Все стихи Александра Полежаева

А в т о р Позвольте вам поднесть Тетрадь моих стихов... Ч и т а т е л ь Извольте. А в т о р Прикажете прочесть С полдюжины листов? Ч и т а т е л ь Увольте! А в т о р Статейки хороши — Вот эти, например... Ч и т а т е л ь Прекрасны. А в т о р А сколько в них души! А рифмы, а размер! Ч и т а т е л ь Ужасны! А в т о р Хочу, чтобы меня Князь Шаликов хвалил. Ч и т а т е л ь Отрадно. А в т о р Почтеннейшему я Две книги подарил. Ч и т а т е л ь Ну, ладно. А в т о р Я вижу, от стихов Вы любите зевать? Ч и т а т е л ь Безмерно. А в т о р Плодом моих трудов Нельзя пренебрегать. Ч и т а т е л ь 0, верно... А в т о р Желаю вас спросить: Вы шутите иль нет? Ч и т а т е л ь Немного. А в т о р Прошу не позабыть, Что колкий я поэт... Ч и т а т е л ь Как строго! А в т о р Сатиру в целый том И сотню эпиграмм... Ч и т а т е л ь О боже! А в т о р Во гневе роковом Готовлю я врагам... Ч и т а т е л ь И что же? А в т о р Узнаете же вы, Что значу я между... Ч и т а т е л ь Глупцами? А в т о р Восплещет пол-Москвы Правдивому суду... Ч и т а т е л ь Над вами!

"Ай, ахти! ох, ура, Православный наш царь, Николай государь, Б тебе мало добра! Обманул, погубил Ты мильоны голов,- Не сдержал, не свершил Императорских слов!.. Ты припомни, что мы, Не жалея себя, Охранили тебя От большой кутерьмы, Охранили, спасли И по братним телам Со грехом пополам На престол возвели! Много, много сулил Ты солдатам тогда; Миновала беда - И ты все позабыл! Помыкаешь ты нас По горам, по долам, Не позволишь ты нам Отдохнуть ни на час! От стальных тесаков У нас спины трещат, От учебных шагов У нас ноги болят! День и ночь наподряд, Как волов наповал, Бьют и мучат солдат Офицер и капрал. Что же, белый отец, Своих черных овец Ты стираешь с земли? Или думаешь ты Нами вечно играть?.. . . . . . . . . . . . Православный наш царь, Николай государь, Ты болван наших рук: Мы склеили тебя - И на тысячу штук Разобьем, разлюбя!"

Ахалук мой, ахалук, Ахалук демикотонный, Ты - работа нежных рук Азиатки благосклонной! Ты родился под иглой Атагинки чернобровой, После робости суровой И любви во тьме ночной. Ты не пышной пестротою, Цветом горных узденей, Но смиренной простотою, Цветом северных ночей Мил для сердца и очей... Черен ты, как локон длинный У цыганки кочевой; Мрачен ты, как дух пустынный Сторож урны гробовой; И серебряной тесьмою, Как волнистою струею Дагестанского ручья, Обвились твои края. Никогда игра алмаза У Могола на чалме, Никогда луна во тьме, Ни чело твое, о База, Это бледное чело, Это чистое стекло, Споря в живости с опалом, Под ревнивым покрывалом,- Не сияли так светло. Ах, серебряная змейка, Ненаглядная струя,- Это ты, моя злодейка, Ахалук суровый - я!

В темной горнице постель; Над постелью колыбель; В колыбели с полуночи Бьется, плачет что есть мочи Беспокойное дитя... Вот, лампаду засветя, Чернобровка молодая Суетится, припадая Белой грудью к крикуну, И лелеет, и ко сну Избалованного клонит, И поет, и тихо стонет На чувствительный распев Девяностолетних дев: Усыпительная песня «Да усни же ты, усни, Мой хороший молодец! Угомон тебя возьми, О постылый сорванец! Баю-баюшки-баю! Уж и есть ли где такой Сизокрылый голубок, Ненаглядный, дорогой, Как мой миленький сынок? Баю-баюшки-баю! Во зеленом во саду Красно вишенье растет; По широкому пруду Белый селезень плывет. Баю-баюшки-баю! Словно вишенье румян, Словно селезень он бел — Да усни же ты, буян! Не кричи же ты, пострел! Баю-баюшки-баю! Я на золоте кормить Буду сына моего; Я достану, так и быть, Царь-девицу для него... Баю-баюшки-баю! Будет важный человек Будет сын мой генерал... Ну, заснул... хоть бы навек! Побери его провал! Баю-баюшки-баю!» Свет потух над генералом; Чернобровка покрывалом Обвернула колыбель — И ложится на постель... В темной горнице молчанье, Только тихое лобзанье И неясные слова Были слышны раза два... После, тенью боязливой, Кто-то, чудилося мне, Осторожно и счастливо, При мерцающей луне, Пробирался по стене.

К груди твоей, Эмма, Приколот букет; Он жизни эмблема, Но розы в нем нет. Узорней, алее Есть много цветов; Но краше, милее Царица лугов. Эфирный влетает В окно мотылек, На персях лобзает Он каждый цветок, Над ландышем вьется, К лилее прильнул, Кружится, несется — И быстро вспорхнул. Куда ж ты, бесстрастный Любовник цветов? Иль ищешь прекрасной Царицы лугов? О Эмма, о Эмма! Вот блеск красоты!.. Как роза, эмблема Невинности ты.

Что написать, ей-ей, не знаю — Девиц и женщин не терплю, Лишь душу, чувство уважаю, И ум я искренно люблю...

Как бюст Венеры, ты прекрасна; Но, без души и без огня, Как хладный мрамор, для меня Ты, к сожаленью, не опасна. Ты рождена, чтобы служить В лукавой свите Купидона,— Но прежде должно оживить Тебя резцом Пигмалиона.

Есть духи зла — неистовые чада Благословенного отца; Удел их — грусть, отчаянье — отрада, А жизнь — мученье без конца. В великий час рождения вселенной, Когда извлек всевышний перст Из тьмы веков эфир одушевленный Для хора солнцев, лун и звезд; Когда творец торжественное слово В премудрой благости нарек: «Да будет прах величия основой!» И встал из праха человек... Тогда ему, светлы, необозримы, Хвалу воспели небеса, И юный мир, как сын его любимый, Был весь — волшебная краса... И ярче звезд и солнца золотого, Как иорданские струи, Вокруг его, властителя святого, Вились архангелов рои. И пышный сонм небесных легионов Был ясен, свят перед творцом, И на скрижаль божественных законов Взирал с трепещущим челом. Но чистый огнь невинности покорной В сынах бессмертия потух — И грозно пал, с гордынею упорной, Высокий ум, высокий дух. Свершился суд!.. Могучая десница Подъяла молнию и гром — И пожрала подземная темница Богоотверженный Содом! И плач, и стон, и вопль ожесточенья Убили прелесть бытия, И отказал в надежде примиренья Ему правдивый судия. С тех пор враги прекрасного созданья Таятся горестно во мгле, И мучит их, и жжет без состраданья Печать проклятья на челе. Напрасно ждут преступные свободы: Они противны небесам, Не долетит в объятия природы Их недостойный фимиам!

Зачем задумчивых очей С меня, красавица, не сводишь? Зачем огнем твоих речей Тоску на душу мне наводишь? Не припадай ко мне на грудь В порывах милого забвенья,— Ты ничего в меня вдохнуть Не можешь, кроме сожаленья! Меня не в силах воспалить Твои горячие лобзанья, Я не могу тебя любить — Не для меня очарованья! Я был любим, и сам любил — Увял на лоне сладострастья, И в хладном сердце схоронил Минуты горестного счастья; Я рано сорвал жизни цвет, Всё потерял, всё отдал Хлое,— И прежних чувств и прежних лет Не возвратит ничто земное! Еще мне милы красота И девы пламенные взоры, Но сердце мучит пустота, А совесть — мрачные укоры! Люби другого: быть твоим Я не могу, о друг мой милый!.. Ах, как ужасно быть живым, Полуразрушась над могилой!

Зачем хотите вы лишить Меня единственной отрады — Душой и сердцем вашим быть Без незаслуженной награды? Вы наградили всем меня — Улыбкой, лаской и приветом, И если я ничто пред целым светом, То с этих пор — я дорог для себя. Я не забуду вас в глуши далекой, Я не забуду вас в мятежной суете; Где б ни был я, везде с тоской глубокой Я буду помнить вас — везде!..

Она взошла, моя звезда, Моя Венера золотая; Она блестит как молодая В уборе брачном красота! Пустынник мира безотрадный, С ее таинственных лучей Я не свожу моих очей В тоске мучительной и хладной. Моей бездейственной души Не оживляя вдохновеньем, Она небесным утешеньем Ее дарит в ночной тиши. Какой-то силою волшебной Она влечет меня к себе, И, перекорствуя судьбе, Врачует грусть мечтой целебной. Предавшись ей, я вижу вновь Мои потерянные годы, Дни счастья, дружбы и свободы, И помню первую любовь.

Опять она, опять Москва! Редеет зыбкий пар тумана, И засияла голова И крест Великого Ивана! Вот он — огромный Бриарей, Отважно спорящий с громами, Но друг народа и царей С своими ста колоколами! Его набат и тихий звон Всегда приятны патриоту; Не в первый раз, спасая трон, Он влек злодея к эшафоту! И вас, Реншильд и Шлиппенбах, Встречал привет его громовый, Когда, с улыбкой на устах, Влачились гордо вы в цепях За колесницею Петровой! Дела высокие славян, Прекрасный век Семирамиды, Герои Альпов и Тавриды — Он был ваш верный Оссиан, Звучней, чем Игорев Баян. И он, супруг твой, Жозефина, Железный волей и рукой, На векового исполина Взирал с невольною тоской! Москва под игом супостата, И ночь, и бунт, и Кремль в огне — Нередко нового сармата Смущали в грустной тишине. Еще свободы ярой клики Таила русская земля; Но грозен был Иван Великий Среди безмолвного Кремля; И Святослава меч кровавый Сверкнул над буйной головой, И, избалованная славой, Она склонилась величаво Перед торжественной судьбой!.. Восстали царства; пламень брани Под небом Африки угас, И звучно, звучно с плеском дланей Слился Ивана шумный глас!.. И где ж, когда в скрижаль отчизны Не вписан доблестный Иван? Всегда, везде без укоризны Он русской правды алкоран!.. Люблю его в войне и мире, Люблю в обычной простоте И в пышной пламенной порфире, Во всей волшебной красоте, Когда во дни воспоминаний Событий древних и живых, Среди щитов, огней, блистаний, Горит он в радугах цветных!.. Томясь желаньем ненасытным Заняться важно суетой, Люблю в раздумье любопытном Взойти с народною толпой Под самый купол золотой И видеть с жалостью оттуда, Что эта гордая Москва, Которой добрая молва Всегда дарила имя чуда — Песку и камней только груда. Без слов коварных и пустых Могу прибавить я, что лица, Которых более других Ласкает матушка-столица, Оттуда видны без очков, Поверьте мне, как вереница Обыкновенных каплунов... А сколько мыслей, замечаний, Философических идей, Филантропических мечтаний И романтических затей, Всегда насчет других людей, На ум приходит в это время! Какое сладостное бремя Лежит на сердце и душе! Ах, это счастье без обмана, Оно лишь жителя Монблана Лелеет в вольном шалаше! Один крестьянин полудикий Недаром вымолвил в слезах: «Велик господь на небесах, Велик в Москве Иван Великий!» Итак, хвала тебе, хвала, Живи, цвети, Иван Кремлевский, И, утешая слух московский, Гуди во все колокола!..

Что могу тебе, Лозовский, Подарить для именин? Я, по милости бесовской, Очень бедный господин! В стоицизме самом строгом, Я живу без серебра, И в шатре моем убогом Нет богатства и добра, Кроме сабли и пера. Жалко споря с гневной службой, Я ни гений, ни солдат, И одной твоею дружбой В доле пагубной богат! Дружба — неба дар священный, Рай земного бытия! Чем же, друг неоцененный, Заплачу за дружбу я? Дружбой чистой, неизменной, Дружбой сердца на обмен: Плен торжественный за плен!.. Посмотри: невольник страждет В неприятельских цепях И напрасно воли жаждет, Как источника в степях. Так и я, могучей силой Предназначенный тебе, Не могу уже, мой милый, Перекорствовать судьбе... Не могу сказать я вольно: «Ты чужой мне, я не твой!» Было время — и довольно... Голос пылкий и живой Излетел, как бури вой, Из груди моей суровой... Ты услышал дивный звук, Громкий отзыв жизни новой — И уста и пламень рук, Будто с детской колыбели, Навсегда запечатлели В нас святое имя: друг! В чем же, в чем теперь желанье Имениннику души: Это верное признанье Глубже в сердце запиши!..

Игра военных суматох, Добыча яростной простуды, В дыму лучинных облаков, Среди горшков, бабья, посуды, Полуразлегшись на доске Иль на скамье, как вам угодно, В избе негодной и холодной, В смертельной скуке и тоске Пишу к вам, ветреные други! Пишу — и больше ничего,— И от поэта своего Прошу не ждать другой услуги. Я весь — расстройство... Я дышу, Я мыслю, чувствую, пишу, Расстройством полный; лишь расстройство В моем рассудке и уме... В моем посланьи и письме Найдете вы лишь беспокойство! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И этот приступ неприродный Вас удивят, наверно, вдруг. Но, не трактуя слишком строго, Взглянув в себя самих немного, Мое безумство не виня, Вы не осудите меня. Я тот, чем был, чем есть, чем буду, Не пременюсь, непременим... Но ах! когда и где забуду, Что роком злобным я гоним? Гоним, убит, хотя отрада Идет одним со мной путем, И в небе пасмурном награда Мне светит радужным лучом. «Я пережил мои желанья!» — Я должен с Пушкиным сказать, «Минувших дней очарованья» Я должен вечно вспоминать. Часы последних сатурналий, Пиров, забав и вакханалий, Когда, когда в красе своей Изменят памяти моей? Я очень глуп, как вам угодно, Но разных прелестей Москвы Я истребить из головы Не в силах... Это превосходно! Я вечно помнить буду рад: «Люблю я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость, И дам обдуманный наряд». Моя душа полна мечтаний, Живу прошедшей суетой, И ряд несчастий и страданий Я заменять люблю игрой Надежды ложной и пустой. Она мне льстит, как льстит игрушка Ребенку в праздник годовой, Или как льстит бостон и мушка Девице дряхлой и седой,— Хоть иногда в тоске бессонной Ей снится образ жениха; Или как запах благовонный Льстит вялым чувствам старика. Вот всё, что гадкими стихами Поэт успел вам написать, И за небрежными строками Блестит безмолвия печать... В моей избе готовят ужин, Несут огромный чан ухи, Стол ямщикам голодным нужен — Прощайте, други и стихи! Когда же есть у вас забота Узнать, когда и где охота Во мне припала до пера,— В деревне Лысая гора.

Таланты ваши оценить Никто не в силах, без сомненья! Того ни с чем нельзя сравнить, Что выше всякого сравненья!.. Вы рождены пленять сердца Душой, умом и красотою И чувств высоких полнотою Примерной матери и редкого отца. О, тот постигнул верх блаженства, Кто высшей цели идеал, Кто все земные совершенства В одном созданье увидал. Кому же? Мне, рабу несчастья, Приснился дивный этот сон — И с тайной силой самовластья Упал, налег на душу он. Я вижу! нет, не сновиденье Меня ласкает в тишине! То не волшебное явленье Страдальцу в дальней стороне! Не гармоническая лира Звучит и стонет надо мной И из вещественного мира Зовет, зовет меня с собой К моей отчизне неземной!.. Нет — это вы! Не очарован Я бредом пылкой головы... Цепями грусти не окован Мой дух свободный... Это вы!.. Кто, кроме вас, творящими перстами, Единым очерком холодного свинца Дает огонь и жизнь, с минувшими страстями, Чертам бездушным мертвеца? Чья кисть, назло природе горделивой, Враждует с ней на лоске полотна И воскрешает прихотливо, Как мощный дух, века и времена? Так это вы!.. Я перед вами... Вы мой рисуете портрет — И я мирюсь с жестокими врагами, Мирюсь с самим собой! Я вижу новый свет! Простите смелости безумной Певца, гонимого судьбой, Который, после бури шумной, В эмали неба голубой Следит звезду надежды благосклонной И, счастливый, в тени приветливой садов Пьет жадно воздух благовонный Ароматических цветов!..

Судьба меня в младенчестве убила! Не знал я жизни тридцать лет, Но ваша кисть мне вдруг проговорила: "Восстань из тьмы, живи, поэт!" И расцвела холодная могила, И я опять увидел свет...

Под Черные горы на злого врага Отец снаряжает в поход казака. Убранный заботой седого бойца Уж трам абазинский стоит у крыльца. Жена молодая, с поникшей главой, Приносит супругу доспех боевой, И он принимает от белой руки Кинжал Базалая, булат Атаги И труд Царяграда — ружье и пистоль.* На скатерти белой прощальная соль, И хлеб, и вино, и Никола святой... Родителю в ноги... жене молодой — С таинственной бурей таинственный взор И брови на шашку — вине приговор, Последнего слова и ласки огонь!.. И скрылся из виду и всадник и конь! Счастливый казак! От вражеских стрел, от меча и огня Никола хранит казака и коня. Враги заплатили кровавую дань, И смолкла на время свирепая брань. И вот полунощною тихой порой Он крадется к дому глухою тропой, Он милым готовит внезапный привет, В душе его мрачного предчувствия нет. Он прямо в светлицу к жене молодой — И кто же там с нею?.. Казак холостой! Взирает обманутый муж на жену И слышит в руке и душе сатану: «Губи лицемерку — она неверна!» Но вскоре рассудком изгнан сатана... Казак изнуренные силы собрал И, крест сотворивши, Николе сказал: «Никола, Никола, ты спас от войны, Почто же не спас от неверной жены?» Несчастный казак! * На Кавказе между казаков пистолет так всегда называется.

О толстый муж, и поздно ты и рано С чахоточной женой сидишь за фортепьяно, И царствует тогда и смех и тишина,.. О, толстый муж! о, тонкая жена! Приходит мне на мысль известная картина: Танцующий медведь с наряженной козой... О, если б кто-нибудь увидел господина, Которого теперь я вижу пред собой, То верно бы сказал: премудрая природа, Ты часто велика, но часто и смешна! Простите мне, но вы — два страшные урода, О, толстый муж! о, тонкая жена!

Я полюбил ее с тех пор, Когда печальный, тихий взор Она на мне остановила, Когда безмолвным языком Очей, пылающих огнем, Она со мною говорила. О, как безмолвный этот взор Был для души моей понятен, Как этот тайный разговор Был восхитительно приятен! Пронзенный тысячами стрел Любви безумной и мятежной, Я, очарованный, смотрел На милый образ девы нежной; Я весь дрожал, я трепетал, Как злой преступник перед казнью, Непостижимою боязнью Мой дух смущенный замирал... Полна живейшего вниманья К моей мучительной тоске, Она с улыбкой состраданья, Как ропот арфы вдалеке, Как звук волшебного напева, Мне чувства сердца излила. И эта речь, о дева, дева, Меня, как молния, пожгла!.. Властитель мира, царь небесный! . . . . . . . . . . . . . . . . Она, мой ангел, друг прелестный, Она — не может быть моей!.. Едва жива, она упала Ко мне на грудь; ее лицо То вдруг бледнело, то пылало,— Но на руке ее сверкало, Ах, обручальное кольцо!.. Свершилось всё!.. Кровавым градом Кольцо невесты облило Мое холодное чело... Я был убит землей и адом... Я встал, отбросил, от себя Ее обманчивую руку И, сладость жизни погубя, Стеснив в груди любовь и муку, Ей на ужасную разлуку Сказал: «Прости, забудь меня! Прости, невеста молодая, Любви торжественный залог! Прости, прекрасная, чужая! Со мною смерть — с тобою бог! Спеши на лоно сладострастья, На лоно радостей земных, Где ждет тебя в минуту счастья Нетерпеливый твой жених; Где он, с владычеством завидным, Твой пояс девственный сорвет И, с самовластием обидным, Своею милой назовет... Люби его: тебя достоин Судьбою избранный супруг; Но помни, дева,— я покоен; Твой долг — мучитель, а не друг... Печально, быстро вянут розы На зное летнем без росы; В темнице душной моют слезы Порабощенные красы...» Далеко, долго раздавался Стон бедной девы над кольцом И с шумной радостью примчался За нею суженый с попом. Напрасно я забыть былое Хочу в далекой стороне: Мне часто видится во сне Кольцо на пальце золотое. Хочу забыть мою тоску, Твержу себе: она чужая!.. Но бесполезно изнывая, Забыть до гроба не могу.

Люблю я позднею порой, Когда умолкнет гул раскатный И шум докучный городской, Досуг невинный и приятный Под сводом неба провождать; Люблю задумчиво питать Мои беспечные мечтанья Вкруг стен кремлевских вековых, Под тенью липок молодых И пить весны очарованье В ароматических цветах, В красе аллей разнообразных, В блестящих зеленью кустах. Тогда, краса ленивцев праздных, Один, не занятый никем, Смотря и ничего не видя, И, как султан, на лавке сидя, Я созидаю свой эдем В смешных и странных помышленьях. Мечтаю, грежу как во сне, Гуляю в выспренних селеньях — На солнце, небе и луне; Преображаюсь в полубога, Сужу решительно и строго Мирские бредни, целый мир, Дарую счастье миллионам... (Весы правдивые законам) И между тем, пока мой пир Воздушный, легкий и духовный Приемлет всю свою красу, И я себя перенесу Гораздо дальше подмосковной,— Плывя, как лебедь, в небесах, Луна сребрит седые тучи; Полночный ветер на кустах Едва колышет лист зыбучий; И в тишине вокруг меня Мелькают тени проходящих, Как тени пасмурного дня, Как проблески огней блудящих.

Ты ли, ангел ненаглядный, Ты ли, дева — алый цвет,— Изнываешь безотрадно В полном блеске юных лет? На тебя ль недуг туманный, В пышном празднике весны, Налетел, как враг нежданный, Из далекой стороны? Скучен, грустен взор печальный Голубых твоих очей — Он, как факел погребальный, Блещет в сумраке ночей. Развился пушистый волос На увядших раменах; Нет улыбки, томный голос Слабо ропщет на устах. И для чувства наслажденья, И для неги и любви Ты мертва, огонь мученья Пробежал в твоей крови!.. И когда ж бальзам природы — Утешитель бытия — Воскресит и для свободы И для счастия тебя? Верь мне, дева, с ранним утром, В те часы, когда росой, Будто светлым перламутром, Будто яркою слезой Окристаллятся поляны И весенние цветы, И денницы луч багряный Блещет мирно с высоты, И тогда, как ночью сонной Осенен безмолвный мир И прохладно, благовонно Веет сладостный зефир,— Я дремотою отрадной Не сомкну моих очей И встречаю с грустью хладной Свет зари и тьму ночей!.. Что мне солнце, что мне звезды! Что мне ясная лазурь! Я в груди, как в лоне бездны, Затаил весь ужас бурь... Дева-солнце, дева-радость, Ты явилась мне в тиши, И слетела жизни сладость В глубину моей души! Я знакомые страданья На мгновенье позабыл — И любви и упованья Чашу полную испил. Я мечтал... но дух упорный, Мой гонитель на земле, Луч надежды благотворной Потопил в глубокой мгле. Где ты, что ты, образ милый? Я ищу тебя, но ты — Только призрак лишь унылый Изнуренной красоты!..

Враждуя с ветреной судьбой, Всегда я ветреностью болен И своенравно не доволен Никем,— а более собой. Никем — за то, что черным ядом Сердца людей напоены; Собой — за то, что вечным адом Душа и грудь моя полны. Но есть приятные мгновенья!.. Я испытал их между вас, И, верьте, с чувством сожаленья Я вспомяну о них не раз.

Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Быстро волны ручейка Мчат оторванный цветок; Видит резвый мотылек Листик алого цветка, Вьется в воздухе, летит, Ближе... вот к нему прильнул... Ветер волны колыхнул — И цветок на дне лежит... Где же, где же, мотылек, Роза нежная твоя? Ах, не может для тебя Возвратить ее поток!.. Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Было время, как и ты, Я глядел на божий свет; Но прошли пятнадцать лет — И рассеялись мечты. Хладной бурною рекой Рой обманов пролетел, И мой дух окаменел Под свинцовою тоской! Где ты, радость? Где ты, кровь? Где огонь бывалых дней?.. Ах, из памяти моей Истребила их любовь! Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Будет время, как и я, Ты о прежнем воздохнешь И печально вспомянешь: «Где ты, молодость моя? ..» Молчалива и одна, Будешь сердце поверять И, уныния полна, Втайне слезы проливать. Потемнеют небеса В ясный полдень для тебя, Не узнаешь ты себя — Пролетит твоя краса... Смейся ж, смейся и шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти!

Где ты, время невозвратное Незабвенной старины? Где ты, солнце благодатное Золотой моей весны? Как видение прекрасное, В блеске радужных лучей, Ты мелькнуло, самовластное, И сокрылось от очей! Ты не светишь мне по-прежнему, Не горишь в моей груди - Предан року неизбежному Я на жизненном пути. Тучи мрачные, громовые Над главой моей шумят; Предвещания суровые Дух унылый тяготят. Ах, как много драгоценного Я в сей жизни погубил! Как я идола презренного - Жалкий мир - боготворил! С силой дивной и кичливою Добровольного бойца И с любовию ревнивою Исступленного жреца Я служил ему торжественно, Без раскаянья страдал И рассудка луч божественный На безумство променял! Как преступник, лишь окованный Правосудною рукой,- Грозен ум, разочарованный Светом истины нагой! Что же?.. Страсти ненасытные Я таил среди огня, И друзья - злодеи скрытные - Злобно предали меня! Под эгидою ласкательства, Под личиною любви Роковой кинжал предательства Потонул в моей крови! Грустно видеть бездну черную После неба и цветов, Но грустнее жизнь позорную Убивать среди рабов И, попранному обидою, Видеть вечно за собой С неотступной Немезидою Безответственный разбой! Где ж вы, громы-истребители, Что ж вы кроетесь во мгле, Между тем как притеснители Торжествуют па земле! Люди, люди развращенные - То рабы, то палачи,- Бросьте, злобой изощренные, Ваши копья и мечи! Не тревожьте сталь холодную - Лютой ярости кумир! Вашу внутренность голодную Не насытит целый мир! Ваши зубы кровожадные Блещут лезвием косы - Так грызитесь, плотоядные, До последнего, как псы!..

Весенний вечер на равнины Кавказа знойного слетел; Туман медлительный одел Гор дальних синие вершины. Как море розовой воды, Заря слилась на небе чистом С мерцаньем солнца золотистым, И гаснет всё; и с высоты Необозримого эфира, Толпой видений окружен, На крыльях легкого зефира Спустился друг природы — сон... ______ Его влиянию покорный, Забот и воли мирный сын, Покой вкушает благотворный Трудолюбивый селянин. Богатый духом безмятежным, Он спит в кругу своей семьи, Под кровом верным и надежным Давно испытанной любви. И счастлив в незавидной доле! Его всегда лелеют сны: Он видит вечно луг и поле, И поцелуй своей жены. И он — заране утомленный Слепой фортуной сибарит,— И он от бедного сокрыт На ложе неги утонченной! Напрасно голос гробовой Страданья тяжкого взывает: Он никогда не возмущает Его души полуживой! И пусть таит глухая совесть Свою докучливую повесть: Ее ужасно прочитать Во глубине души убитой! Ужасно небо призывать Деснице, кровию облитой!.. ______ Едва заметною грядой — Громад воздушных ряд зыбучий — Плывут во тьме седые тучи, И месяц бледный, молодой, Закрытый их печальной тканью, Прорезал дальний горизонт И над гремучею Кубанью Глядится в новый Геллеспонт... Бывало, бодрый и безмолвный, Казак на пагубные волны Вперяет взор сторожевой: Нередко их знакомый ропот Таил коней татарских топот Перед тревогой боевой; Тогда винтовки смертоносной Нежданный выстрел вылетал — И хищник смертию поносной На бреге русском погибал; Или толпой ожесточенной Врывались злобные враги В шатры Защиты изумленной — И обагряли глубь реки Горячей кровью казаки. Но миновало время брани, Смирился дерзостный джигит, И редко-редко на Кубани Свинец убийственный свистит. Молчаньем мрачным и печальным Окрестность битв обложена, И будто миром погребальным Убита бранная страна... ______ Всё дышит негою прохладной, Всё спит... Но что же сон отрадный, В тиши таинственных ночей, Не посетит моих очей? Зачем зову его напрасно? Иль в самом деле так ужасно Утратить вольность и покой?.. ______ Ужель они невозвратимы, Кумиры юности моей, И никогда не укротимы Порывы сильные страстей?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ______ Ах, кто мечте высокой верил, Кто почитал коварный свет И на заре весенних лет Его ничтожество измерил; Кто погубил, подобно мне, Свои надежды и желанья; Пред кем разрушились вполне Грядущей жизни упованья; Кто сир и чужд перед людьми, Кому дадут из сожаленья Иль ненавистного презренья Когда-нибудь клочок земли,— Один лишь тот меня оценит, Моей тоски не обвинив, Душевным чувствам не изменит И скажет: «Так, ты несчастлив!» Как брат к потерянному брату, С улыбкой нежной подойдет, Слезу страдальную прольет И разделит мою утрату!.. . . . . . . . . . . . . . . Лишь он один постигнуть может, Лишь он один поймет того, Чье сердце червь могильный гложет! Как пальма в зеркале ручья, Как тень налетная в лазури, В нем отразится после бури Душа унылая моя!.. Я буду — он, он будет — я, В одном из нас сольются оба, И пусть тогда вражда и злоба, И смерть, и заступ гробовой Шумят над нашей головой!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но где же он, воображенье Очаровавший идеал — Мое прелестное виденье Среди пустых, туманных скал? Подобно грозным исполинам, Они чернеют по равнинам В своей бесстрастной красоте; Лишь иногда на высоте Или в развалинах кремнистых, Мелькая парой глаз огнистых, Кабан свирепый пробежит; Или орлов голодных стая, С пустынных мест перелетая, На время сон их возмутит. А я на камне одиноком, Рушитель общей тишины, Сижу в забвении глубоком, Как дух подземной стороны. И пронесутся дни и годы Своей обычной чередой, Но мне покоя и свободы Не возвратят они с собой!

О, для чего судьба меня сгубила? Зачем из цепи бытия Меня навек природа исключила, И страшно вживе умер я? Еще в груди моей бунтует пламень Неугасаемых страстей, А совесть, как врага заклятый камень, Гнетет отверженца людей! Еще мой взор, блуждающий, но быстрый, Порою к небу устремлен, А божества святой отрадной искры, Надежды с верой, я лишен! И дышит всё в создании любовью, И живы червь, и прах, и лист, А я, злодей, как Авелевой кровью Запечатлен! Я атеист!.. И вижу я, как горестный свидетель, Сиянье утренней звезды, И с каждым днем твердит мне добродетель: «Страшись, страшись готовой мзды!..» И грозен он, висящей казни голос, И стынет кровь во мне, как лед, И на челе стоит невольно волос, И выступает градом пот! Бежал бы я в далекие пустыни, Презрел бы ужас гробовой! Душа кипит, но не руке, рабыне, Разбить сосуд свой роковой! И жизнь моя мучительнее ада, И мысль о смерти тяжела... А вечность... ах! она мне не награда — Я сын погибели и зла! Зачем же я возник, о провиденье, Из тьмы веков перед тобой? О, обрати опять в уничтоженье Атом, караемый судьбой! Земля, раскрой несытую утробу, Горящей Этной протеки И, бурный вихрь, тоску мою и злобу И память с пеплом развлеки!

Как долго ждет Моя любовь — Зачем нейдет Моя Любовь? Пора давно! Часы летят И все одно Любви твердят: Скорей, скорей Ловите нас, Пока Морфей Скрывает вас От зорких глаз!.. Поет петух, Пропел другой — И пылкий дух Убит тоской: Всё нет и нет! Редеет тень И брезжит свет, И скоро день... Спеши, спеши, Моя Любовь, И утуши Мою любовь!..

Там, над быстрою рекой, Есть волшебное окно; Белоснежною рукой Открывается оно. Груди полные дрожат Из-под тени полотна; Очи светлые блестят Из волшебного окна... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И, склонясь на локоток, Под весенний вечерок, Миловидна, хороша Смотрит девица-душа. Улыбнется — и природа расцветет, И приятней соловей в саду поет, И над ручкою лилейной Вьется ветер тиховейный, И порхает, И летает С сладострастною мечтой Над девицей молодой. Но лишь только опускает раскрасавица окно, Всё над Тереком суровым и мертво и холодно. Улыбнись, душа-девица, Улыбнись, моя любовь, И вечерняя зарница Осветит природу вновь! Нет! жестокая, не слышит Робкой жалобы моей И в груди ее не пышет Пламень неги и страстей. Будет время, равнодушная краса, Разнесется от печали светло-русая коса! Сердце пылкое, живое Загрустит во тьме ночной, И страдание чужое Ознакомится с тобой; И откроешь ты ревниво Потаенное окно, Но любви нетерпеливой Не дождется уж оно!

Нас было двое - брат и я... А. Пушкин Я осужден! К позорной казни Меня закон приговорил! Но я печальный мрак могил На плахе встречу без боязни,- Окончу дни мои, как жил. К чему раскаянье и слезы Перед бесчувственной толпой, Когда назначено судьбой Мне слышать вопли, и угрозы, И гул проклятий за собой? Давно душой моей мятежной Какой-то демон овладел, И я зловещий мой удел, Неотразимый, неизбежный, В дали туманной усмотрел... Не розы светлого Пафоса, Не ласки гурий в тишине, Не искры яхонта в вине,- Но смерть, секира и колеса Всегда мне грезились во сне! Меня постигла дума эта И ознакомилась со мной,- Как холод с южною весной Или фантазия поэта С унылой северной луной. Мои утраченные годы Текли, как бурные ручьи, Которых мутные струи Не серебрят, а пенят воды На лоне илистой земли. Они рвались, они бежали К неверной цели без препон; Но быстрый бег остановлён, И мне размах холодной стали Готовит праведный закон. Взойдет она, взойдет, как прежде, Заутра ранняя звезда, Проснется неба красота,- Но я... я небу и надежде Скажу: "Простите навсегда!" Взгляну с улыбкою печальной На этот мир, на этот дом, Где я был с счастьем незнаком, Где я, как факел погребальный, Горел в безмолвии ночном; Где, может быть, суровой доле Я чем-то свыше обречен, Где я страстями заклеймен, Где чем-то свыше, поневоле, Я был на время заключен; Где я... Но что?.. Толпа народа Уже кипит на площади... Я слышу: "Узник, выходи!" Готов - иду!.. Прости, природа, Палач, на казнь меня веди!..

И нет их, нет! промчались годы Душевных бурь и мятежей, И я далек от рубежей Войны, разбоя и свободы... И я, без грусти и тоски, Покинул бранные станицы, Где в вечной праздности девицы, Где в вечном деле казаки; Где молоканки очень строги Для целомудренных невест; Где днем и стража и разъезд, А ночью шумные тревоги; Где бородатый богатырь, Всегда готовый на сраженье, Меняет важно на чихирь В горах отбитое именье; Где беззаботливый старик Всегда молчит благопристойно, Лишь только б сварливый язык Не возмущал семьи покойной; Где день и ночь седая мать Готова дочери стыдливой Седьмую заповедь читать; Где дочь внимает терпеливо Совету древности болтливой, И между тем в тринадцать лет, В глазах святоши боязливой, Полнее шьет себе бешмет; . . . . . . . . . . . . . . . Где безукорная жена Глядит скосясь на изувера,[1] . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Где муж, от сабли и седла Бежав, как тень, в покое кратком, Под кровом мирного угла Себе растит в забвеньи сладком Красу оленьего чела; Где всё живет одним развратом;[2] Где за червонец можно быть Жене — сестрой, а мужу братом; Где можно резать и душить Проезжих с солнечным закатом; Где яд, кинжал, свинец и меч Всегда сменяются пожаром, И голова катится с плеч Под неожиданным ударом; Где, наконец, Кази-Мулла, Свирепый воин исламизма, В когтях полночного орла Растерзан с гидрой фанатизма, И пал коварный Бей-Булат,[3] И кровью злобы и раздора Запечатлел дела позора Отважный русский ренегат...[4] И всё утихло: стан проклятий, Громов победных торжество — И село мира божество На трупах недругов и братий... Таков сей край, от древних лет, Свидетель казни Прометея, Войны Лукулла и Помпея И Тамерлановых побед. [1] Изувер — почетное титло, которым величают иногда закоренелые старообрядки воинов.
[2] Частые необходимые сношения казаков с горцами служат невольною причиною беспорядков, происходящих иногда в станицах. Кому не известны хищные, неукротимые нравы чеченцев. Кто не знает, что миролюбивейшие меры, принимаемые русским правительством для смирения, буйства сих мятежников, никогда не имели полного успеха; закоренелые в правилах разбоя, они всегда одинаковы. Близкая неминуемая опасность успокаивает их на время, после опять то же вероломство, то же убийство в недрах своих благодетелей. Черты безнравственности, приведенные в сем отрывке, относятся, собственно, к этому жалкому народу.
[3] Бей-Булат — важное лицо в истории горских революций. [4] Ренегат Каплунов — беглый русский солдат, прославивший себя в горах разбоем и непримиримой ненавистью к соотечественникам.

Я умру! на позор палачам Беззащитное тело отдам! Равнодушно они Для забавы детей Отдирать от костей Станут жилы мои! Обругают, убьют И мой труп разорвут! Но стерплю! Не скажу ничего, Не наморщу чела моего! И, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Неподвижен и смел, Встречу миг роковой И, как воин и муж, Перейду в страну душ. Перед сонмом теней воспою Я бесстрашную гибель мою. И рассказ мой пленит Их внимательный слух, И воинственный дух Стариков оживит; И пройдет по устам Слава громким долам. И рекут они в голос один: "Ты достойный прапрадедов сын!"- Совокупной толпой Мы на землю сойдем И в родных разольем Пыл вражды боевой; Победим, поразим И врагам отомстим! Я умру! на позор палачам Беззащитное тело отдам! Но, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Я недвижим и смел Встречу миг роковой!

Вот мрачится Свод лазурный! Вот крутится Вихорь бурный! Ветр свистит, Гром гремит, Море стонет - Путь далек... Тонет, тонет Мой челнок!.. Все чернее Свод надзвездный, Все страшнее Воют бездны! Глубь без дна! Смерть верна! Как заклятый Враг грозит, Вот девятый Вал бежит!.. Горе, горе! Он настигнет: В шумном море Челн погибнет! Гроб готов!.. Треск громов Над пучиной Ярых вод Вздох пустынный Разнесет!.. Дар заветный Провиденья, Гость приветный Наслажденья - Жизнь иль миг! Не привык Утешаться Я тобой,- И расстаться Мне с мечтой! Сокровенный Сын природы, Неизменный Друг свободы,- С юных лет В море бед Я направил Быстрый бег И оставил Мирный брег! На равнинах Вод зеркальных, На пучинах Погребальных Я скользил; Я шутил Грозной влагой - Смертный вал Я отвагой Побеждал! Как минутный Прах в эфире, Бесприютный Странник в мире, Одинок, Как челнок, Уз любови Я не знал, Жаждой крови Не сгорал! Парус белый Перелетный, Якорь смелый, Беззаботный, Тусклый луч Из-за туч, Проблеск дали В тьме ночей - Заменяли Мне друзей! Что ж мне в жизни Безызвестной? Что в отчизне Повсеместной? Чем страшна Мне волна? Пусть настигнет С вечной мглой, И погибнет Труп живой!.. Все чернее Свод надзвездный; Все страшнее Воют бездны; Ветр свистит, Гром гремит, Море стонет - Путь далек... Тонет, тонет Мой челнок!

Разлюби меня, покинь меня, Доля, долюшка железная! Опротивела мне жизнь моя, Молодая, бесполезная! Не припомню я счастливых дней, Не знавал я их с младенчества,- Для измученной души моей Нет в подсолнечной отечества! Слышал я, что будто божий свет Я увидел с тихим ропотом, А потом житейских бурь и бед Не избегнул с горьким опытом. Рано-рано ознакомился Я на море с непогодою. Поздно-поздно приготовился В бой отчаянный с невзгодою! Закатилася звезда моя, Та ль звезда моя туманная, Что следила завсегда меня, Как невеста нежеланная! Не ласкала, не лелеяла, Как любовница заветная,- Только холодом обвеяла, Как изменница всесветная!

У меня ль, молодца, Ровно в двадцать лет Со бела со лица Спал румяный цвет, Черный волос кольцом Не бежит с плеча; На ремне золотом Нет грозы-меча, За железным щитом Нет копья-огня, Под черкесским седлом Нет стрелы-коня; Нет перстней дорогих Подарить милой! Без невесты жених, Без попа налой... Расступись, расступись, Мать-сыра земля! Прекратись, прекратись, Жизнь-тоска моя! Лишь по ней, по милой, Красен белый свет; Без милой, дорогой Счастья в мире нет!

В душе горит огонь любви, Я жажду наслажденья,- О милый мой, лови, лови Минуту заблужденья! Явись ко мне - явись, как дух, Нежданный, беспощадный, Пока томится, ноет дух В надежде безотрадной, Пока играет на челе Румянец прихотливый, И вижу я в туманной мгле Звезду любви счастливой! Я жду тебя - я вся твоя, Покрой меня лобзаньем, И полно жить,- и тихо я Сольюсь с твоим дыханьем! В душе горит огонь любви, Я жажду наслажденья,- О милый мой, лови, лови Минуту заблужденья!

Притеснил мою свободу Кривоногий штабс-солдат: В угождение уроду Я отправлен в каземат. И мечтает блинник сальный В черном сердце подлеца Скрыть под лапою нахальной Имя вольного певца. Но едва ль придется шуту Отыграться без стыда: Я - под спудом на минуту, Он - в болоте навсегда.

Я погибал... Мой злобный гений Торжествовал!.. Отступник мнений Своих отцов, Враг угнетений, Как царь духов, В душе безбожной Надежды ложной Я не питал И из Эреба Мольбы на небо Не воссылал. Мольба и вера Для Люцифера Не созданы,- Гордыне смелой Они смешны. Злодей созрелый, В виду смертей В когтях чертей - Всегда злодей. Порабощенье, Как зло за зло, Всегда влекло Ожесточенье. Окаменен, Как хладный камень, Ожесточен, Как серный пламень, Я погибал Без сожалений, Без утешений... Мой злобный гений Торжествовал! Печать проклятий - Удел моих Подземных братий, Тиранов злых Себя самих,- Уже клеймилась В моем челе; Душа ко мгле Уже стремилась... Я был готов Без тайной власти Сорвать покров С моих несчастий. Последний день Сверкал мне в очи; Последней ночи Встречал я тень,- И в думе лютой Все решено; Еще минута - И... свершено!.. Но вдруг нежданный Надежды луч, Как свет багряный, Блеснул из туч: Какой-то скрытый, Но мной забытый Издавна бог Из тьмы открытой Меня извлек! Рукою сильной Остов могильный Вдруг оживил,- И Каин новый В душе суровой Творца почтил. Непостижимый, Неотразимый, Он снова влил В грудь атеиста И лжесофиста Огонь любви! Он снова дни Тоски печальной Озолотил И озарил Зарей прощальной! Гори ж, сияй, Заря святая! И догорай, Не померкая!

Была пора — за милый взгляд Очаровательно-притворный Платить я жизнию был рад Красе обманчиво-упорной! Была пора — и ночь и день Я бредил хитрою улыбкой, И трудно было мне, и лень Расстаться с жалкою ошибкой. Теперь пора веселых снов Прошла, рассорилась с поэтом — И я за пару нежных слов Себя безумно не готов Отправить в вечность пистолетом. Теперь хранит меня судьба: Пленяюсь женщиной, как прежде, Но разуверился в надежде Увидеть розу без шипа.

Пышно льется светлый Терек В мирном лоне тишины; Девы юные на берег Вышли встретить пир весны. Вижу игры, слышу ропот Сладкозвучных голосов, Слышу резвый, легкий топот Разноцветных башмачков. Но мой взор не очарован И блестит не для побед - Он тобой одним окован, Алый шелковый бешмет! Образ девы недоступной, Образ строгой красоты Думой грустной и преступной Отравил мои мечты. Для чего у страсти пылкой Чародейной силы нет - Превратиться невидимкой В алый шелковый бешмет? Для чего покров холодный, А не чувство, не любовь, Обнимает, жмет свободно Гибкий стан, живую кровь?

Мне наскучило, девице, Одинешенькой в светлице Шить узоры серебром! И без матушки родимой Сарафанчик мой любимый Я надела вечерком - Сарафанчик, Расстеганчик! В разноцветном хороводе Я играла на свободе И смеялась как дитя! И в светлицу до рассвета Воротилась: только где-то Разорвала я шутя Сарафанчик, Расстеганчик! Долго мать меня журила - И до свадьбы запретила Выходить за ворота; Но за сладкие мгновенья Я тебя без сожаленья Оставляю навсегда, Сарафанчик, Расстеганчик!

Курись, табак мой! Вылетай Из трубки, дым приятный, И облаками расстилай Свой запах ароматный! Не столько персу мил кальян Или шербет душистый, Сколь мил душе моей туман Твой легкий и волнистый! Тиран лишил меня всего — И чести и свободы, Но всё курю, назло его, Табак, как в прежни годы; Курю и мыслю: как горит Табак мой в трубке жаркой, Так и меня испепелит Рок пагубный и жалкой... Курись же, вейся, вылетай Из трубки, дым приятный, И, если можно, исчезай И жизнь с ним невозвратно!

Там, на небе высоко Светит солнце без лучей,— Так от друга далеко Гаснет свет моих очей!.. У косящата окна Раскрасавица сидит; Призадумавшись, она Буйну ветру говорит: «Не шуми ты, не шуми, Буйный ветер, под окном; Не буди ты, не буди Грусти в сердце ретивом; Не тверди мне, не тверди Об изменнике моем! Изменил мне, изменил Мой губитель роковой; Насмеялся, пошутил Над моею простотой, Над моею простотой, Над девичьей красотой! Я погибла бы, душа Красна девка, от ножа, Я погибла б от руки, А не с горя и тоски. Ты убей меня, убей, Ненавистный мой злодей! Я сказала бы ему, Милу другу своему: "Не жалею я себя, Ненавижу я тебя! Лей и пей ты мою кровь, Утуши мою любовь!" Не шуми ж ты, не шуми, Буйный ветер, надо мной; Полети ты, полети Вдоль дороги столбовой! По дороге столбовой Скачет воин молодой; Налети ты на него, На тирана моего; Просвищи, как жалкий стон, Прошепчи ему поклон От высоких от грудей, От заплаканных очей,— Чтоб он помнил обо мне В чужедальней стороне; Чтобы с лютою тоской, Вспоминая, воздохнул, И с горючею слезой На кольцо мое взглянул; Чтоб глядел он на кольцо, Как на друга прежних дней, Как на белое лицо Бедной девицы своей!..»

Я был в горах — Какая радость! Я был в Тарках — Какая гадость! Скажу не в смех: Аул Шамхала Похож немало На русский хлев. Большой и длинный, Обмазан глиной, Нечист внутри, Нечист снаружи; Мечети с три, Ручьи да лужи, Кладбище, ров Да рыбный лов, Духан, пять лавок, И, наконец, Всему вдобавок Вверху дворец Преавантажный И двухэтажный, Где князь Шамхал Сидит и судит Всех наповал. В большой папахе, В цветной рубахе, Румян и дюж, Счастливый муж По царству ходит И юных дев И в стыд и в гнев Нередко вводит. А как в Тарках Прелестны девы — Прекрасней Евы! Всегда в штанах Из красной ткани, Ни разу в год Не ходят в бани. Рублей пятьсот — И ни полслова! Любая мать Сейчас готова Вам дочь отдать — Ложитесь спать, И как угодно... Хоть навсегда! Но, господа, Не так свободно Торгует тот, Кто не сочтет Пето в кармане: Тому на хвост Тавлинки пост, Как в рамазане! И щеголек Из зал московских От дев тарковских Услышит: «йок!» О «йок!». С бельмесом Вас выдумал Сам дьявол с бесом И передал Потом черкесам Назло повесам: Сердись и плачь От неудач! Набрел я ночью На сущий клад Лет в пятьдесят. Геройской мочью, Зажав ей рот И не стыдясь, По старой вере Старушью честь Уже принесть Хотел Венере... Вдруг «йок!» кричит Моя злодейка, В висок летит Мне прямо лейка, С которой — срам!— Шла к воротам Прелюбодейка! «Тахта! Постой!» — Я слышу ясно, И, с бородой, Как пламень, красной, Передо мной Мужик ужасный — О день несчастный! Сначала я, Как воин смелый, Хотел шутя Окончить дело — Словцом, другим Отговориться, Но помириться Пришлось иным. «Тахта!» — спокойно Он бормотал И непристойно Меня вязал. К чему рассказы? Мои проказы Окончить мог Лишь кошелек Да бер-абазы!.. . . . . . . . . Она прийдет, Как было прежде, Ко мне одна В ночной одежде. Сперва, стыдясь, Сапожки скинет. Потом, смеясь, Меня обнимет! . . . . . . . .

Кто идет перед толпою По широкой площади С загорелой красотою На щеках и на груди? Под разодранным покровом, Проницательна, черна, Кто в величии суровом Эта дивная жена?.. Вьются локоны небрежно По нагим ее плечам, Искры наглости мятежно Разбежались по очам,- И, страшней ударов сечи, Как гремучая река, Льются сладостные речи У бесстыдной с языка. Узнаю тебя, вакханка Незабвенной старины: Ты коварная цыганка, Дочь свободы и весны! Под узлами бедной шали Ты не скроешь от меня Ненавистницу печали, Друга радостного дня! Ты знакома вдохновенью Поэтической мечты, Ты дарила наслажденью Африканские цветы! Ах, я помню... Но ужасно Вспоминать лукавый сон; Фараонка, не напрасно Тяготит мне душу он! Пронеслась с годами сила, Я увял,- и наяву Мне рука твоя вручила Приворотную траву...

Там, где свистящие картечи Метала бранная гроза, Лежит в пыли, на поле сечи, В три грани черная коса. Она в крови и без ответа, Но тайный голос произнес: «Булат, противник Магомета, Меня с главы девичьей снес! Гордясь красой неприхотливой, В родной свободной стороне Чело невинности стыдливой Владело мною в тишине. Еще за час до грозной битвы С врагом отечественных гор Пылал в жару святой молитвы Звезды Чир-Юрта ясный взор. Надежда храбрых на Пророка Отваги буйной не спасла, И я во прах веленьем рока Скатилась с юного чела! Оставь меня!.. Кого лелеет Украдкой нежная краса, Тому на сердце грусть навеет В три грани черная коса...»

О грустно мне!.. Вся жизнь моя — гроза! Наскучил я обителью земною! Зачем же вы горите предо мною, Как райские лучи пред сатаною, Вы — черные волшебные глаза? Увы! давно печален, равнодушен, Я привыкал к лихой моей судьбе, Неистовый, безжалостный к себе, Презрел ее в отчаянной борьбе И гордо был несчастию послушен!.. Старинный раб мучительных страстей, Я испытал их бремя роковое; И буйный дух и сердце огневое — Я всё убил в обманчивом покое, Как лютый враг покоя и людей! В моей тоске, в неволе безотрадной Я не страдал, как робкая жена: Меня несла противная волна, Несла на смерть — и гибель не страшна Казалась мне в пучине беспощадной. И мрак небес, и гром, и черный вал Любил встречать я с думою суровой, И свисту бурь, под молнией багровой, Внимать, как муж отважный и готовый Испить до дна губительный фиал. И, погрузясь в преступные сомненья О цели бытия, судьбу кляня, Я трепетал, чтоб истина меня, Как яркий луч, внезапно осеня, Не извлекла из тьмы ожесточенья. Мне страшен был великий переход От дерзких дум до света провиденья; Я избегал невинного творенья, Которое б могло, из сожаленья, Моей душе дать выспренний полет. И вдруг оно, как ангел благодатный... О нет! как дух карающий и злой, Светлее дня, явилось предо мной С улыбкой роз, пылающих весной На мураве долины ароматной. Явилось... всё исчезло для меня: Я позабыл в мучительной невзгоде Мою любовь и ненависть к природе, Безумный пыл к утраченной свободе И всё, чем жил, дышал доселе я... В ее очах алмазных и приветных Увидел я с невольным торжеством Земной эдем!.. Как будто существом Других миров, как будто божеством Исполнен был в мечтаниях заветных. И дева-рай, и дева-красота Лила мне в грудь невыразимым взором Невинную любовь с таинственным укором, И пела в ней душа небесным хором: «Люби меня... и в очи и в уста Лобзай меня, певец осиротелый, Как мотылек лилею поутру! Люби меня, как милую сестру, И снова я и к небу и к добру Направлю твой рассудок омертвелый!» И этот звук разгаданных речей, И эта песнь души ее прекрасной, В восторге чувств и неги сладострастной, Гремели в ней, волшебнице опасной, Сверкали в зеркале ее очей!.. Напрасно я мой гений горделивый, Мой злобный рок на помощь призывал: Со мною он как друг изнемогал, Как слабый враг пред мощным трепетал: И я в цепях пред девою стыдливой. В цепях!.. Творец!.. Бессильное дитя Играет мной по воле безотчетной, Казнит меня с улыбкой беззаботной, И я, как раб, влачусь за ним охотно, Всю жизнь мою страданью посвятя!.. Но кто она, прелестное созданье? Кому любви беспечной и живой Приносит дар, быть может, роковой? Увы! где тот, кто девы молодой Вопьет в себя невинное дыханье?.. Гроза и гром!.. Ужель мои уста Произнесут убийственное слово? Ужели всё в подсолнечной готово Лишить меня прекрасного земного?.. Так! я лишен, лишен — и навсегда!.. Кто видел терн колючий и бесплодный И рядом с ним роскошный виноград? Когда ж и где равно их оценят И на одной гряде соединят? Цветет ли мирт в Лапландии холодной? Вот жребий мой! Благие небеса! Быть может, я достоин наказанья; Но я с душой — могу ли без роптанья Сносить мои жестокие страданья? Забуду ль вас,— о черные глаза? Забуду ль те бесценные мгновенья, Когда с тобой как друг, наедине, Как нежный друг, при солнце и луне Я заводил беседы в тишине И изнывал в тоске, без утешенья! Когда между развалин и гробов Блуждали мы с унылыми мечтами, И вечный сон над мирными крестами, И смерть, и жизнь летали перед нами, И я искал покоя мертвецов,— Тогда одной рассеянною думой Питали мы знакомые сердца... О, как близка могила от венца! И что любовь — не прах ли мертвеца?.. И я склонял к могилам взор угрюмый. И ты, бледна, с потупленной главой, Следила ход мой, быстрый и неровный: Ты шла за мной, под тению дубровной Была со мной... и я наш мир духовный Не променял на счастливый земной... И сколько раз над нежной Элоизой Я находил прекрасную в слезах, Иль, затая дыханье на устах, Во тьме ночной стерег ее в волнах, Где иногда, под сумрачною ризой, Бела, как снег, волшебные красы Она струям зеркальным предавала, А между тем стыдливо обнажала И грудь и стан, и ветром развевало И флер ее и черные власы... Смертельный яд любви неотразимой Меня терзал и медленно губил; Мне снова мир, как прежде, опостыл... Быть может... нет! мой час уже пробил, Ужасный час, ничем не отвратимый! Зачем гневить безумно небеса? Ее уж нет!.. Она цветет и ныне... Но где?.. Для чьей цветет она гордыни? Чей фимиам курится для богини?.. Скажите мне,— о черные глаза!

I Британский лорд Свободой горд — Он гражданин, Он верный сын Родной земли. Ни к[ороли], Ни происк п[ап] Звериных лап На смельчака Исподтишка Не занесут. Как новый Брут, Он носит меч, Чтоб когти сечь. II Француз — дитя, Он вам, шутя, Разрушит трон И даст закон; Он царь и раб, Могущ и слаб, Самолюбив, Нетерпелив. Он быстр, как взор, И пуст, как вздор. И удивит, И насмешит. III Германец смел, Но перепрел В котле ума; Он, как чума, Соседних стран, Мертвецки пьян, Сам в колпаке, Нос в табаке, Сидеть готов Хоть пять веков Над кучей книг, Кусать язык И проклинать Отца и мать Над парой строк Халдейских числ, Которых смысл Понять не мог. IV В [России] чтут Царя и к[нут], В ней [царь] с к[нутом], Как п[оп] с к[рестом]: Он им живет, И ест и пьет. А р[усаки], Как дураки, Разиня рот, Во весь народ Кричат: «Ура! Нас бить пора! Мы любим кнут!» Зато и бьют Их как ослов, Без дальних слов И ночь и день, Да и не лень: Чем больше бьют, Тем больше жнут, Что вилы в бок, То сена клок! А без побой Вся Русь хоть вой — И упадет, И пропадет!