры, И падают слезы на землю.

Рабочий люд едва не весь На нашей родине — без хлеба. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» Так он, голодный, молит небо. О, братья! Хлеба — беднякам В лихие дни нужды народной; И хлеба умственного — нам, Стоящим вне толпы голодной! Утробной пищей сыты мы; Но без духовного питанья Ослабли тощие умы, Бесплодны скудные познанья. Хоть удается нам порой, Пускаясь в хитрость и в обманы, Прикрыть дешевой мишурой Неблаговидные изъяны; Хоть, искусившись в похвальбе, Среди народов даже ныне Мы поклоняемся себе, Как между нечистью святыне,— Но жизнь осветит темный путь И правду горькую откроет, Разоблачив когда-нибудь, Чего гордыня наша стоит. О, никогда и никому, Кто льстит вам, братья, вы не верьте! Без пищи умственной — уму Грозит беда голодной смерти. Всем хлеба! Хлеба — беднякам В лихие дни нужды народной; И хлеба умственного — нам, Стоящим вне толпы голодной!

Темная, долгая зимняя ночь... Я пробуждаюсь среди этой ночи; Рой сновидений уносится прочь; Зрячие в мрак упираются очи. Сумрачных дум прибывающий ряд Быстро сменяет мои сновиденья... Ночью, когда все замолкнут и спят, Грустны часы одинокого бденья. Чувствую будто бы в гробе себя. Мрак и безмолвье. Не вижу, не слышу... Хочется жить, и, смертельно скорбя, Сбросить я силюсь гнетущую крышу. Гроба подобие — сердцу невмочь; Духа слабеет бывалая сила... Темная, долгая зимняя ночь Тишью зловещей меня истомила. Вдруг, между тем как мой разум больной Грезил, что час наступает последний,— Гулко раздался за рамой двойной Благовест в колокол церкви соседней. Слава тебе, возвеститель утра! Сонный покой мне уж больше не жуток. Света и жизни настанет пора! Темный подходит к концу промежуток!

Гляжу ль на детей и грущу Среди опустелого дома - Всё той же любви я ищу, Что в горе так сердцу знакома... К тебе, друг усопший, к тебе Взываю в безумной надежде, Что так же ты нашей судьбе Родна и причастна, как прежде. Всё мнится - я долгой тоской, Так больно гнетущей мне душу, Смущу твой холодный покой, Твое безучастье нарушу; Всё жду, что в таинственном сне Мне явишься ты, как живая, И скажешь с участьем ко мне: "Поплакать с тобою пришла я"...

1 Один голос Часы бегут... И тот, быть может, близок час, Который принесет предсмертную истому... Покуда дух твой бодр и разум не погас, Не трать последних чувств и мыслей по-пустому. Твоей мятущейся и ропщущей души Смири бесплодный гнев и тщетные волненья; И злобных песен ряд спокойно заверши Во область мирных дум полетом вдохновенья, Когда идешь в толпу, смеясь или казня,— Не гордостью ль тебе внушается сатира? Не задувает ли священного огня Тот вихрь, что носится ередь низменного мира? Меж тем, ты веруешь в высокий идеал; Ты исповедуешь завет добра и света; И в высь небесную ты думой возлетал, Мечтая иль молясь, еще в младые лета. Зову тебя туда, к пределам тех вершин, Откуда человек житейских дрязг не видит; Где разум — всех страстей и гнева властелин,— Поняв, прощает то, что сердце ненавидит. Там дух поэзии предстанет пред тобой, Парящий в высотах как некий горный гений, И сменит жесткий стих, навеянный враждой, Строфами звучными духовных песнопений. Так эхо на горах, в соседстве облаков, Меняет на аккорд молитвенный хорала Суровый звук трубы альпийских пастухов, Которая стада на дне долин сзывала. 2 Другой голос Часы бегут... Уже, быть может, близок час, Несущий приговор бездушного покоя... Покуда дух твой бодр и разум не погас, Храни ко злобам дня сочувствие живое. Не гордостью твои направлены стопы Уж с юных лет большой и людною дорогой; Не гордость привела тебя в среду толпы С ее пороками и мыслию убогой. Иль речи глупые лелеяли твой слух И сердце тешили исчадья лжи и мрака? Иль всякой мерзостью питаться мог бы дух, Как смрадной падалью питается собака?.. Призванью следуя, ты пой, а не учи; Пусть в старческих руках гремит иль плачет лира; Пусть небу молится, да ниспошлет лучи Животворящие в пустынный сумрак мира. И если бы тебя на крыльях вознесли Молитвы и мечты в далекий свод небесный,— Пока еще живешь, не забывай земли В бесстрастной чистоте той сферы бестелесной. Услыша зов, покинь заоблачную даль; То — голос совести! Она на землю кличет, Где рядом с радостью терзается печаль, Где озлобление с любовию граничит. Так, теням верен будь наставников своих, Друзей-мыслителей, почиющих в могилах; И, верен до конца, слагай свой ветхий стих, Пока еще теперь слагать его ты в силах.

Грустно смотрю я на жизнь, как в окно на ненастную осень... Словно холодный туман, всю природу сокрывший от взора, Нравственной мглы пелена облекает весь мир наш духовный. Разума яркое солнце не может лучом благотворным Эту мглу пронизать и достигнуть до нашей юдоли. Помню: когда-то простор расстилался красиво пред нами; Помню: виднелися нам нас зовущие вдаль горизонты... Ныне ж: взгляну ли вокруг — ничего ниоткуда не видно, Кроме безжизненной, серой, отвсюду нахлынувшей мути. Жизни явленья застыли. Недвижны крылатые мысли. Сердце любить опасается. Замерло вещее слово... Страшно подумать, что жизнью зовется подобие смерти! Жутко, в себя заглянув, сознать, что одни за другими Все отлетели, поблекнув, живые когда-то надежды, Словно в ненастную осень последние с дерева листья!..

Едет навстречу мне бором дремучим, В длинную гору, над самым оврагом, Всё по пескам, по глубоким, сыпучим,- Едет карета дорожная шагом. Лес и дорога совсем потемнели; В воздухе смолкли вечерние звуки; Мрачно стоят неподвижные ели, Вдаль протянув свои ветви, как руки. Лошади медленней тянут карету, И ямщики погонять уж устали; Слышу я - молятся: "Дай-то бог к свету Выбраться в поле!.." Вдруг лошади стали. Врезались разом колеса глубоко; Крик не поможет: не сдвинешь, хоть тресни! Всё приутихло... и вот, недалеко Птички послышалась звонкая песня... Кто же в карете? Супруг ли сановный Рядом с своей пожилою супругой,- Спят, убаюканы качкою ровной Гибких рессор и подушки упругой? Или сидит в ней чета молодая, Полная жизни, любви и надежды? Перед природою, сладко мечтая, Оба открыли и сердце, и вежды. Пение птички им слушать отрадно,- Голос любви они внятно в нем слышат; Звезды, деревья и воздух прохладный Тихой и чистой поэзией дышат... Стали меж тем ямщики собираться. Скучно им ехать песчаной дорогой, Да ночевать не в лесу же остаться... "С богом! дружнее вытягивай! трогай!.."

Памяти Виктора Антоновича Арцимовича Пусть время скорбь мою смягчить уже успело,— Всё по тебе, мой друг, тоскою я томим; И часто, загрустив душой осиротелой, Заву тебя: где ты? Приди, поговорим. Над современностью в беседе дух возвысим; Побудем в области добра и красоты... Но ты безмолвствуешь. Нет ни бесед, ни писем. Где ты? О старый друг! Еще когда мы были юны, Уж наши сблизились и думы, и сердца; У нас сочувственно души звучали струны, И длился дружный лад меж нами до конца. Ужель конец пришел? Не верится в разлуку; Вглядеться хочется еще в твои черты; Обнять бы мне тебя; твою пожать бы руку. Где ты? Смутится ли моя в добро и в правду вера,— Кто от уныния тогда спасет меня? Не будет предо мной высокого примера; Ты мне не уделишь духовного огня. Недобрые ко мне порой приходят вести: На правосудие сплетают клеветы И безнаказанно позорят знамя чести... Где ты? Сижу ль один в саду, брожу ль в открытом поле, С природой в ясный день беседовать любя,— Я мирный строй души меняю поневоле, Чтоб думать о былом и вспоминать тебя. И ты, среди трудов, любил природу страстно; Но тщетно ждут тебя в твоем саду цветы; — Зеленый лес, шумя, тебя зовет напрасно,— Где ты? Мне пусто без тебя; но жизненные силы Меня еще теперь покинуть не хотят. Живу, меж тем как ты уж спишь во тьме могилы, И всё растет, растет могил священных ряд. Что ж! Надо бодро несть ниспосланное горе... Ведь мне недолго жить средь этой пустоты; Ровесник твой, уйду и я туда же вскоре, Где ты.

Тебе, познавшему отраду тайных слез И посещенному глубокой, скорбной думой, Я с возрождением приветствие принес: Воскресни к жизни,- плачь и думай! Не говори: "Мне дней самозабвенья жаль; Забав беспечных рой меня покинул рано..." Полюбишь ты свою разумную печаль,- Возненавидишь блеск обмана. Живи! Теперь ты жить достоин! Светских нег Пришла пора стряхнуть мертвящие оковы. К тебе весна идет; холодный тает снег,- Под ним цветы расцвесть готовы.

В лучшем из миров Всё ко благу шествует; Лишь от разных слов Человек в нем бедствует. Назовешь их тьму; Но, иных не трогая, Например возьму: Убежденье строгое. Или вот еще: Цель избрав полезную, То я горячо Людям соболезную; То я, как дитя, За свободой бегаю, Шалость эту чтя Альфой и омегою. Всем своя судьба. С неизбежной долею Всякая борьба - Пустяки, не более. Ты смекай умом, Но имей смирение; Правила ж притом Нет без исключения. Речь разумных лиц Властью не карается, Как и певчих птиц Пенье не стесняется. Люди разве все Мрут от истощения? Даже и о псе Видим попечения. Кабы всем покой, И притом почтительно Жить бы под рукой Благопопечительной, Да слова забыть, От которых бедствия... Ах, могли бы быть Чудные последствия! Опыт учит ждать. Те безумны нации, Что спешат сорвать Плод цивилизации. Впереди - века. Им-то что ж останется? Пусть висит пока, Зреет да румянится. Время подойдет - Сам собою свалится; И кто съест тот плод - Век свой не нахвалится... Ныне же - доколь Это всё устроится - Были бы хлеб-соль Да святая троица.

Первое послание к фессалоникийцам св. ап. Павла (IV, 19) Я к вам, ровесники мои, отцы и деды, О родине скорбя, держать задумал речь. Мне кажется, что я как гору скину с плеч, Вам душу высказав средь искренней беседы. Ведь в сети юных грез нам, зрелым, трудно впасть; В нас нет охоты быть ни жертвой, ни героем; Итак, в беседе мы, порядок чтя и власть, Лишь на себя глаза откроем. Хоть тот же деятель на сцене, да не тот! Участник дел былых порой неузнаваем... Мы время темное теперь переживаем; Кто скажет: что в судьбах грядущего нас ждет? Участник дел былых, надеждами богатых, Почтенный деятель в недавней старине,— Как будто опьянев, почил на лаврах смятых И спит, кощунствуя во сне. Благочестивыми воздвигнут был руками, Как благолепный храм, России новый строй; Пред алтарем служил тот деятель былой, И верующих сонм теснился в этом храме... Теперь он опустел; все входы прах занес; Священнодействий нет; он темен и печален; И ползает в нем гад; и, лая, бродит пес, Как средь заброшенных развалин. Подумать — страх берет, что ныне меньшинство, Покуда верное гражданственным началам, Уж представляется явленьем запоздалым. Таков переворот. Чем объясним его? Что возбуждает в нас враждебность и сомненья? Иль барщина честней свободного труда? Иль мрак невежества полезней просвещенья? Бессудье ль правильней суда? Я знаю: был объят за родину тревогой Ты, русский гражданин, в те смут крамольных дни... Ты прав: учение преступное казни, Но неповинных в нем святых начал не трогай! Та проповедь средь нас опасностей полна, Что будто бы они с порядком несовместны; Порядка верный страж — тот в наши времена, Кто их последователь честный. Но смелость доблести в нас никнет; дух наш спит; Звучат еще слова, но мысли — ни единой; Но искры божьей нет. Затянутого тиной Болотного пруда таков сонливый вид. Грешны и жалки мы, без пользы жизнь кончая И без луча надежд! Что сеешь, то пожнешь. И сердце черствое, и голова пустая — Так в жизнь вступает молодежь. О, если чувство в нас еще не вовсе глухо, Детей и родину спасем, рассеяв сон! Завет апостола: «не угашайте духа!» — Напоминаю вам. Как знать? В дали времен, Быть может, к нравственной воззвать придется силе; И вот — сердца молчат, заглохший разум — нем... Ответит тишина могильная — затем, Что духа нет, дух угасили.

Если б ты видеть могла мое горе - Как ты жалела б меня! Праздник встречать мне приходится вскоре Нашего лучшего дня... Словно мне вести грозят роковые, Словно я чую беду... Милая, как же наш праздник впервые Я без тебя проведу? В день незабвенный союза с тобою - Счастья погибшего день - Буду вотще моей скорбной мольбою Звать твою грустную тень. Пусто мне будет. В безмолвьи глубоком Глухо замрет мой призыв... Ты не потужишь о мне, одиноком, Нашу любовь позабыв. Я же, томим безутешной кручиной, Помню, чем праздник наш был... Жизни с тобой я черты ни единой, Друг мой, еще не забыл.

За днями ненастными с темными тучами Земля дождалась красных дней; И знойное солнце лучами могучими Любовно сверкает на ней. Вблизи ли, вдали мне видится, слышится, Что мир, наслаждаясь, живет... Так радостно в поле былинка колышется, Так весело птичка поет! И в запахах, в блеске, в журчании, в шелесте Так явствен восторг бытия, Что, сердцем подвластен всей жизненной прелести, С природой ожил и я... О сердце безумное, сердце живучее, Открытое благам земли,— Ужель одиночества слезы горючие Насквозь твоих ран не прожгли? Чего тебе ждать, когда нет уже более Любовного сердца с тобой?.. Плачь, плачь над былою, счастливою долею И вечную память ей пой!..

Забудь их шумное волненье, Прости им юный пыл души - И словом строгим осужденья Их от себя не отврати. Они к тебе простерли руки, Мольба их общая свята: Для всех в святилища науки Открой широкие врата. Не отымай у них надежды, Еще вся жизнь их - впереди; От палача и от невежды Их юный возраст огради. И новый лист вплетешь отныне Ты в лавры царского венца,- И, может, вспомнится при сыне Великодушие отца.

Посвящается памяти М. Е. Салтыкова Слова священные, слова времен былых, Когда они еще знакомо нам звучали... Увы! Зачем же, полн гражданственной печали, Пред смертью не успел ты нам напомнить их? Те лучшие слова, так людям дорогие, В ком сердце чувствует, чья мыслит голова: Отчизна, совесть, честь и многие другие Забытые слова. Быть может, честное перо твое могло б Любовь к отечеству напомнить "патриотам", Поднять подавленных тяжелым жизни гнетом; Заставить хоть на миг поникнуть медный лоб; Спасти обрывки чувств, которые остались; Уму отвоевать хоть скромные права; И, может быть, средь нас те вновь бы повторялись Забытые слова. Преемника тебе не видим мы пока. Чей смех так зол? и чья душа так человечна? О, пусть твоей души нам память будет вечна, Земля ж могильная костям твоим легка! Ты, правдой прослужив весь век своей отчизне, Уж смерти обречен, дыша уже едва, Нам вспомнить завещал, средь пошлой нашей жизни, Забытые слова.

Меж тем как мы вразброд стезею жизни шли, На знамя, средь толпы, наткнулся я ногою. Я подобрал его, лежавшее в пыли, И с той поры несу, возвысив над толпою. Девиз на знамени: "Дух доблести храни". Так, воин рядовой за честь на бранном поле, Я, счастлив и смущен, явился в наши дни Знаменоносцем поневоле. Но подвиг не свершен, мне выпавший в удел,- Разбредшуюся рать сплотить бы воедино... Названье мне дано поэта-гражданина За то, что я один про доблесть песни пел; Что был глашатаем забытых, старых истин И силен был лишь тем, хотя и стар и слаб, Что в людях рабский дух мне сильно ненавистен И сам я с юности не раб. Последние мои уже уходят силы, Я делал то, что мог; я больше не могу. Я остаюсь еще пред родиной в долгу, Но да простит она мне на краю могилы. Я жду, чтобы теперь меня сменил поэт, В котором доблести горело б ярче пламя, И принял от меня не знавшее побед, Но незапятнанное знамя. О, как живуча в нас и как сильна та ложь, Что дух достоинства есть будто дух крамольный! Она - наш древний грех и вольный и невольный; Она - народный грех от черни до вельмож. Там правды нет, где есть привычка рабской лести; Там искалечен ум, душа развращена... Приди; я жду тебя, певец гражданской чести! Ты нужен в наши времена.

Как разлитые чернила, Наша ночь была черна; Вдруг над лесом очень мило Вышла на небо луна; Поплелася еле-еле, Но, споткнувшись на пути, С той поры она доселе Собирается взойти. И взойдет ли - мы не знаем. Время будто замерло, Распахнув над сонным краем Неподвижное крыло... Сонмы сил живых и крепких! Победите эту блажь; От верхушек леса цепких Оторвите месяц наш! Помогите! С места троньте! Стал противен он для глаз, Пригвожден на горизонте Как аляповатый таз! Всё он тот же; ночь всё та же; Да и мы, для красоты, В этом глупом пейзаже В тех же позах заперты.

1 Для человека — вот условья: Чтобы душой он не был стар; Чтобы не с рыбьей был он кровью; Чтоб иль враждою, иль любовью Его палил сердечный жар; Чтоб полным обладал он правом Сказать, в сознаньи величавом Своих достоинств: «Homo sum!»¹ Людские страсти, скорби, нужды, Во мне воспитывая ум, И сердцу пылкому не чужды!» 2 Я бескорыстного лица Прошу у жизни современной. Где ж ты, о деятель почтенный Без грубой примеси дельца? 3 Воля О, наши прежние затеи!! О, волей грезившие дни!.. Хоть были и тогда лакеи,— Но под шитьем своей ливреи По ней вздыхали и они!.. 4 Из современных типов Всё в нем двусмысленно, неверно, непонятно. С плодом сомнительным сравнен он может быть: Посмотришь, повертишь, решишься раскусить, И думаешь: а ну как выплюну обратно? 5 После чтения газет Над миром туча всё висит... Чем это кончится — бог знает! И разразиться не грозит, И разойтись не обещает. 6 В насмешку и в позор моей родной земли, Так некогда сказал наш враг иноплеменный: «Лишь внешность русского немножко поскобли, Под ней — татарин непременно». Теперь проявимся мы в образе ином. Так отатарит нас «народников» дружина, Что сколько ни скреби татарина потом,— Не доскребешь до славянина. 7 Философия червяка Вперед я двигаюсь без фальши; Ползну, отмеряю, и — дальше. Живу смиренно здесь внизу, Но всё куда-нибудь ползу, И доползти всегда в надежде,— Коль не раздавлен буду прежде. 8 Идет трагедия. Набрали без разбора Актеров с улицы. Своих ролей никто Вперед не вытвердил. Все смотрят на суфлера. Суфлер или молчит, иль говорит не то. По сцене мечется толпа в переполохе. То невпопад кричит, то шепчет лицедей... Довольно!.. Оттого душе не веселей, Что драму мрачную играют скоморохи.

1 Он, с политической и с нравственной сторон Вникая в нашу жизнь, легко с задачей сладил. То сердцем, то умом в своей газете он, Всего касаясь, всё загадил. 2 Увы! Праматерь наша Ева Грех даром на душу взяла, Дав и ему в наследство древо Познания добра и зла. Порукой в том — его газета И в ней плоды его пера: Он распознать ни тьмы от света, Ни зла не может от добра. 3 Служитель слова, я невольный чую страх При мысли о иных в печати властных барах; Всё грезится, что червь господствует в садах, Что крыса властвует в амбарах. 4 Порой мягчит он голос свой, Тупою злобой не пугая... Напрасно! зверя дикий вой Эффектней речи попугая.

Волнуем воздухом, как легкая завеса, С вершин альпийских гор спускается туман. Уж высятся над ним кой-где макушки леса... И вот - весь выступил он, красками убран, В которые рядить деревья любит осень, Не трогая меж них зеленых вечно сосен. Как много радости и света в мир принес, Победу одержав над мглою, день прозрачный! Не сумрачен обрыв, повеселел утес, И празднично-светло по всей долине злачной; Лишь около дерев развесистых на ней Узоры темные колеблются теней. Казалось, что теперь небесное светило, Вступив на зимний Путь, прощальный свет лило; И, на него глядя, земля благодарила За яркие лучи, за влажное тепло, Что разносил, струясь над нею, воздух зыбкой, И озарялась вся приветливой улыбкой. Красавица-земля! Не в этой лишь стране, В виду гигантов-гор, склонюсь я пред тобою; Сегодня ты была б везде прелестна мне,- Лишь бы с деревьями, с кустами и с травою, Где красок осени играл бы перелив, Или хоть с бледною соломой сжатых нив. Чем дольше я смотрю, тем шире и сильнее Всё разрастается к тебе моя любовь. О, запах милый мне!.. То, сладостно пьянея, Как бы туманюсь им, то возбуждаюсь вновь... Землею пахнет!.. Я - твое, земля, созданье,- И нет иного мне милей благоуханья. Земля-кормилица! Работница-земля! Твой вечен труд; твои неистощимы недра... Меж тем как чад своих ты, нуждам их внемля, Плодами и зерном уж одарила щедро,- Я вижу - требуя еще твоих услуг, Тебя там на холме опять взрывает плуг. Я жизни путь прошел, топча тебя небрежно, Как будто я не сын тебе, родимый прах. Найти я вне тебя рвался душой мятежной Причину тайную житейских зол и благ; И мысль, страшась конца, не ведая начала, Во тьме и пустоте, тоскливая, блуждала. Земля! Что ж так влекут меня стремленья дум И сердца пыл к тебе? Не знаю... Оттого ли, Что от меня далек тревожный жизни шум? Иль правды я ищу? Иль я устал от боли Разрушенных надежд, оплаканных потерь? Иль твой к покою зов мне слышится теперь?.. О мать-земля! Я здесь один; людей не видно... Хотел бы пасть я ниц и лобызать тебя!.. Увы! я не могу, и не людей мне стыдно... Восторгом был я полн, красу твою любя; Но лишь тебя признал я матерью моею,- Печален и смущен, ласкать тебя не смею. Ты мне чужда еще, но я отныне твой. Дай силы мне своей на бодрый подвиг жизни, Чтоб я, на склоне лет, один с самим собой, Отрады не искал в тоске и в укоризне; И чтоб меня, когда наступит смерти мгла, Ты, примиренного с тобою, приняла. Поднялся ветерок, свежея понемногу; Я вижу на горах вечернюю зарю, И тени длинные ложатся на дорогу... Пора домой идти. Земля, благодарю! Обязан я тебе, твоим осенним чарам, Что уходящий день прожит был мной не даром.

Хоть в зимний час приходят дни с востока, А всё еще природа хороша; Она не спит безмолвно и глубоко, Морозом в ней не скована душа. И листья лес не все еще утратил, И жизни шум не прекратился в нем; По дереву стучит красивый дятел, В кустах скворец шуршит сухим листом. Но пусть зима приходит! Мне приятно, Когда, летя, мне снег туманит взор. Люблю в лугах белеющие пятна И серебро залитых солнцем гор. Пускай земли под снегом жизнь застынет,— Мне эта смерть природы не страшна; Я знаю — срок оцепененья минет, И снова жизнь вдохнет в нее весна. Дожить бы мне до праздника земного! Тогда весны увижу красоту, И белизну долин увижу снова — Но уж не снег, а яблони в цвету.

1 Первый снег Миновали дождливые дни - Первый снег неожиданно выпал, И все крыши в селе, и плетни, И деревья в саду он усыпал. На охоту выходят стрелки... Я, признаться, стрелок не хороший; Но день целый, спустивши курки, Я брожу и любуюсь порошей. Заходящее солнце укрыв, Лес чернеет на небе румяном, И ложится огнистый отлив Полосами по снежным полянам; Тень огромная вслед мне идет, Я конца ей не вижу отсюда; На болоте застынувшем лед И прозрачен, и тонок, как слюда... Вот снежок серебристый летит Вновь на землю из тучки лиловой И полей умирающий вид Облекает одеждою новой... 2 Еще воспоминание о Петербурге Снова снег пушистый увидали мы, Наискось летящий... Закрутил он к ночи, словно средь зимы, Вьюгой настоящей. Ничего не видно в темное окно; Мокрый снег на стеклах. Будет завтра утром все занесено На полях поблеклых... Комната уютна, печка горяча, - Что мне до метели? Далеко за полночь, но горит свеча У моей постели. Сердце мне сжимают, как перед бедой, Вслед за думой дума: Уж близка неволя с пошлой суетой Городского шума. Этот мир чиновный, этот блеск и шум - Тягостное иго! Нужно мне приволье для свободных дум, Тишина и книга... 3 Зимняя прогулка в деревне Вид родной и грустный!.. От него нельзя Оторваться взору... Тянутся избушки, будто бы скользя Вдоль по косогору... Из лощины тесной выше поднялся Я крутой дорогой; И тогда деревня мне открылась вся На горе отлогой. Снежная равнина облегла кругом; На деревьях иней; Проглянуло солнце, вырвавшись лучом Из-за тучи синей. Вон - старик прохожий с нищенской сумой Подошел к окошку; Пробежали санки, рыхлой полосой Проложив дорожку. Вон - дроздов веселых за рекою вдруг Поднялася стая; Снег во всем пространстве сыплется как пух, По ветру летая. Голуби воркуют; слышен разговор На конце селенья; И опять все смолкло, лишь стучит топор Звонко в отдаленьи... И смотреть, и слушать не наскучит мне, На дороге стоя... Здесь бы жить остаться! В этой тишине Что-то есть святое... 4 Зимний вечер в деревне На тучах снеговых вечерний луч погас; Природа в девственном покоится убранстве; Уж неба от земли не отличает глаз, Блуждая далеко в померкнувшем пространстве. Поземный вихрь, весь день носившийся, утих; Но в небе нет луны, нет блесток в глыбе снежной; Впотьмах кусты ракит и прутья лип нагих Рисунком кажутся, набросанным небрежно. Ночь приближается; стихает жизнь села; Но каждый звук слышней... Вот скрипнули ворота, Вот голосом ночным уж лаять начала Собака чуткая... Вдали промолвил кто-то. Вот безотрадная, как приговор судьбы, Там песня раздалась... Она в пустой поляне Замрет, застонет вновь... То с поздней молотьбы На отдых по домам расходятся крестьяне.

Всё нашел как прежде; Я уж знал заране: Месяц в светлых тучках, Озеро в тумане; Дальних гор узоры, Садик перед домом - Всё как было прежде; Прибыл я к знакомым. Не хвалися, месяц, Садик, не хвалися, Что без бед над вами Годы пронеслися! Озеро и горы, Не глумитесь тоже Над судьбой моею, С вашею не схожей! Как припомню, вижу: Эта злая сила, Что меня ломала, Вас не пощадила. Те ж, пожалуй, краски, Те же очертанья,- Но куда девалась Власть очарованья? Помню, как в безмолвьи Теплой летней ночи Вы манили душу, Вы пленяли очи... А теперь не то вы, Что во время оно, Хоть на вас усердно Я гляжу с балкона. Всю картину вижу, Стоя перед садом... Но без сожаленья Повернусь и задом.

Как будто всё всем надоело. Застыли чувства; ум зачах; Ни в чем, нигде — живого дела, И лишь по горло все в делах. Средь современности бесцветной Вступили в связь добро и зло; И равнодушье незаметно, Как ночь, нас всех заволокло. Нам жизнь не скорбь и не утеха; В нее наш век лишь скуку внес; Нет в этой пошлой шутке — смеха; Нет в этой жесткой драме — слез. Порой, как сил подземных взрывы, Нас весть беды всколышет вдруг,— И быт беспечный и ленивый Охватят ужас и испуг. Иль вдруг родится мысль больная, Что людям надобна война,— И рвемся мы к войне, не зная Ни почему, ни с кем она. Но чуть лишь мы, затишью веря, От передряги отдохнем, Как страх и злая похоть зверя Уж в нас сменились прежним сном. И вновь, унылой мглой одеты, Дни скучной тянутся чредой, Как похоронные кареты За гробом улицей пустой.

Свершилось чудо!.. Червь презренный, Который прежде, под землей, Плодясь в стыде и потаенно, Не выползал на свет дневной; Который знал в былые годы, Что мог он только воровски Губить богатой жизни всходы, В тиши подтачивать ростки,- Преобразясь, восстал из праха! Ничтожный гад стал крупный зверь; И, прежнего не зная страха, Подчас пугает сам теперь. Заговорив людскою речью, Как звери сказочных времен, Как бы природу человечью Порой выказывает он. Знать, с классицизмом воротился Мифологический к нам век: Ни жеребец, ни человек - Кентавр в России народился. Носясь то вдоль, то поперек По нашим нивам, весям, градам; Кидая грязью с резвых ног, Взметая пыль, лягая задом,- Когда он, бешеный, бежит, То с конским ржанием, то с криком, И топчет все в порыве диком,- Сама земля под ним дрожит!.. И утомясь, но все же гордый, Что совершил безумный бег, С своей полуживотной морды Он пеной фыркает на всех... И все сторонятся, робея, Чтоб он не мог кого-нибудь - Приняв, конечно, за плебея - Иль оплевать, или лягнуть. В ляганье вся задача скрыта; Вся сила - в мускулах ноги... Какая ж мысль, давя мозги, Приводит в действие копыта? Судя по всем чертам лица, Нет мысли! Кроме разве задней.. Зато природа жеребца В нем совершенней и приглядней. Что за хребет! и что за рост! Налюбоваться мы не можем! Как гордо он вздымает хвост, Своею мыслию тревожим... Иных мыслителей в Москве Теперь, по-видимому, бесит, Что, стать пытаясь во главе, Кентавр меж нами куролесит. Им злой почудился в нем дух; Глядят вперед они тревожно... С их стороны такой испуг Мне непонятен. Невозможно Играть бесплоднее в слова Иль заблуждаться простодушней... Ведь ты ж сама была, Москва, Его заводскою конюшней!..

Когда душа, расправив крылья, Дерзает выспренний полет, И я взнесусь не без усилья Во область чистую высот,- Как мяч, взлетевший ввысь невольно, К земле я падаю, спеша; И снова в узах жизни дольной Задремлет грешная душа.

Когда очнусь душою праздной И станет страшно за себя,- Бегу я прочь с дороги грязной, И негодуя, и скорбя... Болящим сердцем я тоскую И узы спутанные рву; И с неба музу мне родную В молитве пламенной зову... Когда ж на зов она слетает, Как летний сумрак хороша, И искаженная душа Свой первообраз в ней узнает,- Как больно, следуя за ней, В ту область, где светлей и чище, Переносить свое кладбище Погибших звуков и теней!..

Когда, еще живя средь новых поколений, Я поздней старости заслышу тяжкий ход, И буря пылких чувств, восторженных стремлений И смелых помыслов в душе моей заснет,- Тогда с людьми прощусь и, поселясь в деревне, Средь быта мирного, природы чтитель древний, Я песни в честь ее прощальные сложу И сельской тишины красу изображу. Пойду ль бродить в полях, я опишу подробно Мой путь среди цветов, растущих вдоль межи, И воздух утренний, и шорох спелой ржи, Своим движением морским волнам подобной. Под вечер сяду ли к любимому окну,- Я расскажу, как день на небе догорает, Как ласточка, звеня, в лучах его играет, А резвый воробей уже готов ко сну И, смолкнув, прячется под общую нам крышу; Скажу, что на заре вдали я песню слышу... На всё откликнется мой дружелюбный стих; Но, боже, до конца оставь мне слух и зренье, Как утешение последних дней моих И уж единственный источник вдохновенья!..

На сцене — бред и чепуха; Но пусть комедия плоха И пусть все эти скоморохи, Ее ломающие, плохи: Не в пьесе и не в них беда. Я глупых пьес видал немало, Но «публика» не раздражала Меня так больно никогда. Какой безвкусия избыток! Какой в смышлености изъян! Она не видит белых ниток И грубый чествует обман... Но в чем же суть? Дела какие Внушить нам авторы хотят? Предмет комедии: Россия. Ее заглавие: «Назад!» И вот — дитя их измышлений, Какой-то злобствующий бес, А по афише добрый гений — Нас вводит в область превращений И фантастических чудес. На безобразной пьяной тризне, При реве диких голосов, Там погребают полных жизни И воскрешают мертвецов. Герой из времени былого, Теперь одетый в куцый фрак, Пришел грозить народу снова Опричник, земства лютый враг. И что ни речь, что ни картина — Жизнь опрокинута вверх дном; Шут носит званье гражданина, А гражданин слывет шутом. Нелепость творческой задачи Доходит в пьесе до того, Что люди в ней затылком зрячи, Вперед не видя ничего. Таких чудес на сцене много; И тайну авторских затей В нравоученьях монолога Разоблачает лицедей: «Назад! Долой с пути успеха, С пути гражданственных начал! В них — благоденствию помеха, В них гибнет русский идеал». За край родной стоит он грудью; Он — патриот, и потому Враждой пылает к правосудью, К свободе, к слову и к уму... «И смерть судам! И гибель школам!»— Кричит он, злобою дыша; И, словно неким ореолом, Нахальным светит произволом Невежды рабская душа. Всем проявленьям высшим духа, Всему, чем жизнь для нас свята, Со сцены шлется оплеуха Иль комом грязным клевета. А между тем толпа немая За речью тщательно следит, Удары дерзкие обид Беспрекословно принимая. Он ей внушил холопский страх; Вели ей верить он, что прочно Земля стоит на трех китах,— И, в вольнодумстве безупречна, Она ответила б: «Так точно!» Вот держит речь другой актер. Другие формы и приемы. Ему салонный разговор И нравы светские знакомы. «Несправедливо за корысть Нас подвергают укоризне,— Мы просто из любви к отчизне Рекли: «Да будет мрак!» И бысть! О, воскресим то время оно, Блаженной памяти тот век, Когда ни права, ни закона Не ведал русский человек! И будет Русь нам благодарна За свой покой внутри и вне. Позвольте несколько вульгарно, Но ясно выразиться мне: У нас народ своеобычен; Сам зная чем себе помочь, Он не бежит от зуботычин, Да и от порки он не прочь...» Тут раздались рукоплесканья. Толпе внушила эта речь Неодолимое желанье Или побить, или посечь... Толпа, толпа!.. С негодованьем Я говорю: как ты тупа! Не нищей черни, чуждой знаньям, О нет! людей с образованьем Пустая, темная толпа! За козни злобные обмана, За убыль смелой правоты, За мрак ума в ответе — ты, А не фигляры балагана. Не будь тебя, для мест пустых, Поверь, что даже лбы из меди Не создавали бы таких Непозволительных комедий.

Кончено. Нет ее. Время тревожное, Время бессонный ночей, Трепет надежды, печаль безнадежная, Страх и забота о ней; Нежный уход за больной моей милою; Дума и ночи и дня... Кончено! Всё это взято могилою; Больше не нужно меня. О, вспоминать, одинокий, я стану ли Ночи последних забот — Сердце из бездны, куда они канули, Снова их, плача, зовет. Ночь бы одну еще скорбно-отрадную! Я бы, склонясь на кровать, Мог поглядеть на тебя, ненаглядную, Руки твои целовать... Друг мой, сама ты помедлить желала бы, Лишь бы я был близ тебя; Ты бы еще пострадала без жалобы, Только пожить бы любя. Где ж этот зов дорогого мне голоса? Взгляд за услугу мою? Взгляд, когда ты уже с смертью боролася, Всё говоривший: люблю! Эта любовь, эта ласка прощальная, Глаз этих добрый привет... Милая, кроткая, многострадальная, Нет их уж более, нет!..

Калигула, твой конь в сенате Не мог сиять, сияя в злате; Сияют добрые дела. Державин^{«Вельможа» в разделе Г.Р.Державина на этом сайте.'">1} Так поиграл в слова Державин, Негодованием объят. А мне сдается (виноват!), Что тем Калигула и славен, Что вздумал лошадь, говорят, Послать присутствовать в сенат. Я помню: в юности пленяла Его ирония меня; И мысль моя живописала В стенах священных трибунала, Среди сановников, коня. Что ж, разве там он был некстати? По мне — в парадном чепраке Зачем не быть коню в сенате, Когда сидеть бы людям знати Уместней в конном деннике? Что ж, разве звук веселый ржанья Был для империи вредней И раболепного молчанья, И лестью дышащих речей? Что ж, разве конь красивой мордой Не затмевал ничтожных лиц И не срамил осанкой гордой Людей, привыкших падать ниц?.. Я и теперь того же мненья, Что вряд ли где встречалось нам Такое к трусам и к рабам Великолепное презренье.

Ты прав. Я вижу сам: нет силы произвола В моей душе, как в оны дни; Но не кори ее; ты с арфою Эола Ее, безвинную, сравни! Как жертва непогод, лишь струны ветер тронет, Не может не звучать она,- Так чуткая душа под бурей жизни стонет И плач окончить не вольна. С тех пор как друга нет, душа напрасно просит Отрад, надежд и светлых грез,- Далёко от меня их тот же вихрь уносит, Который жизнь ее унес. Так пусть душа звучит; пусть песня скорби льется И поминается мой друг, Пока последняя струна не оборвется, Издав тоски последний звук!

Блестящ и жарок полдень ясный, Сижу на пне в лесной тени... Как млеют листья в неге страстной! Как томно шепчутся они! О прошлом вспомнил я далеком, Когда меня июльский зной, Струясь живительным потоком, Своей разнеживал волной. Я с каждой мошкой, с травкой каждой, В те годы юные мои, Томился общею нам жаждой И наслажденья, и любви. Сегодня те же мне мгновенья Дарует неба благодать, И возбужденного томленья Я приступ чувствую опять. Пою привет хвалебный лету И солнца знойному лучу... Но что рождает песню эту, Восторг иль грусть,— не различу.

"Свободе слова, статься может, Грозит нежданная беда"... Что ж в этом слухе их тревожит? Что ропщут эти господа? Корят стеснительные меры? Дрожат за русскую печать? Движенье умственное вспять Страшит их, что ли?.. Лицемеры!.. Великодушный их порыв Есть ложь! Они, одной рукою Успешно жертву придушив, На помощь к ней зовут другою... Храни нас бог от мер крутых, От кар сурового закона, Чтобы под вечным страхом их Народа голос не затих, Как было то во время оно; Но есть великая препона Свободе слова - в нас самих! Сперва восстанем силой дружной На тех отступников из нас, Которым любо или нужно, Чтоб русский ум опять угас. Начнем борьбу с преступным делом И не дозволим впредь никак, Чтобы свободной мысли враг, С осанкой важной, с нравом смелым, Со свитой сыщиков-писак И сочиняющих лакеев, Как власть имеющий,- возник Из нас газетный Аракчеев, Литературный временщик... Тому едва ли больше году (Ведь бесцензурная печать Уже нам мыслить и писать Дала, так думалось, свободу!), Когда б я, дерзкий, захотел Представить очерк даже слабый Народных язв и темных дел На суд сограждан,- о, тогда бы Какой я силой мог унять И клевету, и обвиненья? Чем опровергнуть подозренья? Какие меры мог принять, Чтобы писака современный В какой-нибудь статье презренной, Меня "изменником" назвав, Значенье правды не ослабил; Чтоб он моих священных прав Быть "русским" ловко не ограбил; Чтоб уськнуть он не смел толпу, Иль крикнуть голосом победным С сияньем доблести на лбу, При сочетаньи с блеском медным; Чтоб у него отнять предлог Для намекающей морали; Чтобы того, что уж жевали, Он пережевывать не мог; Чтоб он газетной этой жвачки Не изблевал передо мной Ни из-за денежной подачки, Ни хоть "из чести лишь одной" *; Чтоб он, как шарят по карманам, Не вздумал лазить в душу мне И, побывав на самом дне, Представить опись всем изъянам; Чтоб даже бы не рылся там Для похвалы, что всё, мол, чисто, Но в ней потом оставил сам Следы и запах публициста?.. Теперь как будто для ума Есть больше воли и простора,- Хоть наша речь еще не скоро Освободится от клейма Литературного террора... Несли мы рабски этот гнет; Привыкли к грубым мы ударам. Такое время не пройдет Для нашей нравственности даром... И если мы когда-нибудь Поднимем дружно чести знамя И вступим все на светлый путь, Который был заброшен нами; И если ждет нас впереди Родного слова возрожденье, И станут во главе движенья С душой высокою вожди,- Всё ж не порвать с прошедшим связи! Мы не вспомянем никогда Ни этой тьмы, ни этой грязи Без краски гнева и стыда!.. * "Из чести лишь одной я в доме сем служу". Так в одной рукописной поэме объясняет служанка позор своего общественного положения. (Примеч. автора.)

Лишь вступит жизнь в такую пору, Когда конец всё ближе к ней,— Былое умственному взору, Представши, видится ясней. И как страстей шумела буря, И как боролась с правдой ложь,— Седую голову понуря, Припомнишь всё — и всё поймешь. На прожитое взглянешь прямо, То с краской счастья, то стыда; И пред тобой, как панорама, Проходят дальние года... Так поздней осенью, порою, Когда летит увядший лист И, разрежен от мглы и зною, Спокойный воздух свеж и чист, В часы, когда уж солнце низко,— На озаренной им земле Даль подступает к нам так близко, Так ясно всё, что было в мгле.

Мне за "гражданскую" тоску Один философ задал гонку И прочитал мне, старику, Нравоученье, как ребенку. "Впадать в унынье - неумно; Смотреть на жизнь должны мы бодро, Ведь после дня - всегда темно, И дождь всегда сменяет вёдро. В явленьях жизни есть черед, Но ни добра в них нет, ни худа. Вчера бежали мы вперед, Сегодня пятимся покуда. Пускай свистят бичи сатир, Пусть ноют жалобные песни,- Когда в дрему впадает мир, Не разбудить его - хоть тресни! Коль мы бесспорно признаем Законы жизни мировые - Под неизбежным их ярмом Покорно склоним наши выи. Гражданских слез логичней - смех! Против рожна не прет философ. Не признаю я ваших всех Так называемых вопросов. Плач не спасет от бед и зол. В стихах же плач не даст и славы. Прощайте. Dixi *". И ушел. Что ж! Ведь его сужденья - здравы. Он сам - и молод, и здоров... Какие ж могут быть причины, Что от здоровья этих слов Так веет запах мертвечины? * Я кончил (лат.).- Ред.

Чтоб мне в моих скорбях помочь, Со мной ты плакала, бывало... Теперь не плачь! Пускай, как ночь, Когда дождей пора настала, Один я молча слезы лью, Храня, как тайну, грусть мою. То грусть порой по старом счастье... Ее сравнить могла бы ты С тоской стебля, когда ненастье Вдруг оборвет с него цветы И унесет их вдаль, куда-то, Откуда нет уже возврата. Порой грущу, что стар уж я; Что чую смерти близкий холод И жуткий мрак небытия,- Меж тем как я - душою молод, И животворный сердца пыл Еще с летами не остыл. Не надо звуков скорбной неги; Не надо старческую грусть Принаряжать в стихах элегий. А если плачется - ну, пусть - Коль сердцу есть в слезах отрада; Но слез рифмованных - не надо!

Мы долго лежали повергнуты в прах, Не мысля, не видя, не слыша; Казалось, мы заживо тлеем в гробах; Забита тяжелая крыша... Но вспыхнувший светоч вдруг вышел из тьмы, Нежданная речь прозвучала,- И все, встрепенувшись, воспрянули мы, Почуяв благое начало. В нас сердце забилось, дух жизни воскрес,- И гимном хвалы и привета Мы встретили дар просиявших небес В рождении слова и света!..

Орел взмахнет могучими крылами И, вольный, отрешившись от земли, О немощных, влачащихся в пыли, Не думает, паря под небесами... Но, от мертвящей лжи освободясь И окрыленный мыслью животворной, Когда для сферы светлой и просторной Ты, возлетев, покинешь мрак и грязь; Когда почувствуешь, как после смрадной И долго угнетавшей тесноты Трепещет грудь от радости, и ты Вдыхаешь воздух чистый и прохладный,- О, ты начнешь невольно вспоминать О доле смертных, темной и ничтожной! Взирая сверху, будет невозможно Тебе, счастливому, не пожелать, Чтоб братьев, пресмыкающихся долу, Свет истины скорей освободил!.. Когда ж они, без воли и без сил, Не будут твоему внимать глаголу,- С высот своих ты властно им кричи! Окованных невежественным страхом, Заставь ты их расстаться с тьмой и с прахом И смелому полету научи!..

Небо висит надо мною, прозрачно и сине; Ходят внизу облака... Слава осеннему утру на горной вершине! С сердца спадает тоска. Вижу далекие горы, долины, озера, Птиц подо мною полет; Чую, что за растущею силою взора Сила и духа растет. Крепнет решимость — расстаться с привычкою горя, Волю воздвигнуть мою; Мыслью спокойной я жизнь, не ропща и не споря, Как она есть признаю. Холодно, мрачно, пустынно без милого друга; Нет ее нежной любви... Что же! Быть с ласковой жизнью в ладу — не заслуга. Жизнью скорбящих живи! Горные выси внезапную бодрость мне дали... Друг мой, любивший меня, Ты, чья душа мне светила в дни бед и печали Пылом святого огня,— Благословеньем своим и теперь помоги же Другу в духовной борьбе! Кажется мне, в это утро, что к небу я ближе, Ближе я также к тебе.

Еду, всё еду... Меня укачало... Видов обрывки с обеих сторон; Мыслей толпа без конца и начала; Странные грезы — ни бденье, ни сон... Трудно мне вымолвить слово соседу; Лень и томленье дорожной тоски... Сутки-другие всё еду, всё еду... Грохот вагона, звонки да свистки... Мыслей уж нет. Одуренный движеньем, Только смотрю да дивлюсь, как летят С каждого места и с каждым мгновеньем Время — вперед, а пространство — назад.

Опять пустынно и убого; Опять родимые места... Большая пыльная дорога И полосатая верста! И нивы вплоть до небосклона, Вокруг селений, где живет Всё так же, как во время оно, Под страхом голода народ; И все поющие на воле Жильцы лесов родной земли — Кукушки, иволги; а в поле — Перепела, коростели; И трели, что в небесном своде На землю жаворонки льют... Повсюду гимн звучит природе, И лишь ночных своих мелодий Ей соловьи уж не поют. Я опоздал к поре весенней, К мольбам любовным соловья, Когда он в хоре песнопений Поет звучней и вдохновенней, Чем вся пернатая семья... О, этот вид! О, эти звуки! О край родной, как ты мне мил! От долговременной разлуки Какие радости и муки В моей душе ты пробудил!.. Твоя природа так прелестна; Она так скромно-хороша! Но нам, сынам твоим, известно, Как на твоем просторе тесно И в узах мучится душа... О край ты мой! Что ж это значит, Что никакой другой народ Так не тоскует и не плачет, Так дара жизни не клянет? Шумят леса свободным шумом, Играют птицы... О, зачем Лишь воли нет народным думам И человек угрюм и нем? Понятны мне его недуги И страсть — все радости свои, На утомительном досуге, Искать в бреду и в забытьи. Он дорожит своей находкой, И лишь начнет сосать тоска — Уж потянулась к штофу с водкой Его дрожащая рука. За преступленья и пороки Его винить я не хочу. Чуть осветит он мрак глубокий, Как буйным вихрем рок жестокий Задует разума свечу... Но те мне, Русь, противны люди, Те из твоих отборных чад, Что, колотя в пустые груди, Всё о любви к тебе кричат. Противно в них соединенье Гордыни с низостью в борьбе, И к русским гражданам презренье С подобострастием к тебе. Противны затхлость их понятий, Шумиха фразы на лету И вид их пламенных объятий, Всегда простертых в пустоту. И отвращения, и злобы Исполнен к ним я с давних лет. Они — «повапленные» гробы... Лишь настоящее прошло бы, А там — им будущего нет...

На той же я сижу скамейке, Как прошлогоднею весной; И снова зреет надо мной Ожившей липы листик клейкий. Опять запели соловьи; Опять в саду - пора цветенья; Опять по воздуху теченье Ароматической струи. На всё гляжу, всему внимаю И, солнцем благостным пригрет, Опять во всем ловлю привет К земле вернувшемуся маю. Вновь из соседнего леску, Где уже ландыш есть душистый, Однообразно, голосисто Ко мне доносится: ку-ку!.. За цвет черемухи и вишни, За эти песни соловья, За всё, чем вновь любуюсь я,- Благодарю тебя, всевышний!

Тебя уж нет!.. Рука твоя Не подымается, чтоб херить,- Но дух твой с нами, и нельзя В его бессмертие не верить!..

Он рос так честен, так умен, Он так радел о меньших братьях, Что был Россией задушен В ее признательных объятьях.

Не спеша меняйтеся, картины, Шествуй, время, медленной стопою, Чтобы день не минул ни единый Пережит, но не замечен мною. Тишина покоя и все шумы, Жизнью наполняющие землю, Злоба дня и вековые думы, Смех и плач людские,- вам я внемлю. В чутком сердце впечатленья живы; Дверь ума открыта свету настежь... Ты лишь, смерти призрак молчаливый, Отойди немного,- ты мне застишь!

Habent sua fata libelli.¹ Неизбалованный поэт, Я в добрый час, сверх ожиданья, Успел привлечь к себе вниманье Уже на позднем склоне лет. Благодаря стихотвореньям Мне посвящается хвала За неподатливость внушеньям Нас усыпляющего зла. «Словам забытым» зная цену, Да, ничего я не забыл, И суд сограждан не клеймил Меня ни разу за измену. И вот, сочувствие мне есть, Есть отклик песням запоздалым... Недостает лишь только честь Уколов мне сердитым жалом За верность вечным идеалам...

С ней встретились мы средь открытого поля В трескучий мороз. Не лета Ее истомили, но горькая доля, Но голод, болезнь, нищета, Ярмо крепостное, работа без прока В ней юную силу сгубили до срока. Лоскутья одежд на ней были надеты; Спеленатый грубым тряпьем, Ребенок, заботливо ею пригретый, У сердца покоился сном... Но если не сжалятся добрые люди, Проснувшись, найдет ли он пищи у груди? Шептали мольбу ее бледные губы, Рука подаянья ждала... Но плотно мы были укутаны в шубы; Нас тройка лихая несла, Снег мерзлый взметая, как облако пыли... Тогда в монастырь мы к вечерне спешили.

Послание к публицисту ретроградной печати 1 Положим — ты умен; допустим даже — гений; Коль мало этого, решим, Что ты в суждениях своих — непогрешим; Но мы-то, прочие,— ведь также не без мнений; И худо ль мыслим, хорошо ль — Ты наши мнения нам высказать дозволь. Друг друга выслушав, поспорим и посудим, Как образованным приличествует людям. Одерживать, меж тем, победы любишь ты, Нам просто зажимая рты. Так спорить, может быть, легко, но неучтиво, Да и к тому ж едва ль умно. Я знаю: приобресть у нас немудрено Привычки дерзости кичливой. Твоя наставница — московская печать, Себя провозгласив главой газетной знати, Учила от нее брезгливо отличать «Разбойников пера, мошенников печати». Я знаю: ты пленен тем в жизни наших дней, Что ни одной черты в ней резкой не откроешь... Я вспомнил скромную природу нашу: в ней Бывает вечером спокойствие такое ж. Недвижный пруд заснул под отблеском зари; Порой лишь зарябит поверхность круг случайный, Да изредка со дна всплывают пузыри — Немые вестники какой-то жизни тайной, Всплывут и лопнут, и опять — Как мертвая, тиха темнеющая гладь. Тебя смиренностью такой же привлекают Скрижали бледные доверчивой души: На них что хочешь, то пиши,— Всё с благодарностью покорной принимают... Не верь, не верь себе, мечтатель зрелых лет^{«Не верь себе» в разделе Лермонтова на этом сайте.'">1} И бойся с жизнию расплаты! В послании к тебе благой подам совет Я — старец, опытом богатый. 2 Нередко слыхивал я в детские лета Рассказы о творце военных поселений. Вот он действительно казарменный был гений, Не вам, теперешним, чета. Казался б между вас колоссом средь пигмеев Казенный нигилист, свирепый Аракчеев. Он рассуждал: «Хоть будь семи пядей во лбу, Не потерплю противоречья!» Ему — то зверю, то рабу — Была неведома природа человечья. Ни жалоб, ни борьбы он не встречал ни в ком; И на судьбу людей не мог взирать иначе, Как на судьбу почтовой клячи, Всегда безмолвной под кнутом. Жестокость в нем росла, как в час прилива море, И воля вьюгою гуляла на просторе... Желанье выразил раз деспот в старину, Чтоб голову имел народ его одну; Желанье странное пришло к нему недаром: Он обезглавил бы его одним ударом. Но не был фантазер российский наш герой И не давал притом потачки; Охотно весь народ прогнал бы он сквозь строй, Не торопясь, поодиначке. Должно быть, часто он вздыхал: «Кабы мне власть, Уж я потешился бы всласть!» Вошла лам в плоть и в кровь им созданная школа. Дух аракчеевский, дух дикий произвола, Средь детских игр моих пугал меня не раз; Вот почему о нем продлил я мой рассказ. И юности во мне так живы впечатленья!.. Какой-то серый тон... немая тишь да гладь... Лишь громко заповедь звучит: «Не рассуждать!» — Основа главная отечеству служенья. Та жизнь мне чудится как плесень и застой, Как пруд, о коем здесь сейчас упоминалось, Но только с разницею той, Что даже пузырям всплывать не разрешалось. 3 Вот с временем каким знакомы были мы. Уж, кажется, чего решительней и строже! Все знали, что запрет наложен на умы; И что же! Не обходилося, однако, без беды,— Порядка и тогда случались нарушенья. Всё гладко, чисто... Вдруг, то здесь, то там следы Проявятся мышленья — И засоряется метёная стезя. Запретов много есть, их всех не перечислить; Всё можно выполнить, лишь одного нельзя: Коль мысли есть,— нельзя не мыслить. Ты возразишь мне: «Да, но можно онеметь. Нам думать про себя никто не воспрещает. Не мысль, а просто речь свободная прельщает, Пред суетной толпой звенящая, как медь».— Нет! Недействительна людская мысль без слова, И только смерть кладет безмолвия печать; Сегодня мысль нема, а завтра будет снова Во всеуслышанье вещать. Бывает, что врагу сдается ум без бою, Не ведая стыда, не мучимый тоской, Без вынужденья, сам собою Он удаляется от жизни на покой. Идут события — в порядке ли согласном, В судьбу ли родины неся переполох — Ум, обессиленный покоем безучастным, Не видит — он ослеп; не слышит — он оглох. Сменяется гоньбой за выгодою личной Великодушие, так дружное с умом; И слово глупое бесчинствует публично; Ему и лесть, и ложь, и подлость нипочем. Бывало так не раз; теперь, пожалуй, будет... Но аракчеевым причины всё же нет Венчаться лаврами побед. Что, если совесть ум разбудит? Ведь он тогда, наперекор Их ожиданьям и надежде, С себя стряхнув наносный сор, Воспрянет смел и чист, как прежде. Так снова на стене являются порой, В былой красе и в прежнем блеске, Когда-то грубою рукой Заштукатуренные фрески... 5 Но я в высокий слог пустился. Извини. Потребны для тебя лишь доводы одни. Чтоб дани не платить невольной увлеченью, Я прямо приступлю теперь к нравоученью... А впрочем, ежели ты логики не враг, Обоим без него нам обойтись возможно; Придешь ты к истине простой и непреложной Без помощи чужой, сам рассуждая так: «Походит наш народ на прочие народы; Подумать, посудить не прочь подчас и он. Хоть это в нем порок, но вместе и закон Людской его природы. Уму для жительства пределов не дано; Ему лишь был бы мозг, а чей он — всё равно. Хоть в этом-то и вред, хоть я вполне уверен, Что миновала бы нас всякая беда При разделении труда: Я буду умница, ты будь благонамерен... Тогда бы все дела пошли не на авось, А к благу общему бесспорно; Хоть нам без критики задорной Едва ли хуже бы жилось; И образ мыслей быть превратен Без мыслей мог ли быть едва,— Но ведь как солнце не без пятен, Так не без мыслей голова».

В ту пору знойную, когда бывают грозы И ночи пред дождем прохладны и теплы; В саду бушует ветр; в аллеях, полных мглы, Дубы качаются и мечутся березы; И ты в шумящий сад, один, в такую ночь Пойдешь на тайное свиданье в час условный,- Умей обуздывать игру мечты любовной, Старайся страстное влеченье превозмочь. Не представляй себе, пока желанной встречи Миг не настал еще, как трепетную грудь, Ланиты жаркие и молодые плечи Ты будешь лобызать свободно. Позабудь, Как прежде их ласкал. Послушный нетерпенью, Вслед за мелькнувшею в куртине белой тенью Ты не спеши. Вот тень еще. Взгляни назад - Вон пробежала тень... и там, и там... Весь сад Наполнен по ночам тенями без названья. В дали темнеющей послышится ли зов - Не обращайся вспять, не напрягай вниманья... Тот голос не ее. Здесь много голосов, Под гнетом чуждой нам, какой-то странной грезы Ведущих меж собой невнятный разговор Иль порознь шепчущих... Как страстен этот хор! То вздохи томные послышатся, то слезы... Вокруг тебя обман; но правда впереди. Тебя ждет счастие, и ты спокойно жди. И трепетом твой дух займется сладострастным, Когда вдруг шепотом таинственным, но ясным "Я здесь" произнесут знакомые уста; И взгляда зоркого виденье не обманет, Когда увидишь ты: рука из-за куста Тебя и с робостью и с нетерпеньем манит.

Там, где город, вдали засветились огни, Словно зорко глядящие очи; Но окрестность темна, и лишь явней они Говорят о присутствии ночи... Так со мраком в борьбе, о благие умы, Вечно бдите вы, ярко сверкая; И видней вы во тьме,— но из умственной тьмы Не выходит громада людская.

О, жизнь! Я вновь ее люблю И ею вновь любим взаимно... Природы друг, я в ней ловлю Все звуки жизненного гимна; Я исцелен от слепоты, Красу весны я вижу снова И подмечаю все черты Ее стремления живого. На ниве колос уж высок, Уже густа трава в поляне; Уже пчела и мотылек С цветов сбирают много дани; Уж тень дает зеленый лес И, полон тайны, шепчет что-то; Уж полдень пламенный с небес Всё кроет знойной позолотой; С душистой яблони уже Дол убелен слетевшим цветом... Весна стоит на рубеже, Где ждет ее слиянье с летом. Бродить я вышел вдоль полей, Весь впечатленьям предан внешним; Заботы все души моей - О настоящем и о здешнем. Забот я этих не гоню, Иных пока не призываю,- Весь предан солнечному дню, Весь предан радостному маю! Кровь льется в жилах горячо; Есть чувство бодрости и мощи; Кукушка много лет еще Сулит любезно мне из рощи; Привет мне добрый шлют поля, Подобный дружбы поцелую, И ветерок, со мной шаля, Мне треплет бороду седую... О, жизнь! Я ею вновь любим И вновь люблю ее взаимно... Стихом участвую моим Я в хоре жизненного гимна.

О, скоро ль минет это время, Весь этот нравственный хаос, Где прочность убеждений - бремя, Где подвиг доблести - донос; Где после свалки безобразной, Которой кончилась борьба, Не отличишь в толпе бессвязной Ни чистой личности от грязной, Ни вольнодумца от раба; Где быта старого оковы Уже поржавели на нас, А светоч, путь искавший новый, Чуть озарив его, погас; Где то, что прежде создавала Живая мысль, идет пока Как бы снаряд, идущий вяло И силой прежнего толчка; Где стыд и совесть убаюкать Мы все желаем чем-нибудь И только б нам ладонью стукать В "патриотическую" грудь!..

Скворушка, скворушка! Глянь-ко, как пышно Дерево гибкие ветви развесило! Солнце сверкает на листьях, и слышно, Как меж собой они шепчутся весело. Что ж ты сидишь такой чопорный, чинный? Что не летаешь, не резвишься, скворушка? Хвостик коротенький, нос зато длинный, Ножки высокие, пестрое перышко. Вскочишь на ветку, соскочишь обратно; Смотришь лениво на листья зеленые; Петь не поешь, а бормочешь невнятно, Будто спросонья, слова заученные. Ты удивления, птица, достойна; Этаких птиц на свободе не видано; Очень уж что-то смирна и пристойна - В клетке, знать, вскормлена, в клетке воспитана. Скворушка, скворушка, ты с непривычки Чуешь на воле тоску и лишения; Ты ведь не то, что все прочие птички, Дружные с волею прямо с рождения. Вон как играют! Высоко, высоко В небе их стая нестройная носится; В поле, в лесу, за рекою далеко Слышится звонкая разноголосица.

Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим Слышен крик журавлей всё ясней и ясней... Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим, Из холодной страны, с обнаженных степей. Вот уж близко летят и все громче рыдая, Словно скорбную весть мне они принесли... Из какого же вы неприветного края Прилетели сюда на ночлег, журавли?.. Я ту знаю страну, где уж солнце без силы, Где уж савана ждет, холодея, земля И где в голых лесах воет ветер унылый,- То родимый мой край, то отчизна моя. Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть, Вид угрюмый людей, вид печальный земли... О, как больно душе, как мне хочется плакать! Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..

В час поздних сумерек я вышел на дорогу; Нет встречных; кончился обряд житейский дня; И тихий вечер снял с души моей тревогу; Спокойствие - во мне и около меня. Вот облака ползут, своим покровом мутным Скрывая очерки знакомых мне вершин; Вот парус, ветерком изогнутый попутным, В пустыне озера виднеется один. Вот к берегу струи бегут неторопливо; Чуть слышен плеск воды и шорох тростника; И прерывает строй природы молчаливой Лишь мимолетное гудение жука. Нет, звук еще один я слышу; он заране Про смерть мне говорит, пока еще живу: То с яблонь или с груш, стоящих на поляне, Отжившего плода падение в траву. Сурово для ума звучат напоминанья; А сердце так меж тем настроено мое, Что я, внимая им, не чувствую желанья Теперь ни продолжать, ни кончить бытие. Изведал радости я лучшие на свете; Пришел конец и им, как эта ночь пришла... О, будьте счастливы, возлюбленные дети! Желанье пылкое вам шлю в моем привете, Чтоб длилась ваша жизнь отрадна и светла!..

В ней гений выразил мятежность дум печальных, Борьбу, мечтательность, святых восторгов клик,— И памятник себе из мыслей музыкальных Громадой звучною воздвиг.

Посвящается Ольге Алексеевне Жемчужниковой Мне больно!.. Рвется стон из груди; Ручьями слезы льют невольно; И хочется, чтоб знали люди, Как на душе мне больно, больно. Мне больно!.. Боль невыносима... Кто ж скажет ей: не мучь, довольно!? Никто!.. Толпа проходит мимо, Не слыша криков, как мне больно. Мне больно!.. Вопль не достигает И до небес о скорби дольной... И, оборвавшись, замирает, Никем не понят, как мне больно.

Он пел, как в сумраке ночей Поет влюбленный соловей. Он гимны пел родной природе; Он изливал всю душу ей В строках рифмованных мелодий. Он в мире грезы и мечты, Любя игру лучей и тени, Подметил беглые черты Неуловимых ощущений, Невоплотимой красоты... И пусть он в старческие лета Менял капризно имена То публициста, то поэта,— Искупят прозу Шеншина Стихи пленительные Фета.

Из вольных мысли сфер к нам ветер потянул В мир душный чувств немых и дум, объятых тайной; В честь слова на Руси, как колокола гул, Пронесся к торжеству призыв необычайный. И рады были мы увидеть лик певца, В ком духа русского живут краса и сила; Великолепная фигура мертвеца Нас, жизнь влачащих, оживила. Теперь узнал я всё, что там произошло. Хоть не было меня на празднике народном, Но сердцем был я с тем, кто честно и светло, Кто речью смелою и разумом свободным Поэту памятник почтил в стенах Москвы; И пусть бы он в толпе хвалы не вызвал шумной, Лишь был привета бы достоин этой умной, К нему склоненной головы. Но кончен праздник... Что ж! гость пушкинского пира В грязь жизни нашей вновь ужель сойти готов? Мне дело не до них, детей суровых мира, Сказавших напрямик, что им не до стихов, Пока есть на земле бедняк, просящий хлеба. Так пахарь-труженик, желающий дождя, Не станет петь, в пыли за плугом вслед идя, Красу безоблачного неба. Я спрашиваю вас, ценители искусств: Откройтесь же и вы, как те, без отговорок, Вот ты хоть, например, отборных полный чувств, В ком тонкий вкус развит, кому так Пушкин дорог; Ты, в ком рождают пыл возвышенной мечты Стихи и музыка, статуя и картина,- Но до седых волос лишь в чести гражданина Не усмотревший красоты. Или вот ты еще... Но вас теперь так много, Нас поучающих прекрасному писак! Вы совесть, родину, науку, власть и бога Кладете под перо и пишете вы так, Как удержал бы стыд писать порою прошлой... Но наш читатель добр; он уж давно привык, Чтобы язык родной, чтоб Пушкина язык Звучал так подло и так пошло. Вы все, в ком так любовь к отечеству сильна, Любовь, которая всё лучшее в нем губит,- И хочется сказать, что в наши времена Тот - честный человек, кто родину не любит. И ты особенно, кем дышит клевета И чья такая ж роль в событьях светлых мира, Как рядом с действием высоким у Шекспира Роль злая мрачного шута... О, докажите же, рассеяв все сомненья, Что славный тризны день в вас вызвал честь и стыд! И смолкнут голоса укора и презренья, И будет старый грех отпущен и забыт... Но если низкая еще вас гложет злоба И миг раскаянья исчезнул без следа,- Пусть вас народная преследует вражда, Вражда без устали до гроба!

1 Эхаброст, прусско-русская доблесть Ты прибыл к нам в венке лавровом, Герой блистательных побед! Каким же нам удачным словом Тебе наш выразить привет? Глава Германии единой, Прими от нас заздравный тост: Хвала тебе! Всему причиной — Твой Эхаброст. Заслуга точно в Эхабросте; И эта доблесть наших дней В тебе, в венчанном нашем госте, Сказалась ярче и крупней. Греметь извечностью есть право Не только гения; кто прост — Покрыть себя тот может славой Чрез Эхаброст. Такою славой мы довольны. Лишь был бы Эхаброст, а там — Свобода, ум, учитель школьный — Они пока не нужны нам. Да и тебе едва ли нужны... Кто взвел тебя на этот пост? Ведь только бог, с тобою дружный, И Эхаброст. Итак, ура!.. Смотры, парады, Обеды, с музыкой заря... Мы, чем богаты тем и рады, Перед тобой всё сыплем зря. Не можешь ты ступить и шагу Как за тобой уж свиты хвост.. Возьми еще и крест, и шпагу «Sa Echabrost!!» 2 Наср-Эддин-шах Опять в России торжество. Хоть не под силу нам, а снова, Спустив на Запад одного, С Востока принимать другого. Привет тебе, персидский шах! Ты, любознательностью мучим, И к нам заехал в тех мечтах, Что мы добру тебя научим. Учись, смотри и наблюдай, Но нашим, в заблужденья сладком, Не вздумай следовать порядкам, И нас в своих не утверждай! Дарами, в дружбе обоюдной, Нам ограничиться нельзя ль? Тебе роскошничать нетрудно, А нам — казны своей не жаль. Замечу только, что напрасно, Преданья Азии храня, Привез ты к нам с уздой алмазной Цены неслыханной коня. Ты видел: с Астрахани южной И вплоть до северных болот Нам чистоплотности той нужно, Какой и вам недостает,— Так жребий лучший нам бы выпал, Когда бы, на пути своем, На ту же сумму ты обсыпал Всю Русь персидским порошком. 3 Представители духа времени на Венской выставке На выставке, как в полной чаше, Всего обилье; не забыт Ни дух гражданственности нашей, Ни политический наш быт; Но, как назло, без неудачи Не обошлись и тут: могло б Устроиться совсем иначе Собранье царственных особ: Когда б Вильгельм-Завоеватель,— Европы новый идеал, Но нравов древних воссоздатель,— Туда прибыть не опоздал, Хоть и не шахов Наср-Эддинов, А всё ж тогда б увидел свет В гирлянде мелких властелинов Трех императоров букет. 4 Эмс Хоть культу скиптров и корон Предались все почти народы, Но в Эмсе искреннее он, Пока монархи пьют там воды. Владетели домов и вилл И все торгующие люди Усердно молят бога сил: «О, многомилостив к Ним буди! Храни, Господь, Их в род и род Для счастия Земного шара, И чтоб, вкусив таких щедрот, Они потом здесь каждый год Могли лечиться от катарра!..»

Морозный, тусклый день рисует предо мной Картину зимнюю красы необычайной; Покрытый инеем, недвижен сад немой. Он замер, весь объят какой-то белой тайной. Движенья ищет взор, переходя вокруг С предмета на предмет; но тщетно: сад не дышит; И, силясь уловить хоть мимолетный звук, Слух напрягается, но ничего не слышит...

Поверхность всей моей усадьбы Сегодня к утру снег покрыл... Подметить все и записать бы,- Так первый снег мне этот мил! Скорей подметить! Он победу Уступит солнечному дню; И к деревенскому обеду Уж я всего не оценю. Там, в поле, вижу черной пашни С каймою снежной борозду; Весь изменился вид вчерашний Вкруг дома, в роще и в саду. Кусты в уборе белых шапок, Узоры стынущей воды, И в рыхлом снеге птичьих лапок Звездообразные следы...

Пустопорожний мой предмет Трактата веского достоин; Но у меня желанья нет Трактатом мучить; будь спокоен. Полней бы в нем был мыслей ряд; Они яснее были там бы; Зато тебя не утомят Здесь предлагаемые ямбы. Ошибка в том и в том беда, Что в нас к ничтожности всегда Одно презрение лишь было. Ничтожность есть большая сила. Считаться с нею мы должны, Не проходя беспечно мимо. Ничтожность тем неуязвима, Что нет в ней слабой стороны. Несет потери лишь богатый; Ее же верно торжество: Когда нет ровно ничего, Бояться нечего утраты. Нет ничего! Всё, значит, есть! Противоречье — только в слове. Всегда ничтожность наготове, И ей побед своих не счесть. Ее природа плодовита; К тому ж бывают времена, Когда повсюду прозелита Вербует с легкостью она. И если б — так скажу примерно — У нас задумали нули, Сплотясь ватагою безмерной, Покрыть простор родной земли,— Ведь не нулям пришлось бы скверно. Когда б ничтожность в полусне, В ответ на думы, скорби, нужды, Лишь свой девиз твердила: «Мне Всё человеческое чуждо»; Когда б свой век она могла Влачить лениво год за годом, Не причиняя много зла Ни единицам, ни народам,— Тогда б: ну что ж! Бог с нею!.. Но Ей не в пустом пространстве тесно. Она воюет с тем, что честно; Она то гонит, что умно. И у нее в военном деле, Чтоб сеять смерть иль хоть недуг, Точь-в-точь микробы в нашем теле, Готова тьма зловредных слуг. Узрели б мы под микроскопом — Когда б он был изобретен,— Как эти карлы лезут скопом В духовный мир со всех сторон. И каждый порознь, и все вместе Они — враги духовных благ. Кто — враг ума; кто — сердца враг; Кто — враг достоинства и чести. Кишат несметною толпой Микробы лжи, подвоха, злобы, Холопства, лености тупой И всякой мерзости микробы... Итак, мой друг, вся в том беда, Что в нас к дрянным микробам было Пренебрежение всегда. Ничтожность есть большая сила И в сфере духа. Так и в ней: Чем тварь ничтожней, тем вредней.

Погода сделала затворником меня. Морозы лютые, дыханье леденя, Сменили буйное неистовство метелей,— И так упорно шла неделя за неделей. Сегодня — оттепель на солнце; ветер стих, И на окне уж нет узоров ледяных. Смотрю: живущая в саду соседка дома, Которая была мне с осени знакома,— Явилася опять синица у окна. Головку приподняв и прыгая, она Мне прямо в комнату, как прежде, заглянула: «А я, мол, всё еще жива!» — и упорхнула.

Полевые цветы на зеленом лугу... Безучастно на них я глядеть не могу. Умилителен вид этой нежной красы В блеске знойного дня иль сквозь слезы росы; Без причуд, без нужды, чтоб чья-либо рука Охраняла ее, как красу цветника; Этой щедрой красы, что, не зная оград, Всех приветом дарит, всем струит аромат; Этой скромной красы, без ревнивых забот: Полюбуется ль кто или мимо пройдет?.. Ей любуюся я и, мой друг, узнаю Душу щедрую в ней и простую твою. Видеть я не могу полевые цветы, Чтоб не вспомнить тебя, не сказать: это ты! Тебя нет на земле; миновали те дни, Когда, жизни полна, ты цвела, как они... Я увижу опять с ними сходство твое, Когда срежет в лугу их косы лезвие...

По-русски говорите, ради бога! Введите в моду эту новизну. И как бы вы ни говорили много, Всё мало будет мне... О, вас одну Хочу я слышать! С вами неразлучно, Не отходя от вас ни шагу прочь, Я слушал бы вас день, и слушал ночь, И не наслушался 6. Без вас мне скучно, И лишь тогда не так тоскливо мне, Когда могу в глубокой тишине, Мечтая, вспоминать о вашей речи звучной. Как русский ваш язык бывает смел! Как он порой своеобразен, гибок! И я его лишить бы не хотел Ни выражений странных, ни ошибок, Ни прелести туманной мысли... нет! Сердечному предавшися волненью, Внимаю вам, как вольной птички пенью. Звучит добрей по-русски ваш привет; И кажется, что голос ваш нежнее; Что умный взгляд еще тогда умнее, А голубых очей еще небесней цвет.

Мне во дни печали ум мой рисовал Грустную картину: Зимний день в деревне. Я один. Настал Час моей кончины... И в окно гляжу я: вихрь не унялся, Все сердито воет; Уж мой дом он скоро, снегом занеся, От прохожих скроет. Вкруг меня так пусто, словно край земли - Мой приют далекий... Расстаюсь я с жизнью, ото всех вдали, В тишине глубокой...

С тех пор как мир живет и страждет человек Под игом зла и заблужденья,- В стремлении к добру и к правде каждый век Нам бросил слово утешенья. Умом уж не один разоблачен кумир; Но мысль трудиться не устала, И рвется из оков обмана пленный мир, Прося у жизни идеала... Но почему ж досель и сердцу, и уму Так оскорбительно, так тесно? Так много льется слез и крови? Почему? Так всё запугано, что честно? О, слово первое из всех разумных слов! Оно, звуча неумолимо, Срывает с истины обманчивый покров И в жизни не проходит мимо. Да! почему: и смерть, и жизнь, и мы, и свет, И всё, что радует и мучит? Хотя бы мы пока и вызвали ответ, Который знанью не научит,- Всё будем требовать ответа: почему? И снова требовать, и снова... Как ночью молния прорезывает тьму, Так светит в жизни это слово.

Внушает старость мне почтение невольно... Недаром стар я сам. Но как зато мне больно, Когда приходится увидеть старика Еще здорового, который даже в силах И тяжкий труд подъять, и пошалить слегка, Но уж носителя и чувств и мыслей хилых! По жизненной стезе осмысленно он шел; Когда-то был умен, и с сердцем был не черствым, И различать умел причины благ и зол; И правду защищал с бестрепетным упорством... Вдруг — превращение. Великий в жизни дар, Так свойственный тому, кто опытен и стар, Дар прозорливости, сменился почему-то В нем дальновидностью девиц из института. Отчизну возлюбив теперь еще сильней, Он духа доблести страшиться начал в ней; Блеснет ли света луч — ручьем он слезы точит; Где плакать надо бы — он чуть-что не хохочет; Он в смерти видит жизнь; он в камне видит хлеб... Так сердцем он заглох! так умственно ослеп! Он — чадо времени. Нас злой какой-то гений Дурачит зрелищем волшебных превращений, И за людей нельзя ручаться в наши дни. Что, ежели и мне... О, Боже сохрани!.. И мне, на старости, вдруг станет неизвестно: Что глупо, что умно, что честно, что бесчестно??.

Дни жизни моей пронеслись быстролетной чредою. И утро, и полдень, и вечер мои - позади. Всё ближе ночной надвигается мрак надо мною; Напрасно просить: подожди! Так пусть же пылает светильник души среди ночи; Пусть в песнях прощальных я выскажу душу мою, Пока еще сном непробудным смежающий очи Конец не пришел бытию. Пусть выскажу то, о чем прежде молчал я лениво, И то, что позднее мне опытом жизни дано. Моя не заглохла средь терний духовная нива; В ней новое зреет зерно. Добром помяну всё, что было хорошего в жизни; Что ум мой будило, что сердце пленяло мое; В последнем признании выскажу бедной отчизне, Как больно люблю я ее. Напутствовать юное хочется мне поколенье, От мрака и грязи умы и сердца уберечь; Быть может, средь нравственной скверны, иных от паденья Спасет задушевная речь. А если бы песни мои прозвучали в пустыне, Я всё же сказал бы, им честность в заслугу вменя: "Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне, О жизнь, отпускаешь меня".

Взгляни: зима уж миновала; На землю я сошла опять... С волненьем радостным, бывало, Ты выходил меня встречать. Взгляни, как праздничные дани Земле я снова приношу, Как по воздушной, зыбкой ткани Живыми красками пишу. Ты грозовые видел тучи? Вчера ты слышал первый гром? Взгляни теперь, как сад пахучий Блестит, обрызганный дождем. Среди воскреснувшей природы Ты слышишь: свету и теплу Мои пернатые рапсоды Поют восторженно хвалу? Сам восторгаясь этим пеньем В лучах ликующего дня, Бывало, с радостным волненьем Ты выходил встречать меня... Но нет теперь в тебе отзыва; Твоя душа уже не та... Ты нем, как под шумящей ивой Нема могильная плита. Прилившей жизнью не взволнован, Упорно ты глядишь назад И, сердцем к прошлому прикован, Свой сторожишь зарытый клад...

В поле пустынном, у самой дороги, береза, Длинные ветви раскинув широко и низко, Молча дремала, и тихая снилась ей греза; Но встрепенулась, лишь только подъехал я близко. Быстро я ехал; она свое доброе дело Все же свершила: меня осенила любовно; И надо мной, шелестя и дрожа, прошумела, Наскоро что-то поведать желая мне словно - Словно со мной поделилась тоской безутешной, Вместе с печальным промолвя и нежное что-то... Я, с ней прощаясь, назад оглянулся поспешно, Но уже снова ее одолела дремота.

1 Вот наконец и ночь! Пришла моя пора. Как этот ясный день, безоблачный с утра, Торжественно сиял, и радостен, и звучен! Как этот длинный день мне был тяжел и скучен! Теперь, когда кругом безмолвно и темно, Упреков он не шлет, глядя в мое окно, Душе, взволнованной мятежною тревогой... Пойду чрез поле в лес дремучий, и дорогой, Нисшедшую ко мне благословляя тьму, Ни разу к небесам очей не подыму. 2 Какая темнота! Уж лес, нахмурясь, дремлет, Порой вершинами лениво заколеблет, Иль птица сонная пугливо прокричит,- И снова, погрузясь в дрему, он замолчит. Я бодрствую один. Одна душа живая Здесь бродит, тихий сон природы нарушая, И хочет у нее, как полуночный тать, Хоть долю гордого спокойствия отнять. И долго я глядел с завистливой тоскою, Как, темным пологом повиснув надо мною, Бестрепетен и нем, меж звездами небес И дольним сумраком стоял могучий лес. И, обезумленный, тогда я горьким словом Хотел смутить его в величии суровом. Мой голос раздался среди лесной глуши... Но крик, изверженный из глубины души, Откликнулся мне так бессмысленно и дико, Что в нем не узнавал я собственного крика... 3 Передо мной обрыв. Невидимый, внизу Бежит поток, шумя по камням. Я ползу К нему по крутизне. Мой слух внимает жадно Его сердитому стремленью. Мне отрадно В нем слышать ропот. 4 Нет!.. Не дикой красотой Заглохшей пропасти, не сумрачной горой И не бунтующим, стремительным потоком Прельщенный, я стою в раздумии глубоком; Не эти зрелища угрюмые земли Пленили душу мне и взор мой привлекли,- Нет! Брошенный сюда далекою луною, Мне мил приветный луч, играющий с волною. Нежданно проскользнув среди густых ветвей, И искрясь, и дрожа, он так ласкался к ней! Так блеск его в воде был нежен и приятен! И тайный смысл его мне стал тогда понятен... О небо чистое! со звездной высоты На землю темную смотря любовно, ты Меня, печального, во мраке отыскало И к примирительной беседе призывало...

Шел сеятель с зернами в поле и сеял; И ветер повсюду те зерна развеял. Одни при дороге упали; порой Их топчет прохожий небрежной ногой, И птиц, из окрестных степей пролетая, На них нападает голодная стая. Другие на камень бесплодный легли И вскоре без влаги и корня взошли,- И в пламенный полдень дневное светило Былинку палящим лучом иссушило. Средь терния пало иное зерно, И в тернии диком заглохло оно... Напрасно шел дождь и с прохладной зарею Поля освежались небесной росою; Одни за другими проходят года - От зерен тех нет и не будет плода. Но в добрую землю упавшее семя, Как жатвы настанет урочное время, Готовя стократно умноженный плод, Высоко, быстро, и сильно растет, И блещет красою, и жизнию дышит... Имеющий уши, чтоб слышать,- да слышит!

Два господина однажды сошлись; Чай в кабинете с сигарою пили И разговором потом занялись - Всё о разумных вещах говорили: О том, что такое обязанность, право? И как надо действовать честно и право, С пути не сбиваясь ни влево, ни вправо? Кажется, мненье должно быть одно: Подлость и честь разве спорное дело? Белым нельзя же назвать что черно, Также и черным назвать то, что бело! Пошли у них толки, пошли примененья Того и другого терзали сомненья; Того и гляди, что разделятся мненья... Входит к ним третье лицо в кабинет; В спор их вступивши, оно обсудило С новых сторон тот же самый предмет - И окончательно с толку их сбило... Один из них был Титулярный Советник, Меж тем как другой был Коллежский Советник, А третий - Действительный Статский Советник.

Я понимаю гнев и страстность укоризны, Когда, ленива и тупа, Заснувшей совестью на скорбный зов отчизны Не отзывается толпа. Я понимаю смех, тот горький смех сквозь слезы, Тот иногда нещадный смех, Что в юморе стиха иль в желчной шутке прозы Клеймит порок, смущает грех. Я понимаю вопль отчаянья и страха, Когда, под долгой властью тьмы, Черствеют все сердца и, словно гады праха, Все пресмыкаются умы. Но есть душевный строй, который непонятен... Возник он в наши времена, И я не нахожу, меж современных пятен, Позорней этого пятна. Чем объясняются восторги публициста, Лишь только весть услышит он, Что вновь на родине нечестно и нечисто, Что попирается закон? Меж тем как наша мысль все никнет понемногу И погружается во тьму,— Он в умилении твердит: «И слава Богу! Ум русским людям ни к чему. На воле собственной мы немощны и жалки; Нам сил почина не дано; А станем нехотя работать из-под палки — И дело ладится умно». Встречал я нищего на людном перекрестке. Чтоб убедить, что он не лжив, И зная, что сердца людей счастливых жестки, Он плакал, язвы обнажив. Но русский публицист ликует, выставляя Болезни родины своей... Что ж это? Тупость ли? Политика ли злая, Плод крепостнических затей? Недаром, доблестью хвалясь пред нами всуе, Властям он лестию кадит И лжет, в пленительных чертах живописуя Былых времен порочный быт.

Ура! Открытье! Я — Ньютон! Открыл, что каждый — хоть и связан Узлами пут со всех сторон — Не быть собою не обязан. Так например: коль скоро есть Черта особенная в мозге, Блюсти дворянства можно честь, Но сомневаться в пользе розги. И можно — если личный нрав Даст направление иное — Не соглашаться, что из прав Всех выше — право крепостное. Здесь будет кстати не забыть: Тем иль другим служа началам, Возможно публицистом быть, Не быв безграмотным нахалом. Затем открытье передам, Что вообще быть можно русским Без принадлежности к умам Необразованным и узким.

Ранней осени подарок — Голубой, прозрачный день... Полдень блещущий не жарок; Не нужна густая тень. Близ пути, под дикой грушей, На траве скамья стоит; «Сядь сюда! Смотри да слушай!» Мне как будто говорит. Сел. Смотрю кругом и внемлю. Долго, кажется, сижу... То на небо, то на землю С благодарностью гляжу. Нет болтливого народу... Тишина... Лишь мошек рой Всё про ясную погоду Распевает надо мной...

Средь сонма бюрократов умных Я лестной чести не искал Предметом быть их толков шумных И поощряющих похвал. Я знал их всех; но меж народом Любил скрываться я в тени, И разве только мимоходом Привет бросали мне они. Моих, однако, убеждений Благонамеренность ценя, Иной из них, как добрый гений, Порою в гору влек меня. Казалось, к почестям так близко И так легко... да, видно, лень Мешала мне с ступени низкой Шагнуть на высшую ступень. Мы не сошлись... Но в нраве тихом Не видя обществу вреда, Они меня за то и лихом Не поминают никогда. О, я достоин сожаленья! К чему же я на свете жил, Когда ни злобы, ни презренья От них ничем не заслужил?

Весна, весна — по всем приметам, Куда теперь я ни взгляну; Весна с улыбкой и приветом... Затем жить стоит в мире этом, Чтоб видеть русскую весну! Повсюду жизни дар небесный Нисходит радостно к полям,— И в то же время повсеместно Всё о страданьях смерти крестной Великий пост вещает нам. То в мир земной, то в идеальный Мечты уносятся мои, Когда, под благовест печальный, В лучах весны первоначальной Журчат веселые ручьи.

В родной семье певцов почтен не будешь ты Ни шумной славою, ли славой долговечной; Но ты оставишь след возвышенной мечты, И скорби искренней, и думы человечной.

Бессмысленно, вослед за праздною толпой, Я долго, долго шел избитою дорогой... Благоразумием я называл покой, Не возмущаемый сердечною тревогой; Я ни к кому враждой не пламенел; привет Готов был у меня всем встречным без изъятья; Но научить меня не мог бездушный свет Любить и понимать святое слово: братья! И совестно сказать, что жил я,- мне жилось. Ни страсти, ни надежд, ни горя я не ведал; И мыслей собственных я сдерживал вопрос, И на призыв других ни в чем ответа не дал. День за день так текли бесплодные года... Раз я сидел один. Ни раута, ни бала В тот вечер не было; и, помню я, тогда Мне на душу тоска несносная напала... Меня уже давно без зова навещать Она повадилась, как верная подруга. В тот раз решился я убежища искать За чайным столиком приятельского круга. Две дамы были там. Наш вялый разговор Был скучен. Занялись Бетховеном от скуки. Сыграть им вздумалось известный септуор - И дружно раздались пленительные звуки. Мне эта музыка была знакома; но В тот вечер мне она особенно звучала... Смотрю - в гостиную открыта дверь; темно В ней было. Я туда ушел и сел. Сначала Всё слушал, слушал я; потом вторая часть - Andante* началось... Глубокое мечтанье Вдруг овладело мной. Чарующую власть Имело чудное аккордов сочетанье!.. Всё время прошлое мне вспомнилось; стоял Тот призрак предо мной, как смерть безмолвен, бледен, И ясно в первый раз тогда я понимал, Как сердцем сух и черств, как жизнию я беден... И грустно стало мне! Жалел я о себе, Об участи души, надеждами богатой, Средь светской суеты и в мелочной борьбе Понесшей на пути утрату за утратой. Я не с улыбкою скептической читал Невозвратимых дней мной вызванную повесть,- Я чувству скорбному простор и волю дал; Заговорила вслух встревоженная совесть. Я честно, искренно покаялся во всем; Я больше пред собой не лгал, не лицемерил; Не мог и не хотел забыть я о былом, Но в обновление свое я твердо верил... И стала музыка отрадней мне звучать... Как будто тяжкий сон прошел,- я пробудился, И веселей смотреть, и легче мне дышать, И сердцем наконец до слез я умилился... * Медленно, плавно (ит.).

Граждане - по чину, по навыку в службе - витии, Два зрелые мужа судили о благе России, И так были плавны, умны и блестящи их речи, Как будто они говорили на вече. По мненью их - "общество станет на прочных основах При старых началах с прибавкою к оным из новых И с тем, чтобы к знанью законов и догматов веры Немедля принять надлежащие меры... Чтоб не был начальник источником зол и напасти, В народе потребно развить уважение к власти; Полезно бы ложь и пороки преследовать гласно,- Но так, чтобы не было это опасно. Потом, без сомненья, появятся с помощью бога В чиновниках честность, в бумагах изящество слога, И общее будет тогда благоденствие близко - Когда сократится в судах переписка. Лишь долгая опытность в службе и практика в жизни Помогут устройству порядка в любимой отчизне; Стремленья ж людей молодых хоть разумны и честны,- Но в деле столь важном совсем неуместны!.." Они продолжали еще излагать свои мненья, Как прямо пред ними явилося вдруг привиденье... Их волосы дыбом... дрожащие подняты длани... Прилипнул язык онемевший к гортани!.. И к ним обратило видение слово такое: "Оставьте Россию, о зрелые мужи, в покое! Но пусть из вас каждый - будь сказано вам не в обиду - Отслужит один по другом панихиду!" Исчезло виденье, и жутко им стало обоим. Их члены дрожали, объяты морозом и зноем... Пригрезилось им или вправду? Не знаю я... То есть, Быть может, виденье, а может быть - совесть. Потом они стали в себя приходить понемногу; Тот руку тихонько подымет, тот выдвинет ногу, И в знак, что осталась свобода их телодвиженьям, Расшаркались друг перед другом с почтеньем. Расстались... но тайная долго их грызла досада, Затем, что не знали, чему удивляться им надо (Так были их мненья и чувства наивно-правдивы!) - Тому ли, что мертвы? тому ли, что живы?

Уж, видимо, ко сну природу клонит И осени кончается пора. Глядя в окно, как ветер тучи гонит, Я нынче ждал зимы еще с утра. Неслись они, как сумрачные мысли; Потом, сгустясь, замедлили свой бег; А к вечеру, тяжелые, нависли И начали обильно сыпать снег. И сумерки спуститься не успели, Как всё - в снегу, куда ни поглядишь; Покрыл он сад, повис на ветвях ели, Занес крыльцо и лег по склонам крыш. Я снегу рад, зимой здесь гость он редкий; Окрестность мне не видится вдали, За белою, колеблющейся сеткой, Простертою от неба до земли. Я на нее смотрел, пока стемнело; И грезилось мне живо, что за ней, Наместо гор,- под пеленою белой Родная гладь зимующих полей.

Сняла с меня судьба, в жестокий этот век, Такой великий страх и жгучую тревогу, Что я сравнительно — счастливый человек: Нет сына у меня; он умер, слава богу! Ребенком умер он. Хороший мальчик был; С улыбкой доброю; отзывчивый на ласки; И, мнилось, огонек загадочный таил, Которым вспыхивали глазки. Он был бы юношей теперь. В том и беда. О, как невесело быть юным в наше время! Не столько старости недужные года, Как молодость теперь есть тягостное бремя. А впрочем, удручен безвыходной тоской, Которая у нас на утре жизни гложет, В самоубийстве бы обрел уже, быть может, Он преждевременный покой. Но если б взяли верх упорство и живучесть, В ряды преступные не стал ли бы и он? И горько я его оплакивал бы участь — Из мира, в цвете лет, быть выброшенным вон. Иль, может быть, в среде распутства и наживы, Соблазном окружен и юной волей слаб, Он духа времени покорный был бы раб... Такие здравствуют и живы. А сколько юношей на жизненном пути, Как бы блуждающих средь мрака и в пустыне! Где цель высокая, к которой им идти? В чем жизни нашей смысл? В чем идеалы ныне? С кого примеры брать? Где подвиг дел благих? Где торжество ума и доблестного слова? .. Как страшно было бы за сына мне родного, Когда так жутко за других!

Тебе, знать, невтерпеж, Когда, в минорном тоне Заладивши, поешь О собственной персоне. Уж будет о себе Да о своем несчастье! В общественной судьбе Пора принять участье. Взгляни - со всех сторон Как тучи понависли! Достаточный резон - Пропеть бы в этом смысле. Отчизны добрый сын Не станет спать под тучей; Совет - и не один - Он даст на этот случай; Уж каждый дал из нас; И ты предстал бы с мненьем, Добром руководясь И крайним разуменьем. Сказал бы: "Господа! Проснулись? С добрым утром! Стряслась на нас беда В покое нашем мудром. Славяне стяг войны Подняли за свободу... Ведь мы помочь должны Родному нам народу!.. История нас ждет, Развязки час назнача... С славян снять рабства гнет - Не наша ли задача?.. Так!.. Но спросить дозволь, О гражданин России, Тебе к лицу ли роль Славянского Мессии,- Теперь, каков ты есть, Еще вдобавок зная, За что, питая месть, Враждует смелый "райя"? И голоден, и наг, Поклялся взять он с боя Своих духовных благ Имущество святое... А ты?.. Хотя из уст И льются речи плавно,- Ведь так душою пуст Ты был еще недавно! Увы! страдальцев брат, Ты братьям чем поможешь? Каким добром богат? Что обещать им можешь? И где твои права? Что русский, мол, ты истый? А на руки сперва Взгляни-ка! Разве чисты? Что если братчик твой Тебе сам скажет: "Друже! Коль примется родной Нас пачкать - будет хуже!" Ох, засорен твой путь! И к нравственным победам Тебе едва ль шагнуть От спячки с пошлым бредом. Пришлось нам низко пасть! И пали-то с тех пор мы, Как подняла нас власть. Не вывезли реформы! Не вышло ничего. Всё, не дозрев, пропало. Кругом - темно, мертво; Нет сил, нет идеала; И интерес один: Кармана да желудка. О русский гражданин! Ужель тебе не жутко?.." На лире ты своей Вот так-то петь попробуй, Да громче, не робей! Ты с сердцем, а не с злобой... Ведь, правду коль сказать, В одном лишь мы и ловки - Друг дружку лобызать Да гладить по головке. Прибавь, что трудно лжи Стоять за правду в мире; Да кстати уж скажи, Что дважды два - четыре. Но этим не кончай; Ты вот чем песнь окончи: "Бывает невзначай, Что тот, кто низок нонче, Назавтра стал велик. То дух любви, повеяв, Избранника воздвиг Гигантом из пигмеев... Что если в этот час Кровавого событья Уж осеняет нас Святой любви наитье? О, пусть же, нашу дрянь С нас сбросив, эта сила России скажет: "Встань! Тебя я воскресила!" И, с края в край полна Любви животворящей, Могла бы встать она, Как Лазарь встал смердящий!" Тут кончи. Хоть успех, Конечно, под сомненьем, Зато и вся и всех Заденешь песнопеньем; А то ведь это что ж! О собственной персоне Заладивши, поешь - И всё в минорном тоне.

Дай оглянусь... Пушкин¹ Ты победил!.. Все силы жизни Ты положил в борьбу... Ну что ж? Ты в ком обрел любовь к отчизне? В ком честь?.. Где истина? Где ложь?.. Скажи, о совопросник века, Что есть безумец? что - мудрец? Где ж отыскал ты человека И гражданина наконец?.. Прочтем времен недавних повесть... Она печальна и мрачна. В ней наш позор. Пред ней должка Скорбеть общественная совесть! Не говори мне о врагах, Не говори мне об измене... Не трогай тех, кто в рудниках²... С какою злобою тупой, С каким самодовольством глупым Мы приговор читали свой Над пылом юности живой, Как будто лекцию над трупом!.. Не мы ль, безумные, тогда, О здравомыслии радея, Бесспорным признаком злодея Считали юные года? Не мы ль, как безнадежно падших, На посрамленье всей земли И сыновей и братьев младших К столбам позорным привели? Припомним подвиги другие... О тех с тобой поговорим, Чьи думы и дела благие Теперь рассеялись как дым. Кто нас вернул на путь обратный? И чьей рукою святотатной Разрушен жизни честный строй, Чтобы создать на нем другой - Благонамеренно-развратный? И этой лжи, и этой тьмы, Нам неизвестностью грозящей,- Кто их виновник настоящий? Мы сами! да, с тобою мы!.. Хотели ль мы порядок стройный От смутных оградить тревог, Взнуздать мы думали ль порок И дерзость мысли беспокойной,- Но в страшный мы вступили бой, Все средства в помощь призывая, И по земле своей родной Прошли как язва моровая!.. Ни страх неправды, ни боязнь Пятна позорного на чести - Не умеряли злобной мести... То не борьба была, а казнь! Пьяны усердия разгулом, Мы, сыщики измен и смут, Всю Русь на свой призвали суд, Чтоб обвинить ее огулом. Наш слух всё слышал; зоркий глаз Умел во все проникнуть щели... И никого нам суд не спас Из тех, кто в мыслях и на деле Честней и чище были нас! Мы их святыню оплевали; Мы клеветали на народ; Против врагов, зажав им рот, Мы власть доносом раздражали... И вот - затихло всё кругом... Но ум замолк не пред умом. Свободу, честность, чувства, мысли Мы задушили, мы загрызли! Богатой жизни в темноте Лежат обломки... Люди, дело - В первоначальной чистоте Ничто от нас не уцелело!.. Что ж, современный гражданин! Что, соль земли, столп государства, Питомец крепостного барства, Времен бессудья буйный сын! Зачем ты, счастлив и нахален, Среди погрома и развалин Трубил победы торжество? Ведь не создашь ты ничего!.. В наш век заснуть умом не можно; Несчастье это понял ты, Подчас лаская с страстью ложной Благообразные мечты... Обман!.. В сокровищницу мира Сам ничего ты не принес! Ты гложешь, как голодный пес, Остатки прерванного пира...

1 О чести Он, честь дворянскую ногами попирая, Сам родом дворянин по прихоти судьбы, В ворота ломится потерянного рая, Где грезятся ему и розги, и рабы. 2 О правдивости Все тайны - наголо! Все души - нараспашку!.. Так люди не были правдивы никогда. Но можно маску снять; зачем снимать рубашку? Пусть лицемерья нет; зачем же нет стыда? Что ж! Просто ль их теснят приличные одежды? Иль представляются им выше наконец: Гонитель знания - стыдливого невежды, И робкого льстеца - отъявленный подлец? 3 О правде Друзьям бесстыдным лжи - свет правды ненавистен. И вот они на мысль, искательницу истин, Хотели б наложить молчания печать - И с повелением - безропотно молчать! 4 О приличии Чернить особенно людей он честных хочет. Блудница трезвая, однако, не порочит Нахально женщину за то лишь, что она - И мать хорошая, и честная жена. Вот только где теперь встречаются примеры, Как и в бесстыдности блюдется чувство меры. 5 О духовной скудости Для творческих идей дух времени - препона; От лучших замыслов получится урод. Из мрамора резцом ваяют Аполлона, Но разве вылепишь его из нечистот?

Я не один; всегда нас двое. Друг друга ненавидим мы. Ему противно всё живое; Он - дух безмолвия и тьмы. Он шепчет страшные угрозы, Но видит все. Ни мысль, ни вздох, Ни втайне льющиеся слезы Я от него сокрыть не мог. Не смея сесть со мною рядом И повести открыто речь, Он любит вскользь лукавым взглядом Движенья сердца подстеречь. Не раз терял я бодрость духа, Пугали мысль мою не раз Его внимающее ухо, Всегда за мной следящий глаз. Быть может, он меня погубит; Борьба моя с ним нелегка... Что будет - будет! Но пока - Всё мыслит ум, всё сердце любит!..

Вослед за речью речь звучала: "Народ, законность, власть, права..." Что ж это? Громкие ль слова? Или гражданские начала?.. Нет! Гражданин сословных прав Ярмом на земство не наложит! И возглашать никто не может,- Народной думы не узнав И от земли не полномочен,- Что строй его правдив и прочен! Тот строй законен и живуч, Где равноправная свобода, Как солнце над главой народа, Льет всем живительный свой луч. Во имя блага с мыслью зрелой, И кроме блага - ничего! Так вековое зиждут дело Вожди народа своего. А вас, сословные витии, Вас дух недобрый подучил Почетной стражей стать в России Против подъема русских сил!

«Жарко, дедушка! Вставай-ка! Ты под солнцем целый день... Вон прохладная лужайка И кругом от кленов тень». — «Не прельщайте тенью, дети; Нет, я с солнца не сойду! Знаю сам, что клены эти Хороши в моем саду. Им годов теперь немало,— Мне ровесники они... Отдохните вы, пожалуй, В освежающей тени; Но прохлады не хочу я; Этот зной меня живит. Может быть, теплом врачуя, Солнце дни мои продлит. О небесное светило! Озаряй меня и грей На краю сырой могилы, У предела ясных дней! Дорожить нас старость учит В жизни солнечным теплом. Будет время!.. Как умрем — В холодке лежать наскучит...»

Сколько мне жить?.. Впереди - неизвестность. Жизненный пламень еще не потух; Бодрую силу теряет телесность, Но, пробудясь, окрыляется дух. Грустны и сладки предсмертные годы! Это привычное мне бытие, Эти картины родимой природы - Все это словно уже не мое. Плоти не чувствую прежней обузы; Жду перехода в обитель теней; С милой землей расторгаются узы, Дух возлетает все выше над ней. Чужд неспокойному страсти недугу, Ведая тихую радость одну,- Словно хожу по цветистому лугу, Но ни цветов, ни травы уж не мну!..

К о н с е р в а т о р Ведь ум — гордец и забияка! Будь по природе он слугой — И разговор бы был другой! Не так ли? Л и б е р а л Да, но всё ж, однако. К о н с е р в а т о р (перебивая) Его замкнуть бы в тесный круг Рукою властною полезно. Так прыть коня уздой железной Мы умеряем. Л и б е р а л Ну, а вдруг? .. К о н с е р в а т о р (перебивая) По духу времени, не есть ли Политики задача в том, Чтоб руководствовать умом? Чтоб подчинять его? Л и б е р а л А если... ? К о н с е р в а т о р (перебивая) Против ума вести умно Борьбу обдуманную надо. Ум — крепость вражья... Л и б е р а л Но... К о н с е р в а т о р Осада Ее нужна! Л и б е р а л Конечно; но... К о н с е р в а т о р (перебивая) Что «но»? Л и б е р а л (сконфуженный) Конечно, мы упрочим Так безопасность; но... но мы... А если вдруг? .. Ведь есть умы, Напротив, так сказать... А впрочем!!. (Махает рукой.)

Странно! мы почти что незнакомы - Слова два при встречах и поклон... А ты знаешь ли? К тебе влекомый Сердцем, полным сладостной истомы,- Странно думать!- я в тебя влюблен! Чем спасусь от этой я напасти?.. Так своей покорна ты судьбе, Так в тебе над сердцем много власти... Я ж, безумный, думать о тебе Не могу без боли и без страсти...

Так прочен в сердце и в мозгу Высокий строй эпохи прошлой, Что с современностию пошлой Я примириться не могу. Но я, бессильный, уж не спорю И, вспоминая старину, Не столь волнуюсь и кляну, Как предаюсь тоске и горю... Что я?.. Певец былых кручин; Скрижалей брошенных обломок; В пустынном доме, в час потемок, Я - потухающий камин. То треск огня совсем затихнет, Как будто смерть его пришла; То дрогнет теплая зола, И пламя снова ярко вспыхнет. Тогда тревожно по стенам Толпой задвигаются тени И лица прежних поколений Начнут выглядывать из рам.

Ты на земле — я вижу, друг,— Не легкомысленный прохожий. Ты, полон дум, глядишь вокруг И мир благословляешь божий. В нем целей благость видишь ты И соответствие причинам, И сущность вечной красоты — Разнообразное в едином. Пытливой мыслию в тайник Сил мировых ты проникаешь; Ты изучаешь их из книг, Ты их творящих созерцаешь... Ты прав по множеству причин. Да, наша хороша планета; И, спора нет, машина эта Искусней всяческих машин. Колеса движутся без смазки, Не притупляются зубцы; И вопреки какой-то сказке, Которой верили отцы,— Вся целиком, без остановок, Машина вечная идет... И как отчетлив, чист и ловок Ее огромный, сложный ход! И то оказать: одна ошибка, Немножко где-нибудь не так, Чуть-чуть потише, слишком шибко. И вместо мира — кавардак! Подумать страх, что б это было, Когда б земля — бог упаси!— Свой долг вертеться вкруг оси Хоть на мгновенье позабыла. Или представь, что вдруг исчез Закон Ньютонов тяготенья,— Тогда б в обители небес Все вознеслись без исключенья... Мне эти случаи привесть Хотелось только для примера. Мир не блажит. Всему в нем есть Свои законы, вес и мера. Итак, ты прав, его хваля. Коль исключим землетрясенья, Кой-что еще,— то, без сомненья, Вещь превосходная — земля. Но есть явленье на земле же,— Его законы уж не те. Ты смотришь: равновесье где же? И где ж враждебность к пустоте? Ведь почва тощая, сухая Небесной влаги больше пьет, Чем пресыщенная до края; А меж людей — наоборот. Из них едят лишь те, кто сыты. Что ж это значит? Почему? Явленья этого уму Еще законы не открыты.

Я грубой силы - враг заклятый И не пойму ее никак, Хоть всем нам часто снится сжатый, Висящий в воздухе кулак; Поклонник знанья и свободы, Я эти блага так ценю, Что даже в старческие годы, Быть может, им не изменю; Хотя б укор понес я в лести И восхваленьи сильных лиц, Пред подвигом гражданской чести Готов повергнуться я ниц; Мне жить нельзя без женской ласки, Как миру без лучей весны; Поэмы, звуки, формы, краски - Как хлеб насущный мне нужны: Я посещать люблю те страны, Где, при победных звуках лир, С челом венчанным великаны Царят - Бетховен и Шекспир; Бродя в лугах иль в темной роще, Гляжу с любовью на цветы, И словом - выражусь я проще - Во мне есть чувство красоты. Но если так, то я загадка Для психолога. Почему ж Когда при мне красно и сладко Речь поведет чиновный муж О пользе, о любви к отчизне, О чести, правде - обо всем, Что нам так нужно в нашей жизни, Хоть и без этого живем; О том, как юным патриотам Служить примером он готов По государственным заботам, По неусыпности трудов; О том, что Русь в державах значит, О том, как бог ее хранит, И вдруг, растроганный, заплачет,- Меня при этом не тошнит?..

Уж замолкают соловьи; Уж в рощах ландыши завяли. Во всей красе они цвели Недели две, и то едва ли; Хоть любовался я весной, Но как-то вскользь и беззаботно... Она мелькнула предо мной, Подобна грезе мимолетной. Пора мне, старцу, наконец, Так наслаждаться всем под солнцем, Как наслаждается скупец, Когда любуется червонцем. Меж тем как с милою землей Разлука будет длиться вечно,— Летят мгновенья чередой... Что хорошо, то скоротечно.

Уже давно иду я, утомленный; И на небе уж солнце высоко; А негде отдохнуть в степи сожженной, И все еще до цели далеко. Объятая безмолвием и ленью, Кругом пустыня скучная лежит... Хоть ветер бы пахнул! Летучей тенью И облако на миг не освежит... Вперед, вперед! За степью безотрадной Зеленый сад, я знаю, ждет меня; Там я в тени душистой и прохладной Найду приют от пламенного дня; Там жизнию я наслаждаться буду, Беседуя с природою живой; И отдохну, и навсегда забуду Тоску пути, лежащего за мной...

Порой в отчаянье приводит Меня наш старый шар земной: Он так давно вкруг солнца ходит Своей незримою тропой; В нем всё так сложно, так огромно; Так он красив и так богат... Но качеств этих результат Для жизни - менее чем скромный. Зачем вертится он века, Как в колесе вертится белка? Зачем так форма велика, Коль содержание так мелко?.. Всему политики виной, С душой ко злу лишь только чуткой. Без них такой нелепой шуткой Мне не казался б шар земной. Ну не обидно ль, в самом деле? Они пришли, как ночью тать, Судьбой вселенной завладели И род людской вернули вспять. Хоть грезят миром филантропы, Но их задача нелегка; В цивилизацию Европы Вновь лезет право кулака. Опять - стремленье всех ослабить, И к старой цели - старый путь: Нахально друга обмануть, Нещадно недруга ограбить. Народы все возбуждены И ждут лишь рокового часа, Потехам бешеной войны Готовя пушечное мясо. Какой тут нравственный успех? Мы только грубой силе верим, Когда, в чаду таких потех, От человека пахнет зверем... Мне и досадно и смешно, Когда я слышу хор хвалебный Творцам политики враждебной: "Как дальновидно! Как умно!" Ума тут нет. Я протестую. И, кстати, истину простую Пусть подтвердит мое перо: "Умно то только, что добро".

Что за прелесть сегодня погода! Этот снег на вершинах вдали, Эта ясность лазурного свода, Эта зелень цветущей земли... Всё покрыто торжественным блеском; Словно всё упрекает меня, Что в таком разногласии резком Мое сердце с веселием дня. О, желал бы я сам, чтоб хоть ныне На душе моей стало светло, Как на той вечно снежной вершине, Где сияние солнце зажгло; Чтоб чредой понеслись к моим думам Годы счастья былые мои, Как реки этой с ласковым шумом Голубые несутся струи... Пусть затмит мне минувшее время Эту жизнь и что ждет впереди... Упади же с души моей, бремя, Хоть на этот лишь день упади! Не боли хоть теперь, моя рана! Дай пожить мне блаженством былым. Много лет горячо, без обмана И любил я, и был я любим.

Чувств и дум несметный рой И толпа воспоминаний Всюду следуют за мной По пути моих страданий... Надо высказать мне их; Мой замкнутый мир им тесен, Сердце, в память дней былых, Просит песен. Спел бы я, как в эти дни, Мне светя, не заходило Всеобъемлющей любви Лучезарное светило; Как оно, сгорев дотла, Меркло, грустно потухая, И уж нет его... Пришла Ночь глухая. Душу вылил бы я всю; Воплотил бы сердце в звуки! Песни про любовь мою, И про счастье, и про муки, Про глубокую тоску - Их святыни не нарушат... Спел бы я, да не могу - Слезы душат...

Газете "Весть" О том, что "Вести" нет, воздержимся тужить: Она своим друзьям жить долго приказала; И "Вести" партия без "Вести" будет жить,- Не скажут про нее, что без вести пропала. Нашему прогрессу Он рос так честен, так умен, Он так радел о меньших братьях, Что был Россией задушен В ее признательных объятиях. Нашей цензуре Тебя уж нет!.. Рука твоя Не подымается, чтоб херить,- Но дух твой с нами, и нельзя В его бессмертие не верить!.. Нашему институту мировых посредников Кто мог подумать!.. Наш успех В нем выражался,- и давно ли?.. А уж почил он в лоне тех, Кто брали взятки и пороли!..

Эпохи знамение в том, Что ложь бесстыжая восстала И в быт наш лезет напролом Наглей и явней, чем бывало... О, глубоки еще следы Пороков старых и вражды То затаенной, то открытой К голодной черни - черни сытой! Героев времени вражда Ко всем делам гражданской чести Не знает меры и стыда. Как червь, их точит жажда мести. Вот наша язва! Вот предмет И отвращения, и смеха! У них иной заботы нет, Лишь бы загадить путь успеха Нечистотой своих клевет...

Я музыкальным чувством обладаю, Я для любви возвышенной рожден И ни на что ее не променяю,- Я в стройные созвучия влюблен. Природа - музыка! тебе внимаю... Не умолкая, песнь свою поет Весь мир про жизнь, которою он дышит,- И тот блажен, кто слушает и слышит! О, сколько он узнает и поймет,- Разведав путь в звучащий мир гармоний,- Непонятых поэм, неведомых симфоний!..

Я музыку страстно люблю, но порою Настроено ухо так нежно, что трубы, Литавры и флейты, и скрипки - не скрою - Мне кажутся резки, пискливы и грубы. Пускай бы звучала симфония так же, Как создал ее вдохновенный маэстро; И дух сохранился бы тот же, и даже Остались бы те же эффекты оркестра; Но пусть инструменты иные по нотам Исполнят ее,- и не бой барабана И вздох, издаваемый длинным фаготом, Дадут нам почувствовать forte* и piano**. Нет, хор бы составили чудный и полный Гул грома, и буря, и свист непогоды, И робкие листья, и шумные волны... Всего не исчислишь... все звуки природы! А пауз молчанье - заменят мгновенья Таинственной ночи, когда, молчаливый, Мир дремлет и грезит среди упоенья Прохладною тьмою и негой ленивой. * Громко, сильно (ит.). ** Тихо (ит.).