Все стихи Андрея Дементьева

Отцы умчались в шлемах краснозвездных. И матерям отныне не до сна. Звенит от сабель над Россией воздух. Копытами разбита тишина. Мужей ждут жены. Ждут деревни русские. И кто-то не вернется, может быть... А в колыбелях спят мальчишки русые, Которым в сорок первом уходить. 1 Заслышав топот, за околицу Бежал мальчонка лет шести. Все ждал: сейчас примчится конница И батька с флагом впереди. Он поравняется с мальчишкой, Возьмет его к себе в седло... Но что-то кони медлят слишком И не врываются в село. А ночью мать подушке мятой Проплачет правду до конца. И утром глянет виновато На сына, ждущего отца. О, сколько в годы те тревожные Росло отчаянных парней, Что на земле так мало прожили, Да много сделали на ней. 2 Прошли года. В краю пустынном Над старым холмиком звезда. И вот вдова с любимым сыном За сотни верст пришла сюда. Цвели цветы. Пылало лето. И душно пахло чебрецом. Вот так в степи мальчишка этот Впервые встретился с отцом. Прочел, глотая слезы, имя, Что сам носил двадцатый год... Еще не зная, что над ними Темнел в тревоге небосвод, Что скоро грянет сорок первый, Что будет смерть со всех сторон, Что в Польше под звездой фанерной Свое оставит имя он. ...Вначале сын ей снился часто. Хотя война давно прошла, Я слышу: кони мчатся, мчатся. Все мимо нашего села. И снова, мыкая бессонницу, Итожа долгое житье, Идет старушка за околицу, Куда носился сын ее. «Уж больно редко,— скажет глухо, Дают военным отпуска...» И этот памятник разлукам Увидит внук издалека.

— Я жить без тебя не могу, Я с первого дня это понял... Как будто на полном скаку Коня вдруг над пропастью поднял. — И я без тебя не могу. Я столько ждала! И устала. Как будто на белом снегу Гроза мою душу застала. Сошлись, разминулись пути, Но он ей звонил отовсюду. И тихо просил: «Не грусти...» И тихое слышалось: «Буду...» Однажды на полном скаку С коня он свалился на съемках... — Я жить без тебя не могу,— Она ему шепчет в потемках. Он бредил... Но сила любви Вновь к жизни его возвращала. И смерть уступила: «Живи!» И все начиналось сначала. — Я жить без тебя не могу...— Он ей улыбался устало, — А помнишь на белом снегу Гроза тебя как-то застала? Прилипли снежинки к виску. И капли росы на ресницах... Я жить без тебя не смогу, И значит, ничто не случится.

Бессонницей измотаны, Мы ехали в Нью-Йорк. Зеленый мир за окнами Был молчалив и строг. Лишь надписи нерусские На стрелках и мостах Разрушили иллюзию, Что мы в родных местах. И вставленные в рамку Автобусных окон, Пейзажи спозаранку Мелькали с двух сторон. К полудню небо бледное Нахмурило чело. Воображенье бедное Метафору нашло, Что домиков отпадных Так непривычен стиль, Как будто бы нежданно Мы въехали в мультфильм.

Люблю, когда по крыше Дождь стучит, И все тогда во мне Задумчиво молчит. Я слушаю мелодию дождя. Она однообразна, Но прекрасна. И все вокруг с душою сообразно. И счастлив я, Как малое дитя. На сеновале душно пахнет сеном. И в щели льет зеленый свет травы. Стихает дождь... И скоро в небе сером Расплещутся озера синевы. Стихает дождь. Я выйду из сарая. И все вокруг Как будто в первый раз. Я радугу сравню с вратами рая, Куда при жизни Я попал сейчас.

В любви мелочей не бывает. Все высшего смысла полно... Вот кто-то ромашку срывает. Надежды своей не скрывает. Расставшись - Глядит на окно. В любви мелочей не бывает. Все скрытого смысла полно... Нежданно печаль наплывает. Улыбка в ответ остывает, Хоть было недавно смешно. И к прошлым словам не взывает. Они позабыты давно. Так, значит, любовь убывает. И, видно, уж так суждено. В любви мелочей не бывает. Все тайного смысла полно...

Вторые сутки Хлещет дождь. И птиц как будто Ветром вымело. А ты по-прежнему Поешь,— Не знаю, Как тебя по имени. Тебя не видно — Так ты мал. Лишь ветка Тихо встрепенется... И почему в такую хмарь Тебе так весело поется?

Так вот оно какое, Ватерлоо! Где встретились позор и торжество. Британский лев грозит нам из былого С крутого пьедестала своего. Вот где-то здесь стоял Наполеон. А может быть, сидел на барабане. И шум сраженья был похож: на стон, Как будто сам он был смертельно ранен. И генерал, едва держась в седле, Увидел — Император безучастен. Он вспомнил вдруг, Как на иной земле Ему впервые изменило счастье. Я поднимаюсь на высокий холм. Какая ширь и красота для взора! Кто знал, что в этом уголке глухом Его ждало бессмертие позора.

Властители дум ненавидели власть... Теперь же иные у них отношенья. И новая власть им по вкусу пришлась. Ирония вдруг поменяла мишени. И бывший бунтарь, затихающий бард, Свободу свою не предавший ни разу, Теперь комплименты выслушивать рад, Не сразу поняв, что всучили награду. И Пушкина¹ некогда царь приручал. Да только напрасно... А нынешний «гений», Чей голос Систему всердцах раскачал, Готов преклонить перед властью колени.

Вновь по небу скатилась звезда. Грустно видеть, как падают звезды. Провожаю друзей В никуда. В непришедшие зимы и весны. Провожаю друзей в никуда. Слава Богу, что ты молода.

Какая спокойная осень... Ни хмурых дождей, ни ветров. Давай все на время забросим Во имя далеких костров. Они разгораются где-то... За крышами нам не видать. Сгорает в них щедрое лето. А нам еще долго пылать. И может быть, в пламени этом Очистимся мы до конца. Прозрачным ликующим светом Наполнятся наши сердца. Давай все на время оставим — Дела городские и дом. И вслед улетающим стаям Прощальную песню споем. Нам будет легко и прекрасно Листвой золотою шуршать. И листьям, Как ласточкам красным, В полете не будем мешать. И станет нам близок и дорог Закат, Уходящий во тьму. И новым покажется город, Когда мы вернемся к нему.

Р. Рождественскому¹ Все суета... И вечный поиск денег, И трата их, и сочиненье книг. Все суета. Но никуда не денешь Своей тоски, Протяжной, словно крик Не я один живу в такой неволе, Надеясь на какой-нибудь просвет. Мы рождены, чтоб сказку сделать Болью. Но оказалось, что и сказки нет.

Это чудо, что ты приехал! Выйду к морю - на край земли, Чтоб глаза твои синим эхом По моим голубым прошли. Это чудо, что ты приехал! Выйду к солнцу - в его лучи. Засмеются весенним смехом Прибежавшие к нам ручьи. Море льдами еще покрыто. Замер в слайде янтарный бег. В чью-то лодочку, как в корыто, Белой пеной набился снег. Мы идем вдоль волны застывшей, Вдоль замерзших ее обид. И никто, кроме нас, не слышит, Как во льдах синева грустит.

А было это в день приезда. С ней говорил какой-то князь. "О боже! Как она прелестна!" - Подумал Пушкин, наклонясь. Она ничуть не оробела. А он нахлынувший восторг Переводил в слова несмело. И вдруг нахмурился. И смолк. Она, не подавая вида, К нему рванулась всей душой, Как будто впрямь была повинна В его задумчивости той. - Что сочиняете вы ныне? Чем, Пушкин, поразите нас?- А он - как пилигрим в пустыне - Шел к роднику далеких глаз. Ему хотелось ей в ладони Уткнуться. И смирить свой пыл. - Что сочиняю? Я... не помню. Увидел вас - И все забыл. Она взглянула тихо, строго. И грустный шепот, словно крик: - Зачем вы так? Ну, ради Бога! Не омрачайте этот миг... Ничто любви не предвещало. Полуулыбка. Полувзгляд. Но мы-то знаем - Здесь начало Тех строк, Что нас потом пленят. И он смотрел завороженно Вслед уходившей красоте. А чьи-то дочери и жены Кружились в гулкой пустоте. * См. Пушкин.

Выхода нет. Есть неизбежность... Наша любовь — Это наша вина. Не находящая выхода нежность На вымирание обречена. Выхода нет. Есть безнадежность И бесконечность разомкнутых рук. Мне подарил твою нежность художник, Чтобы спасти меня в годы разлук. Видимо, ты опоздала родиться. Или же я в ожиданье устал. Мы — словно две одинокие птицы — Встретились в небе, Отбившись от стай. Выхода нет. Ты страдаешь и любишь. Выхода нет. Не могу не любить. Я и живу-то еще Потому лишь, Чтобы уходом тебя не убить.

Актер озвучивает роль, Где все решает слово. Испуг, раскаянье и боль В нем возникают снова. И снова он в чужой судьбе. В чужих словах и мыслях. Как будто вопреки себе В чужую душу выслан. Он прячет в голосе испуг — Еще жива старуха... И вдруг какой-то странный звук Ворвался в запись глухо. И все буквально сбились с ног, Ища помеху эту... И лишь один Георгий мог Сказать им по секрету, Что, возвратившись в роль опять, Рискуя и страдая, Не может сердце он унять, Смирить его удары. Стоял он бледен и смущен, У тихого экрана. А сердце билось в микрофон — Само себя играло.

Где-то около Бреста Вдруг вошла к нам в вагон Невеселая песня Военных времен. Шла она по проходу И тиха, и грустна. Сколько было народу - Всех смутила она. Подняла с полок женщин, Растревожила сны, Вспомнив всех не пришедших С той, последней войны. Как беде своей давней, Мы вздыхали ей вслед. И пылали слова в ней, Как июньский рассвет. Песня вновь воскрешала То, что было давно, Что ни старым, ни малым Позабыть не дано. И прощалась поклоном, Затихала вдали... А сердца по вагонам Всё за песнею шли.

Я в прошлой жизни был пастух. Я пас коров до самой старости. Не потому ли чувство стадности И ныне мой смущает дух? А в этой жизни я поэт. Пасу рифмованное стадо На белых выгонах тетрадок, Поскольку книжных пастбищ нет. Их жадно бизнес разобрал. И тут же сделал дефицитом. Бессмысленно быть знаменитым, В стране, где пошлость правит бал. А кем я буду в жизни той, Что ждет меня за гранью смерти, Мне все равно... Но уж поверьте, Я там не встречусь с суетой.

Грядущее не примирить с минувшим. Не подружить «сегодня» И «вчера». Я кораблем остался затонувшим В той жизни, Что, как шторм, уже прошла. Но память к кораблю тому вернулась. Рискованная, как аквалангист. Она вплыла в мою былую юность, И снова я наивен, Добр и чист...

I Лучше б сразу его схоронили Подле матери, как завещал. И лежал бы сейчас он в могиле. Никого бы собой не смущал. И тогда б не случилось кощунства, Чтобы кто-то кричал — «Закопать!» И глядит он с портретов с прищуром, Словно что-то нам хочет сказать. II Есть к Ленину один вопрос: — Зачем Вы лили кровь и все униточтожали? Кто был никем — тот стал давно ничем. И все мы погорельцы в том пожаре. И как бы не желанен был прогресс, Жестокости его я не приемлю. Неужто мы сожгли бесценный лес Лишь для того, чтобы удобрить землю?

Непишущий поэт — осенний соловей... Как отыскать тебя среди густых ветвей? И как истолковать твое молчанье? От радости оно или с отчаянья? Я помню, как ты плакал над строкой, Не над своей, а над чужой посмертною. Я в нашу юность за тобой последую. Ты душу мне тревогой успокой. Для нас иное время настает. Я знал тебя веселым и задиристым. Ты говорил: «Вот погоди, мы вырастем, Дотянемся до самых высших нот». А ноту, что назначена тебе, Другим не взять — ни журавлям, ни соколам, Не покоряйся лени и судьбе, А покори-ка ноту ту высокую. Мне твой успех дороже всех похвал. Лишь только бы звучал твой голос снова. Тебя твой дар в такую высь призвал, Где нету ничего превыше слова.

Жалею зверей в зоопарке. И в цирке мне жалко зверей. Как люди на зрелища падки! Когда же мы станем добрей? И лев уже ходит под кличкой. Барьер на манеже берет. И царскую гордость публично Меняет на бутерброд. А некто, войдя к нам в доверье, Устроил аттракцион: И в пасть онемевшему зверю Сует свою лысину он. Лев нежно обходится с нею. И, занятый скучной игрой, Он кажется много умнее, Чем этот манежный герой. Жалею зверей в зоопарке. У неба украденных птиц. Вон той молодой леопардке Все хочется клетку открыть. Не терпится выйти на волю, Вернуться в былую судьбу. Но приступы гнева и боли Весьма забавляют толпу. Ей дети бросают конфетки. Наверно, жалеют ее. За что красота эта в клетке?! И в чем провинилось зверье? Я взглядом встречаюсь с гориллой. В глазах у гориллы упрек: «Я предков тебе подарила. А ты нас в неволю упек». И вдруг осенил меня предок Печальной догадкой своей: «Ведь им безопасней из клеток Соседствовать с миром людей».

Приехали туристы из Германии. Из Западной. Где этот самый Бонн. Их ждали, Всё продумали заранее - Экскурсии, купание и сон. Их поселили в номерах с балконами, Сперва оттуда выселив своих. Мне показались очень уж знакомыми Ухмылки немцев И нахальство их. Я слышу речь, Пугавшую нас в детстве, Когда она входила в города... И никуда от памяти не деться, От гнева не укрыться никуда! Они горланят в ресторане гимны. И эти гимны - Словно вызов нам. От пуль отцов их Наши батьки гибли Не для того, чтоб здесь Наглеть сынам. Я понимаю - Мы гостеприимны И для друзей распахиваем дом - Ждем их вопросов, Слушаем их гимны И речи произносим за столом. Но эти, Что приехали из Бонна, Скажу по правде - Ненавистны мне. И снова мне и яростно, И больно, И снова я как будто На войне. Они идут вдоль берега, Гогочут... Откормлены, Чванливы И горды. А рядом море Черное грохочет. С родной земли смывает их следы.

В тот день Меня в партию приняли. В тот день Исключали из партии Любимца студенческой братии Профессора Трынова. Старик был нашим учителем. Неуживчивым и сердитым. Он сидел И молчал мучительно, Уже равнодушный ко всем обидам. Его обвиняли в семи грехах, А мне все казалось, Что это - травля. И сердце твердило: — Неправда! Неправда! — А может быть, правда?— Спрашивал страх. Страх... И я поднял руку «за». За исключение. И, холодея, Вдруг я увидел его глаза. Как, наверно, Брюллов Увидал Помпею. Вовек не забуду я те глаза. Вовек не прощу себе подлое «за». Мне было тогда девятнадцать Мне рано выдали партбилет.

Как весны меж собою схожи: И звон ручьев, и тишина... Но почему же все дороже Вновь приходящая весна? Когда из дому утром выйдешь В лучи и птичью кутерьму, Вдруг мир по-новому увидишь, Еще не зная, почему. И беспричинное веселье В тебя вселяется тогда. Ты сам становишься весенним, Как это небо и вода. Хочу веселым ледоходом Пройтись по собственной судьбе. Или, подобно вешним водам, Смыть все отжившее в себе.

Когда любовь навек уходит, Будь на прощанье добрым с ней. Ты от минувшего свободен, Но не от памяти своей. Прошу тебя, Будь благороден. Оставь и хитрость, и вранье. Когда любовь навек уходит, Достойно проводи ее. Достоин будь былого счастья, Признаний прошлых и обид. Мы за былое в настоящем Должны оплачивать кредит. Так будь своей любви достоин. Пришла или ушла она. Для счастья Все мы равно стоим. У горя — Разная цена.

Лось заблудился. Он бежал по городу. И страшен был асфальт его ногам. Лось замирал, Надменно вскинув морду Навстречу фарам, Крикам И гудкам. В обиде тряс скульптурной головой. То фыркал, То глядел на мир сердито. Гудели как набат его копыта, И боль его неслась по мостовой. А город все не отпускал его... И за домами лось не видел леса. Он на людей смотрел без интереса, Утрачивая в страхе торжество. И, как в плечо, Уткнулся в старый дом. А над столицей просыпалось утро. И кто-то вышел и сказал: — Пойдем...— И было все так просто и так мудро. И, доброту почувствовав внезапно, За человеком потянулся лось. И в ноздри вдруг ударил милый запах, Да так, что сердце в радости зашлось Вдали был лес... И крупными прыжками К нему помчался возбужденный лось. И небо, Что он вспарывал рогами, На голову зарею пролилось.

Спускалась женщина к реке. Красива и рыжеголова. Я для нее одно лишь слово писал на выжженном песке. Она его читала вслух. "И я люблю..."- мне говорила. И повторяла: "Милый, милый..."- так, что захватывало дух. Мы с ней сидели на песке. И солнце грело наши спины. Шумели сосны-исполины. Грачи кричали вдалеке. Я в честь ее стихи слагал. Переплывал Быстрину нашу, чтобы собрать букет ромашек и положить к ее ногам. Она смеялась и гадала. И лепестки с цветов рвала. То ль клятв моих ей не хватало, То ль суеверною была. С тех пор прошло немало лет. Глаза закрою - вижу снова, как я пишу одно лишь слово, которому забвенья нет.

Евг. Богату Мне подарили книгу, Редкий том — Собранье удивительных историй: Чужие судьбы, Радости и горе, И письма — Знаменитостей притом. Я книгу эту залпом прочитал. Потом еще раз, И еще, И снова. И все, о чем я некогда мечтал, Сквозь жизнь чужую Мне явило слово. И горевал я горестями вновь, Разлуки клял И радовался встречам. Мне жить порою просто было нечем, Когда чужая рушилась любовь. А ты читала книгу вслед за мной. Пометки наносила осторожно. И я по ним читал характер твой — О, как же были мы с тобой похожи! И потому, быть может, книга та Еще прекрасней стала и роднее, Что две души Вновь встретились над нею. Два сердца породнились навсегда. Но книгу ту украли у меня, Как будто душу музыки лишили. Или очаг, Где рядом люди жили, Оставили надолго без огня... И ты сказала: «Нервы зря не трать. Ведь нынче модно книги собирать...»

Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, - Не поверю в эту ложь, Как весною в белый иней. Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, - О тебе напомнит дождь, Летний дождь и сумрак синий. Потому что под дождем Мы, счастливые, ходили. И гремел над нами гром, Лужи ноги холодили. Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, - Прокляну тебя... И все ж Ты останешься богиней. Ты останешься во мне, Как икона в божьем храме. Словно фреска на стене, Будто розы алой пламя. И пока я не умру, Буду я тебе молиться. По ночам и поутру, Чтоб хоть раз тебе присниться. Чтоб проснулась ты в слезах. И, как прежде, улыбнулась... Но не будет знать мой прах, Что любимая вернулась.

Послушайте симфонию весны. Войдите в сад, Когда он расцветает, Где яблони, Одетые цветами, В задумчивость свою погружены. Прислушайтесь... Вот начинают скрипки На мягких удивительных тонах. О, как они загадочны и зыбки, Те звуки, Что рождаются в цветах! А скрипачи... Вон сколько их! Взгляните... Они смычками зачертили сад. Мелодии, как золотые нити, Над крыльями пчелиными дрожат. Здесь все поет... И ветви, словно флейты, Неистово пронзают синеву... Вы над моей фантазией не смейтесь. Хотите, я вам «ля мажор» сорву?

Мы на земле живем нелепо! И суетливо... Потому Я отлучаюсь часто в небо, Чтобы остаться одному. Чтоб вспомнить то, Что позабылось, Уйти от мелочных обид, И небо мне окажет милость — Покоем душу напоит. А я смотрю на землю сверху Сквозь синеву, Сквозь высоту — И обретаю снова веру В земную нашу доброту. И обретаю веру в счастье, Хотя так призрачно оно. Как хорошо по небу мчаться, Когда вернуться суждено. Окончен рейс... Прощаюсь с небом. Оно печалится во мне. А все вокруг покрыто снегом, И пахнет небом на земле. И жизнь не так уж и нелепа. И мир вокруг неповторим. То ль от недавней встречи с небом, То ль снова от разлуки с ним.

Бывает, Что мы речи произносим У гроба По написанной шпаргалке. О, если б мертвый видел, Как мы жалки, Когда в кармане Скорбь свою приносим. И так же радость Делим иногда, Не отрывая взгляда От страницы. Еще бы научиться нам Стыдиться. Да жаль, Что нет шпаргалки Для стыда.

Не ссорьтесь, влюбленные. Жизнь коротка. И ветры зеленые сменит пурга. Носите красавиц на крепких руках. Ни боль и ни зависть не ждут вас впотьмах. Избавьте любимых от мелких обид, когда нестерпимо в них ревность болит. Пусть будет неведом вам горький разлад. По вашему следу лишь весны спешат. По вашему следу не ходит беда. ...Я снова уеду в былые года. Где были так юны и счастливы мы. Где долгие луны светили из тьмы. Была ты со мною строга и горда. А все остальное сейчас как тогда: те же рощи зеленые, те же снега. Не ссорьтесь, влюбленные. Жизнь коротка.

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку, Если то, что случилось, нельзя изменить. Как записку из прошлого, грусть свою скомкав, С этим прошлым порвите непрочную нить. Никогда не жалейте о том, что случилось. Иль о том, что случиться не может уже. Лишь бы озеро вашей души не мутилось Да надежды, как птицы, парили в душе. Не жалейте своей доброты и участья. Если даже за все вам — усмешка в ответ. Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство... Не жалейте, что вам не досталось их бед. Никогда, никогда ни о чем не жалейте — Поздно начали вы или рано ушли. Кто-то пусть гениально играет на флейте. Но ведь песни берет он из вашей души. Никогда, никогда ни о чем не жалейте — Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви. Пусть другой гениально играет на флейте, Но еще гениальнее слушали вы.

Б. Н. Полевому - Ну, что ты плачешь, медсестра? Уже пора забыть комбата... - Не знаю... Может и пора.- И улыбнулась виновато. Среди веселья и печали И этих праздничных огней Сидят в кафе однополчане В гостях у памяти своей. Их стол стоит чуть-чуть в сторонке. И, от всего отрешены, Они поют в углу негромко То, что певали в дни войны. Потом встают, подняв стаканы, И молча пьют за тех солдат, Что на Руси И в разных странах Под обелисками лежат. А рядом праздник отмечали Их дети - Внуки иль сыны, Среди веселья и печали Совсем не знавшие войны. И кто-то молвил глуховато, Как будто был в чем виноват: - Вон там в углу сидят солдаты - Давайте выпьем за солдат... Все с мест мгновенно повскакали, К столу затихшему пошли - И о гвардейские стаканы Звенела юность от души. А после в круг входили парами, Но, возымев над всеми власть, Гостей поразбросала "барыня". И тут же пляска началась. И медсестру какой-то парень Вприсядку весело повел. Он лихо по полу ударил, И загудел в восторге пол. Вот медсестра уже напротив Выводит дробный перестук. И, двадцать пять годочков сбросив, Она рванулась в тесный круг. Ей показалось на мгновенье, Что где-то виделись они: То ль вместе шли из окруженья В те злые памятные дни, То ль, раненного, с поля боя Его тащила на себе. Но парень был моложе вдвое, Пока чужой в ее судьбе. Смешалось все - Улыбки, краски. И молодость, и седина. Нет ничего прекрасней пляски, Когда от радости она. Плясали бывшие солдаты, Нежданно встретившись в пути С солдатами семидесятых, Еще мальчишками почти. Плясали так они, как будто Вот-вот закончилась война. Как будто лишь одну минуту Стоит над миром тишина.

Я ехал мимо дачных станций На электричке Ясным днем. И словно чьи-то руки в танце, Березы плыли за окном. И я не знал, куда я еду: В печаль, в надежду, в торжество? То ли спешу навстречу лету, То ль убегаю от него. А электричка мне казалась Судьбой изменчивой моей, Где все меня тогда касалось И все мне виделось светлей. Еще я думал, что, пожалуй, Тебя скрывает этот лес. И поезд наш опережало Мое предчувствие чудес. А потому я взял и вышел К березам, В тишину полей. И поезд даже не услышал Нежданной радости моей.

Приходит опыт, И уходят годы... Оглядываясь на неровный путь, Чему-то там я улыбаюсь гордо, А что-то бы хотел перечеркнуть. Все было в жизни — Поиски и срывы... И опыт постоянно мне твердит, Что дарит мать птенцу В наследство крылья, Но небо за него не облетит. Пусть юность и спешит, и ошибается. Пусть думает И рвется напролом... Не принимаю осторожность паинек, Входящих слепо в мир С поводырем.

В Железноводск пришла весна, Скорей похожая на осень. Я все дела свои забросил. И нас дорога понесла. Висели тучи низко-низко. Ручей под шинами пропел. Фонарь, как вялая редиска, В тумане медленном алел. На повороте у дороги Стоял обычный старый дом. И сердце замерло в тревоге, Как будто жил я в доме том. Звенели женщины посудой. Кому-то было недосуг. ...В то утро Лермонтов отсюда Верхом помчался на Машук. * См. Лермонтов.

Во ржи катились медленные волны. За синим лесом собирался дождь. Каким-то чудом Озорник-подсолнух Забрел по пояс в спеющую рожь. Он, словно шапку, Тень на землю бросил, Смотрел, как поле набиралось сил, Навстречу чутким Бронзовым колосьям Едва заметно голову клонил. Он бед не ждал. Но этим утром светлым Пришел комбайн — и повалилась рожь... И то ль от шума, То ль от злого ветра По крупным листьям пробежала дрожь. A комбайнер, видать, веселый малый, Кричит: — Эй, рыжий, отступи на шаг!— И тот рванулся, Да земля держала. Не может ногу вытащить никак. Он знать не знал, что в этот миг тревожный Водитель вспомнил, придержав штурвал, Как год назад Таким же днем погожим Он поле это рожью засевал. Как счастлив был, что солнце плыло в небе, Что пашня только начата почти, Что с девушкой, Стоявшей на прицепе, Ему всю смену было по пути. Вдруг, как назло, Остановился трактор, И, поперхнувшись, песню потушил... — Отсеялись!— Ругнулся парень. — Так-то! Видать, свинью механик подложил. Он влез под трактор, Поворчал уныло, На миг забыв про спутницу свою. И девушка-насмешница спросила: — Ну, как там, скоро вытащишь свинью?— А дела было самая-то малость. И парень встал, Скрывая торжество... Она лущила семечки, Смеялась И озорно глядела на него. И потому, что день был так чудесен, Что трактор жил,— Он улыбнулся вдруг, Схватил девчонку, Закружил на месте, Да так, Что только семечки из рук! От глаз ее, Еще испуга полных, Свои не мог он отвести глаза... Вот почему сюда забрел подсолнух, Теплом руки спасенный год назад. И вот дрожит он от густого гула, Уже и тень на голову легла... И вдруг машина в сторону свернула, Потрогав листья, Мимо проплыла.

Прости, что жизнь прожита... И в этот осенний вечер Взошла твоя красота Над запоздавшей встречей. Прости, что не в двадцать лет, Когда все должно случиться, Я отыскал твой след У самой своей границы. Неистовый наш костер Высветил наши души. И пламя свое простер Над будущим и минувшим. Прости, что жизнь прожита Не рядом... Но мне казалось, Что, может, и жизнь не та... А та, что еще осталась?

Сквозь золотое сито Поздних лиственниц Процеживает солнце Тихий свет. И все, что — ТЫ, Всё для меня единственно. На эту встречу и на много лет. О, этот взгляд! О, этот свет немеркнущий! Молитву из признаний сотворю. Я навсегда душой И телом верующий В твою любовь И красоту твою.

А за окном была весна... Сарьян смотрел в окно и плакал. И жилка билась у виска. И горы отливали лаком. Год или сутки суеты. Как мало жить ему осталось! В его руках была усталость. Печаль просилась на холсты. А солнце наполняло дом. Оно лилось в окно лавиной, как будто шло к нему с повинной за то, что будет жить ПОТОМ. Потом, когда его не будет. Но будет этот небосклон, и горы в матовой полуде, и свет, ндущий из окон. Все было в солнце: тот портрет, где Эренбург смотрел так странно, как будто жаль ему Сарьяна, который немощен и сед. Все было в солнце: каждый штрих, веселье красок, тайна тени. И лишь в глазах, уже сухих, гас и смирялся свет весенний. "О, только б жить! На мир смотреть... И снова видеть солнце в доме. Ловить его в свои ладони и вновь холсты им обогреть..." "Прекрасна жизнь!"- Он говорил. Он говорил, как расставался. Как будто нам себя дарил. И спрятать боль свою старался.

Спасибо за то, что ты есть. За то, что твой голос весенний Приходит, как добрая весть В минуты обид и сомнений. Спасибо за искренний взгляд: О чем бы тебя ни спросил я — Во мне твои боли болят, Во мне твои копятся силы. Спасибо за то, что ты есть. Сквозь все расстоянья и сроки Какие-то скрытые токи Вдруг снова напомнят — ты здесь. Ты здесь, на земле. И повсюду Я слышу твой голос и смех. Вхожу в нашу дружбу, как в чудо. И радуюсь чуду при всех.

В. Амлинскому Среди печали и утех Наверно, что-то я не видел. Прошу прощения у тех, Кого нечаянно обидел. Когда бы это ни случилось - Вчера лишь... Иль давным-давно Ушла обида иль забылась, - Прошу прощенья все равно... Прошу прощенья у любви - Наедине, не при народе, Что уходил в стихи свои, Как в одиночество уходят. И у наставников своих Прошу прощенья запоздало, Что вспоминал не часто их, Затосковал, когда не стало. А вот у ненависти я Просить прощения не стану. За то, что молодость моя Ей доброту предпочитала. Не удивляйтесь, что сейчас, Когда судьба мне время дарит, Прошу прощения у вас. Но знаю я - последний час Обычно не предупреждает...

Старинный зал, старинный вальс. Почти Дворянское собрание. Тогда не мог я знать заранее, Что этот вечер сблизит нас. Благодарю вас за восторг! Я думал — «Боже мой, откуда Здесь оказалось это чудо, С лицом, запомнившим Восток?» И я уже не представлял Вас в этом веке, в этом мире: В метро иль в чьей-нибудь квартире. Вам так к лицу был этот зал. Играла музыка... И вдруг Пришло предчувствие внезапно, Что все у нас случится завтра — Мои слова и ваш испуг.

Давай помолчим. Мы так долго не виделись. Какие прекрасные сумерки выдались! И все позабылось, Что помнить не хочется: Обиды твои. И мое одиночество. Давай помолчим. Мы так долго не виделись. Душа моя — Как холостяцкая комната. Ни взглядов твоих в ней, Ни детского гомона. Завалена книгами Площадь жилищная, Как сердце — словами... Теперь уже лишними. Ах, эти слова, Будто листья опавшие. И слезы — На целую жизнь опоздавшие. Не плачь. У нас встреча с тобой, А не проводы. Мы снова сегодня наивны И молоды. Давай помолчим. Мы так долго не виделись. Какие прекрасные Сумерки Выдались!

Смотрела крепостная мастерица На вышитую родину свою... То ль серебро, То ль золото искрится, То ли струятся слезы по шитью. И лишь ночами вспоминала грустно, Как бьется лебедь в лапах у орла. Откуда же пришло твое искусство? Чьим колдовством помечена игла? А было так: Проснувшись на печи, Крестьянка вдруг почувствовала Солнце, Когда сквозь потемневшее оконце Пробились к ней весенние лучи. Как нити золотые, Всю избу Они прошили радостным узором. Она смотрела воскрешенным взором И утро принимала за судьбу. Все в ней дрожало, Волновалось, Млело. И белый свет — Как россыпи огней. Она к оконцу оглушенно села... И вот тогда Пришло искусство к ней. Пришло от солнца, От надежд,— Оттуда, Где ничего нет ближе красоты. Она в иголку вдела это чудо, Ниспосланное небом с высоты. И не было прекраснее товара На ярмарках заморских, чем ее. Она надежду людям вышивала, И горе, И отчаянье свое. Что видела — На шелк переносила. И много лет еще пройдет, Пока Свободной птицей Спустится Россия На синие Счастливые шелка.

Ты ищешь меня Только в дни одиночества. Когда никого — Ни в душе, ни вблизи. А мне утешать тебя Больше не хочется, Хоть это и любят У нас на Руси. И я не хочу заполнять Этот вакуум — Меж будущим счастьем И счастьем былым. Ты ждешь, чтоб мы вместе Грустили и плакали. А радостный день Для тебя неделим...

У меня от хамства нет защиты. И на этот раз оно сильней. Звонкие хрусталики разбиты — Позывные доброты моей. Только слышно, как в душе играет На старинной скрипочке печаль. И слова для мести выбирает, Что забыты были невзначай. У меня от хамства нет защиты. Беззащитность — за какой же грех! И опять в волнах моей обиды Захлебнулся смех. Ну а хамство руки потирает. Всё ему пока что сходит с рук. Сколько мир от этого теряет! Только нам сплотиться недосуг.

У нас с тобой межвозрастной конфликт. Не помогли ни свечи, ни подкова. И жизнь моя — как современный клип На музыке, звучащей из былого. Но от твоих мелодий я оглох. Как ты от тишины исповедальной. Мы вышли из враждующих эпох На встречу со враждой индивидуальной. И примиренья нам не суждены. Кто — океан, а кто глухая дамба? И в этой драме нет моей вины. А уж твоей — здесь нету и подавно. Но я тебе ни в чем не уступлю. И ты, наверно, тоже не уступишь. Прости, я независимость люблю Намного больше, чем меня ты любишь.

Угораздило меня родиться В этой безалаберной стране. Я хочу быть перелетной птицей. Зиму — ТАМ. А к дому — по весне. Впрочем, это мне не угрожает. Я же не какой-нибудь изгой. Как ни хороша земля чужая, Мне она не может стать родной. Видно, мне еще достанет лиха На остаток века моего. И придется жить с неразберихой, Как живет в России большинство.

Во Франкфурте Холодно розы цветут. В Москве Зацветают Узоры На стеклах. Наш «бьюик» несется В багряных потемках — Сквозь сумерки Строгих немецких минут. Сквозь зарево кленов И музыку сосен. Сквозь тонкое кружево Желтых берез. Я в эти красоты Ненадолго сослан, Как спутник В печальные залежи звезд. Со мной переводчица — Строгая женщина. Мы с нею летим сквозь молчанье И грусть. И осень ее Так прекрасна и женственна, Что я своим словом Нарушить боюсь. Нас «бьюик» Из старого леса выносит. Дорога втекает В оранжевый круг. Как все здесь похоже На русскую осень. Как Русь не похожа на все, Что вокруг.

Марине Я лишь теперь, на склоне лет, Истосковался о минувшем. Но к прошлому возврата нет, Как нет покоя нашим душам. Да и какой сейчас покой, Когда в нас каждый миг тревожен. Несправедливостью людской Он в нас безжалостно низложен. Прости, что столько долгих лет Мы жили на широтах разных. Но ты была во мне, как свет, Не дав душе моей угаснуть. И как бы ни были круты Мои дороги, чья-то ярость,— Я помнил — есть на свете ты. И все плохое забывалось.

Я ничего и никому не должен. Не должен клясться в верности стране За то, что с ней до нищеты я дожил. За то, что треть земли моей в огне. Я ничего и никому не должен. Мне «молодые волки» не указ. Они, конечно, много нас моложе, Но вовсе не талантливее нас. И новый мир по старому ничтожен Среди своих раздоров и корыт. Я ничего и никому не должен, Поскольку никогда не жил в кредит.

Я пред тобой ни в чем не виноват. Ни в чем я пред тобою невиновен. Но почему так холоден твой взгляд, Как будто ты по гороскопу Овен. А этот знак враждебен моему. И значит нет меж нами примиренья. Ну, выйди из созвездия на время, Оставь свою таинственную тьму. Побудь со мной в моем веселом знаке, Где доброта и верность правят бал. Душа твоя оттает от похвал, Как от тепла глаза больной собаки. Я пред тобой ни в чем не виноват. И все я напридумал про созвездья. Давай вернемся в мир своих утрат, Где наши дни и души были вместе. Давай вернемся в мир своих утрат. И выясним, кто был в них виноват.

Я тебя теряю — Как лес теряет музыку, Когда в него приходят холода. Моей душе — Пожизненному узнику — Из памяти не выйти никуда. Я тебя теряю — Как дом теряет небо, Когда окно зашторивает дождь. И будущее наше, словно ребус: Я не прочту. И вряд ли ты прочтешь.