Все стихи Василия Федорова

А я когда-то думал, Что седые Не любят, Не тоскуют, Не грустят. Я думал, что седые, Как святые, На женщин И на девушек глядят. Что кровь седых, Гудевшая разбойно, Как речка, Напоившая луга, Уже течет И плавно И спокойно, Не подмывая В страсти берега. Нет, У седой реки Все то же буйство, Все та же быстрина И глубина... О, как меня подводит седина, Не избавляя От земного чувства!

Проснется новое семя, И вырастет из земли Цветок новой зари. Виктор Хара Зови, гитара, Греми, гитара: Они не заткнут Мне рот!- Любимец рабочих Виктор Хара Последнюю песню Поет. В ней столько гнева, В ней столько жара! В ней столько Звенящей души, Что кажется солнцем Его гитара Всем людям В щемящей тиши. На переполненном Стадионе Нынче Кровавый матч. Бесстрашный певец Палачам разъяренным Забьет Свой последний мяч. - Зови, гитара, Греми, гитара: Они не заткнут Мне рот! - Запел Свою дерзкую песню Хара. Ее подхватил Народ. Солдаты забегали, Бьют в бессилье, Ладонью заткнули Рот. Гитару разбили, Руки скрутили, А он все поет, Поет... В нем столько гнева, В нем столько жара! Упал В студеную тьму. Чилийское солнце Звенящей гитарой На миг показалось Ему. Зови, гитара, Греми, гитара! Пусть камни Прожжет слеза. Убийцы повесили Нашего Хара, Но песню повесить Нельзя. Зови, гитара, Греми, гитара: Они не заткнут Нам рот! Над крышами Грозных Рабочих кварталов Звенящее солнце Встает.

Со всеми ждала, Сторожила тепло, Потом зацвела, Когда все зацвело. Белели купины, Как взлет лебединый: Терновники, Яблони, Вишни, Рябины. Раскрыла бутон, Красоты не тая, И белая-белая Роза моя. Пчелы отпели. Шмели отгудели, С веселых деревьев Цветы облетели. Уже и плодам Наступил свой черед, А белая роза Цветет и цветет. Росла, Наливаясь, Зеленая завязь, Округлились вишни, На зорях румянясь, А роза моя В первозданной чести Еще продолжала Цвести и цвести. Над нею, Некрасной, И время не властно, Цвела она пышно, Цвела она праздно, Цвела все отчаянней День ото дня, Любимая Белая роза моя. К плодам, Будь лишь влага, У яблони тяга. Старался, работал Мой сад, работяга, Скрипел и вздыхал От тяжелых плодов И ей не прощал Ее белых цветов. Бутоны, Бутоны Стриги, как купоны. Она презирала Природы законы. Она оставалась Такой, как была, Она красовалась, Пышна и бела. И сад мой С досадой Желтел от надсады. Смеялась она Над усталостью сада. И я разлюбил, И уже не люблю Беспечную Белую розу мою.

Беспокойно. Дома не сидится. Ухожу в окрестные леса. Радуюсь деревьям, Травам, Птицам... Чудеса! Ей-богу, чудеса! Песни птичьи Заманили в дебри, К вековому дубу привели. Что ты знаешь О таком шедевре Истинной художницы - Земли? Может быть, Под золотою грудой Этих листьев С мезозойских лет Затаилось И таится чудо, Так и не рожденное на свет.

Он счастья ждал... Когда ему дались Все звуки мира — От громов гремучих До лепета листвы; Когда дались Таинственные звуки полуночи: Шуршанье звезд На пологе небес И лунный свет, Как песня белой пряжи, Бегущей вниз... Когда ему дались Все краски звуков: Красный цвет набата, Малиновый распев колоколов, Далась ручьев Серебряная радость, Дались безмолвья Черная тоска И бурое кипенье Преисподней... Когда ему дались И подчинились Все звуки мира И когда дались Все краски звуков,— Молодой и гордый, Как юный бог, Стоящий на горе, Решил он силу их На зло обрушить. Закрылся он, Подобно колдуну, Что делает из трав Настой целебный, И образ он призвал Любви своей, Отдав всю страсть Высоким заклинаньям. На зов его, На тайное — «приди» С улыбкою, Застенчивой и милой, С глазами тихими, Как вечера, Вошла Любовь, Напуганная жизнью. Вошла Любовь, Печальна и бледна. Но чем печальнее Она казалась, Чем беззащитнее Была она, Тем больше сил Для битвы В нем рождалось. Уже потом От грома, От огня, От ветра, От воды, От сдвигов горных Он взял себе такое, Перед чем В невольном страхе Люди трепетали. Когда же это все Соединилось И стало тем, Что музыкой зовется, Пришли к нему На гордое служенье Апостолы Добра и Красоты. Они пришли И принесли с собою Валторны, Флейты, Скрипки, Контрабасы, Виолончели, Трубы и литавры, Как верные его ученики. По знаку Бурное его творенье Со злом За счастье Начало боренье, За чистоту, За красоту страстей, С жестокостью, С пороками людей. В громах и бурях Небывалой мощи, Преодолев презрение свое, Он полоскал их души, Как полощут В потоке чистом Старое белье. И вот уже, Испытывая жажду Добра, Любви, Красивой и большой, Томились люди, И тянулся каждый За просветлевшею Своей душой. Недоброе И пагубное руша, В борении Не становясь грубей, Он вскидывал Спасенные им души И в зал бросал, Как белых голубей. Великие Преодолев мученья, Всей силою Своих волшебных чар Он победил. И мир его встречал Слезами И восторгом Очищенья. Он вышел в ночь Сказать свое спасибо Громам, Ветрам, Луне золотобокой, Сказать спасибо Водам серебристым И поклониться Травам и цветам. Он проходил И говорил спасибо Высоким звездам, Что ему светили, Косматым соснам, Рыжим тропкам леса И перелетным иволгам В лесу. А на заре, Когда он возвращался К своей Любви, Раздав благодаренья, У городских ворот С ухмылкой мерзкой Несправедливость Встретила его. — Ты зло хотел убить,— Она сказала.— Убей свою любимую сначала. Любовь тебе, великий, Изменила, Тебя Пустому сердцу предпочла. Он был упрям И сразу не поверил, Все шел и шел. Гонимый той же страстью, Все шел и шел, Пока лицо Измены Не подступило вдруг К его лицу. Бетховен вздрогнул И остановился, Закрыл глаза От горя и обиды И, голову клоня Перед судьбою, Взревел, Как бык, Ударенный бичом. И лоб его, Досель не омраченный, Тогда и рассекла Кривая складка, Что перешла потом На белый мрамор И сохранилась в камне На века. Убитый горем, Он восстал из праха, Тряхнул своей Бетховенскою гривой, Сжал побелевшие От гнева губы И стал опять Похожим на бойца. — Ты сгинешь, зло,— Грозил ему Бетховен, А вместе с ним Грозил и всем порокам,— Вы все-таки погибнете, Пороки, Умрете,— Он сказал,— В утробе зла! Постыдные, Сегодня вы живете Лишь только потому, Что я ошибся, Лишь только потому, Что в нетерпенье Не соразмерил Голоса стихий. Людское зло Я изгонял громами, Людской порок Я изгонял огнями, Не догадавшись вовремя, Что ими И без того Уже разбужен страх. На этот раз Начну совсем иначе, Возьму в расчет Совсем иные силы. Я поступал Как гневный небожитель, А поступлю Как скорбный человек. На этот раз Из всех звучаний мира Все нежное Возьму себе в подмогу, И то, Чего не сделал Страхом кары, Свершу любовью я И красотой. Закрылся он, Подобно колдуну, Что делает из трав Настой целебный, Призвал на помощь Горести свои, Чтоб силу дать Страстям исповедальным. Теперь он взял От всех земных красот: От птиц, От зорь, От всех цветов, От речек — Все чистое, Все доброе, чему В любви притворной Люди поклонялись. Все это взял он, Как пчела нектар, Как листья свет, Как темный корень влагу. Все это взял он И соединил Своей неутоленного Печалью. Соединив, Разъял, Как белый свет На переливы радуг Семицветных Разъять способны Капельки дождя, Когда они Встречаются с лучами. Еще разъял — И с нотного листа Глядели знаки Красоты дробимой. Так нужно было, Ибо красота Лишь в чистом сердце Станет неделимой. — Да сгинет зло!— Сказал себе Бетховен, В зал поглядел И пригрозил порокам: — Вы все-таки погибнете, Пороки, Умрете вы В самой утробе зла! Он подал знак, И в сутеми вечерней Запели скрипки И виолончели. И повели, Перемежая речи, По горестным Извилинам души В тревожный мир Исканий человечьих, В тот новый мир, Где не бывает лжи. И юных повели, И поседелых, И павших всех, И не успевших пасть — За самые далекие пределы, Где злое все Утрачивает власть. Они вели К той милой, Чистой, Гордой, К Возлюбленной, Чье имя Красота, Дойти к которой По дороге горной Всю жизнь мешала им Недоброта. И отреклись они От жизни прошлой, Порочной и корыстной, В первый раз Не от беды, Не от обиды ложной Заплакали, Уже не пряча глаз. Как дровосек Со лбом разгоряченным, Усталым жестом Смахивая пот, Он поклонился Новообращенным И вышел в ночь Из городских ворот. Он вышел в ночь Сказать свое спасибо Лесам, Полям, Создавшим человека, И потому Со дня его рожденья Имеющим над ним Большую власть. — Я победил!— Торжествовал Бетховен. Я победил!— В порыве благодарном Упал на травы он, Раскинул руки И прошептал земле: — Благодарю! Земля молчала, И молчали птицы, Леса молчали, И молчали реки. — Что вы молчите?!— Закричал Бетховен И не услышал Крика своего. До сей поры Он не был одиноким Друзья ушли — Любимая осталась, Любимая ушла — Была природа... Теперь сама природа Отреклась. Когда он шел Дорогою безмолвья, Его опять На перекрестке жизни Уже беззвучным смехом Повстречало Убитое И проклятое зло. Бетховен побледнел, Остановился, Нахмурил лоб Под гривой богоборца, С глубин души Призвал для битвы звуки И тайным слухом Он услышал их. И победил Сраженный победитель. В борьбе со злом Постиг он все законы. Зло изощрялось В хитрости, В коварстве — В искусстве добром Изощрялся он. И лоб его, Отмеченный скорбями, Еще не раз Пересекали складки, Что перешли потом На белый мрамор И сохранились в камне На века.

Была любовь. Была сомнений смута. Надежды были. Молодость была, Да, молодость была, Но почему-то Она большого счастья Не дала. Она ушла, Но слезы не прольются. Ушла. Иди. И не зови трубя. Нет, не хочу я В молодость вернуться, Вернуться к дням, Где не было тебя.

Было все. Всего нелепей Заклинал ее: страшись! Поклянись на белом хлебе, Поклянись на белом снеге, Синим небом Поклянись! Было все. Всего нелепей Клятв ее звучала страсть. И клялась на белом хлебе, И клялась на белом снеге, Синевой небес Клялась. Потеряла клятва силу, Потеряла клятва власть. Поклялась и изменила, Изменив, Опять клялась.

В глазах твоих, Чужих и злых, В липучей тине дно, Измена даже в помыслах Измена все равно! Душа моя Восстанет вся, Восстанет - стает снег. Неверная, расстанемся, Наверное, навек. С незажитыми ранами Уеду, бредя елями, Лечить себя буранами, Целить себя метелями!

В горячке Выпил все отравы, До самой горькой и хмельной. Капризы и любви и славы Уже не властны надо мной. Еще душа не долюбила, Еще до радостей горазд, Но радостней того, что было, Мне, знаю, жизнь уже не даст. Случится, память потревожу,- Тогда, повторов не терпя, Начну бояться быть похожим В любви на прежнего себя. И радость встреч, И провожанье Под невысокое окно Вдруг огорчит, Как подражанье Чему-то бывшему давно. А слава? Кто-то стал спесивей, Кого-то в ней не узнаем. Она была куда красивей В воображении моем. Я представлял себе, как знойно Горит над чубом славы круг. Она была моих достойна Воображаемых заслуг. Иному без нее тревожно, А мне с давно пережитой Спокойно, Ибо все ничтожно В сравнении Со славой той. Над глупым сердцем Есть управа, Над суетностью Страж двойной. Капризы и любви и славы Уже не властны Надо мной.

В наше счастье Веры больше нету. Мне обидно, Что в чужом краю Принял я за чистую монету Легкую привязанность твою. И не то мне жаль, Что, пламенея, Я тебя и нежил и ласкал. Жаль мне то, Что, от тебя пьянея, Я своей любимой Не искал. Поглядеть бы На любовь-потерю, Тронуть кудри Ласковой рукой... В мире есть такая. Я не верю, Чтобы в мире Не было такой. Может, поздно? В муках угрызений Сердце бьется В поисках порук. В мире было столько Потрясений, Сколько было горестей... А вдруг?.. Может быть, В надежде тосковала, Все ждала И уставала ждать?.. Может, ей меня Недоставало, Чтобы жить И в жизни устоять?.. Есть такая! Каторжной работой Сто каналов К ней готов прорыть. Если сердце Бьется для кого-то, Значит, этот кто-то Должен быть.

В небесах Монотонные песни разлук... От пустынных полей, От холодной земли Улетают на юг, Улетают на юг, Улетают на юг журавли. Если сердце устанет Стучать для людей, Если страсти во мне откипят, Призову лебедей, Попрошу лебедей — Пусть мне осень мою Протрубят.

В своей Скитальческой судьбе Я много думал о тебе. Словами строгими, Как в гимне, Не помышляя о тепле, Я думал: Все пути легки мне, Пока ты ходишь по земле. Я думал, Думаю и ныне, Что справлюсь С трудностью любой, Пока мой разум не покинет Надежда встретиться с тобой. Я думаю: Ничтожны муки, И сколько ни пришло бы их,- Пока приветливые руки Касаться будут рук моих. Но в эту ночь по Барабе Такие ветры завывали, Что даже мысли о тебе Меня уже не согревали. Застыли ивы в декабре... И я под вой пурги истошный Припал лицом К рябой коре Холодной ивы придорожной. О, если бы она дала В тот час утратившему силы Хоть толику того тепла, Которое в себе таила!.. В жестоком Снежном мятеже, Когда зарыться в снег охота, Я замерзал - и глаз уже Коснулась смертная дремота. И ты пришла... И в полусне Ты все-таки пришла ко мне. Сквозь непроглядную метель Идти меня поторопила, Сказав, что постлала постель И печку в доме затопила. И голос твой Меня увлек... Разгоряченного от бега Ты привела на огонек И растворилась В хлопьях снега. Словами строгими, Как в гимне, Не помышляя о тепле, Я говорю: Пути легки мне, Пока ты ходишь по земле.

Влюбленных шумно Легок воз, Зато любовь влюбленных тихо - Как горе горькое без слез, Как боль, болящая без крика. Таюсь. Молчу. Боюсь наскучить. Иным признанье - трын-трава. Меня же долго будут мучить В груди застрявшие слова. Иной споет И отпоется, А у меня гудит душа, И сердце тяжелее бьется, Готовое для мятежа.

Я скажу: "Милая..." Я скажу: "Милая!.." Я скажу: "Милая!!" Раз скажу "милая" - Губы раскроются, Два скажу "милая" - Сердце раскроется, Три скажу "милая" - Душа распахнется. Милая - сильное слово, Милая - очень сильное слово, Но слово "люблю" - сильней. Шепну ей: "Люблю..." - Сердце заколотится. Скажу ей: "Люблю!.." - Голова закружится. Спою ей: "Люблю!!" - Слезы выступят. "Земля" - доброе слово, Но оно для любви. "Весна" - теплое слово, Но оно для любви. "Звезда" - дивное слово... И оно для любви. Все для любви: И земля, И весна, И звезды. Весь год Трудилась вселенная, Весь год хороводила, Чтобы пришло Великое противостояние Наших сердец.

Вот попробуй И душу вырази, Если ночью, И ночь не впрок, У соседа На строгой привязи Плачем плачет Малый щенок. Отучают его От радостей, Приучают В страхе ночей К дикой злости, К волчьей зубастости, А щенок не поймет Зачем. Ты на злость Его не натаскивай, Ржавой цепью Его не бей. Я ведь знаю щенка, Он ласковый, Ищет дружбы У всех людей. Мой Варяг, Это, брат, собачище, Да и то не бывал В цепях. У меня собаки В товарищах, И щенки у меня В друзьях. Ночь холодная Пасть раззявила. Ты не плачь, щенок,— Сам реву... Я убью Твоего хозяина, Цепь железную Разорву.

Все вижу. Твой немой укор... Ты смотришь, Будто ждешь ответа: Где живость, Где горящий взор, Где озарение поэта? Глаза тусклы, Почти что злы, Как у пропойцы до загула. О, ужас! На плебейских скулах Застыли желваков узлы. Ты думала: Неотразимый. Ни в чем не знавшая потерь, Ты думала, Что я красивый. Не отворачивайся. Верь. Красивы мы, Светлей, чем зимы, Иконописнее, чем Спас. В том и беда, Что мы красивы, Когда никто Не видит нас. И кровь кипит, Душа парит. В ней, чуткой, Все находит отклик. Как у идущего на подвиг, Лицо отвагою горит. Но вот погасло вдохновенье, И, к людям открывая дверь, Мы вновь темны, Мы снова тени Самих себя... Как я теперь.

Все равно Нам с тобою не слиться, Как сливаются вольные реки. Ревновать буду часто и злиться, Как ревнуют и злятся Калеки. Дорогая, Волной серебристой Мы, сойдясь, не покатимся оба. Даже в речке, большой, Но не быстрой, Ты осталась бы речкой особой, Беспокойной, Всегда серебристой. Но и тихие реки весною, До краев наполняя излуки, По долинам, Дразня белизною, Тянут к милым Разливные руки... Без тебя мне И больно и грустно. Навсегда расставаясь с тобою, Я свое помелевшее русло Берегами крутыми прикрою.

Всё речи да речи... Молчи, фарисей!.. Никто не поверит, Имея понятье, Что дети родятся От жарких речей, От жарких речей, А не жарких объятий. Душа да душа!.. Замолчи ты, ханжа! Мы тоже святые, Но разве же худо, Что к женам нас манит Не только душа, А женского тела Горячее чудо. Ты книжный, Ты скучный. Должно, не любя, Тебя зачинали, Когда заскучалось... Все люди как люди, И, кроме тебя, Ошибок в природе Еще не случалось.

Все чаще, чаще падаю, Все чаще грудь болит. Уже вино не радует. А только тяжелит. Любил и пил запальчиво И разгадал давно, Что женщины обманчивы, Как сладкое вино. А жизнь была не гладенькой, Не чистеньким кювет. Уже кому-то дяденька, Уже кому-то дед. Здесь новые возможности. Но горько между тем, Поскольку к новой должности Я не готов совсем.

Любовь горела, А не тлела. И все же, к радости моей, Не до золы она сгорела, Но, как береза, До углей. Она, Ничем не оградима, Перемежая страсть и гнев, Вся изошла огнем и дымом И вся распалась, Почернев. Погибла? Нет. Вернее прочих Я знаю цену угольку И каждый черный уголечек В душе холодной берегу. В моей душе, Как в горне грубом, Небесполезно им лежать. Лишь только б огонек... Да губы... Да губы, Чтобы подышать. Не гибнут страсти. Над враньем Опять смеюсь. Пусть не лукавят. Любовь горит Вторым огнем. В таком огне Железо плавят.

Высокой дружбой Похвалюсь. Мои друзья - Поэты, зодчие, Но все сильнее К вам тянусь, Мои товарищи Рабочие. Хвалюсь,- Добра моя строка! Но мысль одна Бросает в холод: Не разучилась бы рука Держать при этом Серп и молот.

Где плыву? Куда причалю? Ты не гнись, Мое весло. Не заметил, Как печалью Лодку в горе Унесло. А у горя, Как у моря, Волны черные дики. И любовь, Со мною в споре, Погасила маяки. Ты плыви, Плыви далеко, Спорь с туманом Над волною. И красива И жестока, Но жестока Лишь со мною.

Где-то ходим, Чем-то сердце студим, Ищем сказку не в своей судьбе. Лет с двенадцати пошел по людям И в конце концов Пришел к себе. И всего на свете интересней Стало то, Что было от сохи... Здравствуйте, покинутые песни! Здравствуйте, забытые стихи!

Говорят, Моя строка Про любовь, Что так горька, Детям хуже яда... Детям Дайте Маршака, А меня Не надо.

До того, Как средь множества прочих На твоей появиться земле, Мимо звезд, набегавших из ночи, На стальном я летел корабле. Наши сроки межзвездные кратки: Там минута - здесь жизнь. Не таю, Лишь на время одной пересадки Забежал я на землю твою. Забежал, У огня отогрелся И так многое сделать хотел, Но в глаза я твои загляделся И успеть Ничего не успел. А меня уже - Ты ведь не слышишь - Мой корабль отдохнувший зовет; Тише ветра, Дыхания тише Он сигналы свои подает. И хочу я, Согласно науке, Чтобы ты уже с первого дня Бесконечной Последней разлуки Улетевшим считала меня.

Долго Поклонявшийся железу, Сделавшийся пасмурней И злей, К людям не тянусь, Тянусь я к лесу. Мне в лесу Отрадней и теплей. Что-то чувствую В себе больное... Может быть, порывисто дыша, Обо все железное, стальное Иступилась чуткая душа. Люди — судьи. Что мне пользы в судьях? А в лесу, повеселев умом, Буду снова думать я о людях, О любимой, О себе самом. Веруя, Что путь еще не пройден, Сяду в затененном уголке. Стану свою душу на природе Править, Как на вечном оселке.

Не удивляйся, Что умрешь. Дивись тому, Что ты живешь. Дивись тому, Что к сердцу близко Однажды ночью голубой Горячая упала искра И стала на земле тобой. Не скифом И не печенегом, Минуя сотни скорбных вех, Ты сразу гордым человеком Явился В наш двадцатый век. - Мы - люди. Нас легко обидеть.- Но ты подумал ли хоть раз, Что я бы мог и не увидеть, Мой друг, Твоих печальных глаз? Нас, гордых, Жизнь не стала нежить, Нам горький выдался посол. Мы люди, Нас легко утешить Напоминаньем больших зол. В любви, В крови, В огне боренья, Со славой тех, кто первым пал, Сменялись, Гибли поколенья За это все, что ты застал. Все чудо: Солнце, весны, зимы. И звезды, и трава, и лес. Все чудо! И глаза любимой - Две тайны Двух земных чудес. Да будь я камнем от рожденья, Я б в жажде все одолевать Прошел все муки превращенья, Чтоб только Человеком стать. Не удивляйся, Что умрешь. Дивись тому, Что ты живешь.

Закон у дружбы Был всегда суров. Ни жалости не зная, Ни боязни, За фальшь и скуку Стихотворных строк Мы предаем друг друга Страшной казни. Солгавшего Легко предостеречь От злой беды, Еще, быть может, дальней. Мы — как мечи, А создается меч Меж молотом, Огнем И наковальней. Все в дружбе есть: Огонь, чтоб согревать, И молот есть, Взлетающий упруго, И наковальня, Чтобы поддержать При дружеском ударе Сердце друга. Так будем же Крепить себя в огне, От дружеских ударов Закаляться, А в смертный час Спиной к спине Мы станем, друг, И будем драться.

Не верили, Отмахивались: Миф! Но по дворцам, По стенам, взятым с бою, Давно доказано, Что был правдив Старик Гомер, Воспевший гибель Трои. Над нею, павшей, Вечность протекла, Землей укрыла Рухнувшие стены. Виновных нет. И все-таки была Всему виной Прекрасная Елена. Неоспоримы Слезы, Муки, Беды, Неоспорим И бога Зевса пыл, Когда торжественно В купальню Леды Он, женолюбец, Лебедем приплыл. И родилась Елена всеблагая. Затмившая Эгейскую зарю, Доставшаяся в жены Менелаю, Суровому спартанскому царю. Где красота, Там правота каприза, А где любовь, Там бой идет не зря. Неоспорима Молодость Париса, Отнявшего Елену у царя. Неоспоримо Менелая сердце, Стучавшее тараном у ворот. Неоспоримо Мужество ахейцев, Поклявшихся Не постригать бород. А годы мимо... Годы мимо, Мимо... В крушении Приамовых дворцов Неоспоримо все, Но оспорима Житейская Забывчивость бойцов. Пал Менелай В печали и тоске. Изъела корабли Морская пена. Состарилась Прекрасная Елена. Скорбела Пенелопа Вдалеке. За девять лет, Приученные драться, Копьем и дротиком Вести бои, Уже ахейцы Стали оступаться О клятвенные бороды свои. В крови, В скорбях, В осадной суете Они, Вослед приплывшие под Трою За юною, За дивной красотою, Успели позабыть о красоте. И мы в бою, И мы твердыни рушим! Но, увлекаясь Праведной борьбой, Лишь одного хочу, Чтоб наши души Не отросли Ахейской бородой.

Если б Богом я был, То и знал бы, Что творил Женщину! Если б Скульптором стал, Высек бы Из белых скал Женщину! Если б Краски мне дались, Рисовала б Моя кисть Женщину! Но Не бывшую со мной И не ставшую женой Женщину!

Еще недавно нам вдвоем Так хорошо и складно пелось. Но вот гляжу в лицо твое И думаю: Куда все делось? Но память прошлое хранит, Душа моя к тебе стремится... Так, вздрогнув, Все еще летит Убитая в полете птица.

Жизнь поэта Не простая штука, Если он страстями опален, Жизнь поэта, Да не жизнь, а мука, Если он влюблен,- А он влюблен. Пошутил Веселой эпиграммой, Подмигнул звезде - И мир разъят. Вот уже ему Семейной драмой, Мировой трагедией Грозят. Милая моя, Мы счастьем бредим Большим, Чем встречаем наяву. В наших душах Тысячи трагедий... И еще одну Переживу.

Зимний ветер, Гигикни над елью, Над сосной, где укрылся глухарь, Закружи меня белой метелью, Подними И о землю ударь. Сделай так, чтобы в снежные хоры Голос рощи все время вплетал Позабытую песню, С которой Я когда-то легко засыпал. Песню матери, Певшую в горе О наказе купца, Чтоб жена К беспокойному синему морю Не водила коня-бегуна. «Он приказывал, Он наказывал, Не води коня на сине море, На сине море, На быстру реку. А она его не послушалась, Повела коня на сине море, На е море, На быстру реку...» Мать споет И сама прослезится. Под старинную песню ее Пусть засну я И пусть мне приснится Ускакавшее счастье мое.

Знакомо, Как старинный сказ, Уходят женщины от нас. Они уходят И уносят Холодный блеск Холодных глаз. Была нежна И влюблена, Была так долго Мной пьяна. Так неужель В ней не осталось Ни капли Моего вина? Зачем любить? Зачем гореть? Зачем в глаза Другой глядеть? Увы! Уму непостижимы Две тайны: Женщина и смерть!

И мороз, И снег бескрайний. На стекле, прикрыв закат, Зарождается из тайны Белый, Белый, Белый сад. Все бело, Как в дни цветенья: Ветви, листья и трава. Нежные до изумленья Зачинаются слова. Слышу Птичье щебетанье, Вижу белых гроздьев дрожь. Только знаю, На свиданье В этот сад Ты не придешь.

Измаянная тишиной, Мысль за тобою гонится. За радость ночи Той, Одной, Плачу Сплошной бессонницей. За страсть, Сжигавшую дотла, Я б согласился с карою, Что узаконена была Царицею Тамарою. Счастливец Много ли терял, Когда от стона светлого С ее груди Летел в Дарьял, Уже ко стону Смертному. И знал он, Брошенный на дно, Что после расставания Его убили б все равно Потом Воспоминания. Не длил бы я Постылых дней, Когда бы не иллюзия, Что ты нежней, Что ты умней, Добрей царицы Грузии.

Всевещий ум пророка, Я б заглянул В грядущие года: Куда меня, Взметенная высоко, Пригонит жизни Быстрая волна? Имел бы я Магические призмы, Я подсмотрел бы Вопреки годам, Что даст мне мир, В который был я призван, И что я сам За это миру дам. Хотя б на миг Из тех далеких далей Единый миг Приблизился ко мне, Чтобы понять, Зачем меня призвали, Что должен я Исполнить на земле.

Как в чаще, В юности тревожной, Не глядя слишком далеко, О жизни думается сложно, А совершается легко. Зато теперь, Как в старой роще, Просторней стало и видней. О жизни думается проще, А совершается трудней.

Как второе пришествие, Как сто крыльев на взлете, О веселое сумасшествие Торжествующей плоти!.. Нежность До первозданного Побледнения лика, До глухого, гортанного Лебединого клика. И восторг До отчаянья, До высокого очень, До немого молчания, До безмолвия ночи. Лебедь Крылья разбросила, Замедляя движенье... Как на заводи озера, Ты - мое отраженье.

Как наяву точь-в-точь, Шальное сердце билось. Подряд из ночи в ночь Ты, грешная, мне снилась. Шептала: "Помолчи!.. Не предавай огласке..." И были горячи Неистовые ласки. Но взял я не свое. Под ласками моими Чужое, не мое Ты повторяла имя. Я скованный лежал, Стыдясь тебя коснуться, Как будто крепко спал И не хотел проснуться.

Как случилось, Не заметил, Что в тебя я так влюбился, Как случилось, Что, целуя, Оторваться не могу!.. Как случилось, дорогая, Что ты стала всех дороже, Как случилось, что другая Потеряла красоту!..

Как умру, Мое забудь ты имя. После ласк В полночной тишине С лучшими, чем я... Да, да, с другими Говорить не надо обо мне. Жены о мужьях, Чтоб стыд утишить, Нежно говорят, других любя. Мне, Когда случалось это слышать, Больно было так, Как за себя. Если спросят, Что так мало жил я, Ты в своем ответе не таи То, что я страдания чужие Принимал все время, Как свои.

Когда в печи Большого дома В рождественские холода Горит ячменная солома, А не дрова горят, Тогда Истопникам Не счесть терзаний. Чтоб стало в доме том теплей, Вгоняют в мыло лошадей, Рвут хомуты, Ломают сани. Все чаще, милая, Все чаще Прошу тепла, Прошу огня... Так, может быть, Не настоящей Любовью греешь ты меня?

Когда влюбляются титаны, То начинаются раздоры,- Они волнуют океаны И рушат каменные горы. Они, глашатаи эпохи, Дерзнувшие попрать законы,- Вздохнут, и пагубные вздохи Опасны людям, как циклоны. Бывает - Падают титаны, Но долго не смолкает слава: Их раны - дымные вулканы, А кровь их - огненная лава.

Что такое костер? Я отвечу вам Просто и прямо: Без огня - Это куча Отжившего хлама. Это тлен тальника, Что подмыло весною. Это стебель цветка, Отпылавшего в зное. Это дуба листы, Что висят до мороза. И виток бересты Отшумевшей березы. И пенечек с трухой, Что неспешно затлеет. И подсолнух сухой С перекрученной шеей. То, что взгляду далось, Было в сумерки взято. На костре собралось Все, что жило когда-то... Что такое костер? Это добрый Высокий огонь. Протяни к нему руки, Обнявши ладонью ладонь, И присядь И побудь, Чтобы вдоволь погреться. Грейся, но не забудь Ты к огню приглядеться. Если б не было тьмы, Ты увидел бы проще: Дым похож на дымы Зеленеющей рощи. Легкий дым уже густ, И над ним, как бывало, Вспыхнет розовый куст Тальника-краснотала. А потом из дымка, Что опять озарится, Алый выплеск цветка Над костром повторится. Закурчавится дым, Закружится, завьется... Вдруг подсолнух над ним Зацветет, засмеется. Постоит, Подождет Солнце, спящее где-то, И опять упадет, Не дождавшись рассвета. Что такое костер, Осветивший ночные кусты? Это час воскресенья Былой красоты.

Люблю красивых... Жизнь их, Быт их, Глаза, Улыбку, Добрый смех Воспринимаю как открытье Наиглавнейшее из всех. В них все: И ум, И обаянье, И гордый жест, И поступь их — Мне явится как оправданье Всех мук моих, Всех слез моих. Зачем прекрасными чертами Так полно каждый наделен? Красивые, Они за нами Пришли Из будущих времен.

Кто б жизнь мою Окинул оком И кто бы догадался сам, Что я стою живым упреком Несправедливым небесам. И кто бы проявил участье, Постигнув главное одно: За что рожденному для счастья Любви и счастья не дано?..

Куда я - такой, Кому я - такой, От горькой любви Потерявший покой? И взгляд мой безумен, И вид мой ужасен. Спокойным и тихим Я просто опасен. Опасен я тем, Что мечтой увлекаю, Что страстью своей На любовь обрекаю, Что делом и словом Творю поневоле В любви не согласных На малую долю. Kуда я - такой? Кому я - такой?

Ларе Девочка кричала В толпе шумливой: - Ландыши! Ландыши!- Взял букетик, подал любимой. - На! Дыши! Залюбовалась букетом белесым, Лучшим из моих подношений. - Пахнут,- сказала,- И лугом, и лесом, И холодком Наших с тобой отношений. Я об этом подумал тоже И, подумав, взгрустнул от души. А девочка кричала, Кричала прохожим: - Ландыши! Ландыши!

Лучше сразу бы сказала злое, Чем расстраивать обиняком. Я тебя ловлю на каждом слове И на каждом вздохе о другом. Глупые, Смешные подозренья! Но когда сомнение не спит, Каждое твое разуверенье Только лишний повод для обид. И когда Всем сердцем негодую И от боли чуть ли не кричу, Все же ты не думай, Что ревную... Просто я тебя, мою родную, В жалком свете Видеть не хочу.

Утром - Любкой, Ночью - Любочкой... Отряхнув с души золу, С виноватою улыбочкой Проходила по селу. Шла неспешно, Будто с ведрами, Выводя за шагом шаг, И покачивала бедрами По привычке, Просто так. Обзывали Любку шлюхою Злые женщины порой. Начинали слово буквою Из алфавита второй. Мужики с недоброй шуточкой Свой дневной вершили суд. Шла и знала: Ночью Любочкой, Утром Любкой назовут... Шла отпетая, небрежная, Под лузгу недобрых ляс, Всю себя, нахально грешную, Выставляла Напоказ. Отметая ночи ложные, На меже вблизи села, На другие непохожая Ночь у Любочки была. В играх звездного свечения, С перепевом петухов Ночь любви и очищения Ото всех былых грехов. Ночь, не сделавшая просева, Ночь, не вспомнившая зла. Ничего с души не сбросила, Все с собою понесла. Тихо, полная смирения, Понесла в рассветный дым Новое сердцебиение Рядом, Рядом со своим. Сын приспел. Нужны и метрики. Вот, припав теплом к теплу, С белым ситцевым конвертиком Мать ступала по селу. Мать ступала. В знак прощения Приподняли старики Троеперстно, как крещение, Лаковые козырьки. Мать ступала. И глумливые Смолкли бабы у дверей, Даже самые ревнивые Стали к Любочке добрей. Эти добрые и дружные В мальчике Из доброты Все простили б, Даже мужние, Даже мужние черты... Шла, Впервые некоримая, И несла, забывши все, На судах неоспоримое Оправдание свое.

Через улицу, Через будни, В нежных чувствах Не сразу понятый, Добрый хлеб Под названьем «спутник» Несу на руке приподнятой. Скажут: Хлеб — избитая тема. Я иду и смеюсь над такими, И несу домой каравай, как поэму, Созданную сибиряками, Земляками моими. Этим румяным, Этим горячим, Пахнущим так заманчиво, Этим хлебом труд мой оплачен. Песня моя оплачена. Но даже самую лучшую песню, Самую звонкую и земную, С сухарем в купоросной плесени, Не стыдясь, зарифмую. Хлеб несу!.. Поделюсь с женою, Не скупясь на слова хвалебные. И припомнится детство мое ржаное, Юность моя бесхлебная. С лебедою, С трухою всякою Ел «тошнотник» с корочкой тусклой. А если встречалась булочка мягкая, То она уже Называлась французской. Хлеб несу!.. Удивляются, вижу, Даже только что евшие С белого блюда. Но стоило мне приподнять его Чуть повыше, И все увидели чудо. Сразу пришло Давно знакомое: Поле и молодость С днями непраздными. Сладко запахло старой соломою, Мятой-травой И цветами разными. И увиделось, как воочью: И косьба, И стогов метание, И межа, бегущая к ночи, И на меже С любимой свидание. Любовь и хлеб — Извечные темы. Славя хлеб, как любимой имя, Несу домой, приподняв его, Как поэму, Созданную сибиряками, Земляками моими.

Любовь мне - Как блистание Звезды над миром зла. Любовь мне - Как признание На добрые дела. Чтоб мир Отмылся дочиста, Душа тревогу бьет. Любовь мне - Как пророчество, Зовущее вперед. Любовь - Как жажда истины, Как право есть и пить. Я, может быть, Единственный, Умеющий любить.

Есть такой порыв неодолимый, Когда все высокой страстью дышит. Пишет сын стихи своей любимой, Только писем Он тебе не пишет. Не писать же в них, Что не на шутку, Как отец кулачный бой и пьянку, Полюбил он, вопреки рассудку Легкую, как ветер, Москвитянку. Вся она Сплошное заблужденье. Нужно - до чего невероятно!- Возвратиться с ней К ее рожденью, А потом Вести ее обратно. Верю я, Что люди очень скоро Подобреют в мудрости глубокой, Но любовь, как яблоко раздора, Навсегда останется Жестокой. Ты прости, Совсем небоязливым Прикоснулся я К такому стану И такому сердцу, Что счастливым Никогда, наверно, Я не стану.

Милая моя, милая,- Милому вымолить мало. Какой неземною силою Ты меня приковала? Милая моя, скрытная, Кто тебе дал, по грешности, Эти глаза магнитные И руки нежнее нежности? Если из них, любимая, Будет петля устроена, Сделай, чтоб жизнь моя Была ее удостоена. Шею мою, Не спеша, Сдави Так, чтоб, слабея силою, Видел я долго глаза твои, Губы твои, любимая. Глядя в очи остылые, Смейся, смейся... Не бойся!.. Пусть подумают, милая, Что мы оба смеемся.

Мне говорят: пиши!.. Твердят: пиши!.. Писать бы рад, Но, забывая дело, Сижу пустой, Как будто из души В потемках Что-то вынуто, Что пело. Быть может, Вовсе не желая зла, Моей любви Доверчивую пташку Себе на память Женщина взяла, Когда я спал С душою нараспашку. А если женщина Здесь ни при чем? А если... Если В небесах плутавшим Душа убита атомным лучом, Совсем случайно На нее упавшим? Не в том загадка: Петь или не петь,— А жить или не жить!.. Разгадка, где ты? Ведь есть Четыре стороны у света, На все четыре Надо поглядеть. Все оглядеть: И Запад и Восток, Но отыскать Первопричину боли, Чтобы в душе, Как на бесплодном поле, Высокой мысли Выходить росток.

Мне казалось, Что ты молода, Что тебя Не коснулись года. Помнишь, Был я не хилой породы, Но обветрил, И, видишь,- седой. Ты лишь в памяти Все эти годы Оставалась Еще молодой. Да, лишь память В заветном извиве, Как солдат На бессменном посту, С каждым годом Нежней и ревнивей Охраняла Твою красоту. Запоздалая встреча убила, И надежде И вере назло, То, что память моя Сохранила, То, что сердце мое Сберегло.

Мне рваные брюки Сегодня приснились, Взгрустнул я: заплата нужна. Но Муза тогда надо мной наклонилась, И вот что сказала она: "Ты молод, И помощь мою не отбрасывай. За всех вас болея душой, Я брюки чинила поэту Некрасову И опыт имею большой. Не каждому С песнями жить припеваючи, Не каждому - море любви. Некрасов был гений, А ты начинающий... Терпи, мой хороший, терпи!"

Мой друг, Вгоняй в строку, Что отошло, Что стало. Мы на своем веку Повидели немало. Минула Бед гора, Минули муки встреч. Пора, мой друг, пора Других предостеречь.

Мой знакомый, Захмелевши, тужит: Говорит, Что человек Стал хуже. Говорит, Что против жизни прежней, Той, еще не брошенной в разбег, Человек стал Несравненно грешней, Стал порочней Новый человек. Морщась, Заключает он устало: — Страха божьего В душе не стало. Страх ему?! Да пропади он прахом! Средь людей, Не знающих оков, Праведность, Внушаемая страхом, Во сто крат Позорнее грехов. Так легко Дойди до разделенья: Бог — одним, Другим — товарищ Ленин. А ведь помню, До большой удачи В службе, В дружбе И в других делах, До машины, До богатой дачи Был ему не нужен Божий страх. Видно, хочет он, Чтоб божьи страхи Выполняли роль Цепной собаки.

Мы с тобой Немного пробежали. В быстром беге Мог ли думать я, Что меня Украдкою ужалит Злая Подколодная змея! Под какой Колодиной лежала? Сколько лет Таилась, стерегла? Нет, Ты только выщерила жало, А ужалить в сердце Не смогла.

Мы спорили 0 смысле красоты, И он сказал с наивностью младенца: - Я за искусство левое. А ты? - За левое... Но не левее сердца.

Наше время такое: Живем от борьбы До борьбы. Мы не знаем покоя,— То в поту. То в крови наши лбы. Ну, а если Нам до ста Не придется дожить, Значит, было не просто В мире Первыми быть.

Не бойтесь гневных, Бойтесь добреньких; Не бойтесь скорбных, Бойтесь скорбненьких. Несчастненькие Им под стать. Всегда с глазами смутно-красными, Чтоб никому не помогать, Они прикинутся несчастными. Заметив Слезный блеск в зрачках, Не доверяйте им Ни чуточку... Я, попадавший к ним на удочку, Порвал все губы На крючках.

Не знаю, как вы, Но случалось со мной, Что вспомню ее и краснею. Давно это было. За партой одной Три года сидели мы с нею. Был мягок, Был тонок волос ее лен, Простую лишь знавший укладку. Скажу откровенно, Что был я влюблен До крайности в каждую прядку. Но ей Ничего я тогда не сказал, И, чтоб не казаться беднягой, Уехал в деревню и землю пахал Простою двуконною тягой. Пьянила земля, И тепла и черна, Смутила хмельное сознанье, И в город, где стала учиться она, Мое полетело признанье. С надеждою Ждал я от милой ответ, Предавшись фантазии яркой. Однажды мне подали синий конверт С огромной красивою маркой. Читать побежал В молодой березняк, Где часто бродил одинокий. Не очень-то нежный, Я сердцем размяк, Увидев приветные строки. Пока о стороннем беседа велась, Был почерк ее одинаков; Пошло про любовь - и увидел я вязь Неясных готических знаков. Что делать? Вдруг свет в мою душу проник. От счастья лицо разулыбив, Любовное слово я чудом постиг, Прочел по-немецки: "Их либе..." И помню, тогда же В любовной тоске Решил я, о школе мечтая, Что эту строку На чужом языке Когда-нибудь всю прочитаю. Два года Сквозь дебри глаголов чужих Спешил я к строке сбереженной. Письмо развернул я. "Их либе дих нихт!" - Прочел, огорченьем сраженный. О, знать бы тогда, В том зеленом леске, Чтоб совесть не знала уколов, Что все отрицанья В чужом языке Ставятся после глаголов. За многие годы Изжил я вполне Остатки наивности детской. Но все же краснею, А главное - мне С тех пор не дается немецкий...

- Не изменяй!- Ты говоришь, любя. - О, не волнуйся. Я не изменяю. Но, дорогая... Как же я узнаю, Что в мире нет Прекраснее тебя?

Не о такой, Как ты, Мечтается, Не о такой грущу, Которая Красивых книжек начитается, Придет и мучит разговорами. Еще заставит, Межеумица, И подражательностью маяться: Мол, тот герой не так целуется, Не так в романе обнимается. И лишь одно мне утешительно, Что, споря с книжными страницами, В любви Я отвергал решительно Литературные традиции.

Не пора ли, Не пора ли Нам игрушки собирать. Мы все игры доиграли, Больше не во что играть. И в любви Не портить крови, Ибо знаю наперед, Что количество любовей В качество не перейдет.

Немало я видел Красавиц бедовых. Что ж гонит меня В переулки Садовых По свежему снегу, По свежему насту?.. Такое со мною Бывает не часто. Не поздно ли? Поздно. В любовные сети Не надо запутывать Добрых соседей. Не лучше ли тихо, Сторожко-сторожко, Условною дробью Пройтись по окошку. Крадусь пустырями, А сердце все ноет: Откроет ли поздно? Откроет! Откроет! Когда бы спешил, Не увидел бы мету, Что шел я к окну По готовому следу. Тогда б не услышал, Сойдясь со стеною, Что весело милой С другим, Как со мною. Не надо стучаться. Не надо стучаться. Не надо встречаться. Не надо встречаться. С любовью такою Теперь не ужиться. Пойду за метелью Свистеть и кружиться. Насмешкой Над нежностью Чувств непочатых Пятнает мне сердце Следов отпечаток, Пылает обида Ночного размена. Кричу всему свету: Измена! Измена! Сегодня метель Для неверной подмога, Она заметает Следы до порога, А снег, Что в открытую душу Влетает, Все тает, Все тает, Коснется - и тает...

Ни в благодушии ленивом, Ни в блеске славы, Ни в тени - Поэт не может быть счастливым В тревожные для мира дни. Беря пророческую лиру, Одно он помнит Из всего, Что все несовершенство мира Лежит на совести его.

О женщина, Краса земная, Родня по линии прямой Той, первой, Изгнанной из рая, Ты носишь рай В себе самой. Я говорю Библейским стилем И возглашаю горячо: Не Петр-ключарь, А я, Василий, Заветным Наделен ключом. Мы любим По земным законам, И соблазняешь ты меня Не яблочком одним, Зеленым, А сразу спелыми Двумя. О женщина, Душа томится, И жажда мучит Все сильней. Пить!.. Пить!.. Мне пить И не напиться Бедовой радости твоей. * * * Мы не подумали о том... Мы не подумали о том, Хоть и нетрудно догадаться, Что если поджигают дом, То страшно В доме оставаться. Игра любви, Игра до слез. Довольно бы, Но поздно... Поздно... И начинается всерьез, Что начиналось Несерьезно. И сердится по доброте, И упрекает: "Грубый!.. Грубый!.." А губы ищут в темноте Уже заждавшиеся губы... И запоздалое "уйди", Но молодость, Но звезды с нами... И я прижал ее к груди, Как потухающее пламя.

О, Русь моя!.. Огонь и дым, Законы вкривь и вкось. О, сколько именем твоим Страдальческим клялось! От Мономаховой зари Тобой - сочти пойди - Клялись цари и лжецари, Вожди и лжевожди. Ручьи кровавые лились, Потоки слов лились. Все, все - и левые клялись, И правые клялись. Быть справедливой Власть клялась. Не своевольничать в приказе. О, скольких возвышала власть, О, скольких разрушала власть И опрокидывала наземь! У ложных клятв Бескрыл полет, Народ - всему судья. Лишь клятва Ленина живет, Лишь клятва Ленина ведет, Все клятвы перейдя. Народ, Извечный, как земля, Кто б ни играл судьбой, Все вековые векселя Оплачены тобой. Не подомнет тебя напасть, Не пошатнешься ты, Пока над властью Будет власть Твоей земной мечты.

Она, Умевшая любить, Так равнодушно обнимает. Она еще не понимает: Меня забыть — Несчастной быть.

Отдам народу Сердце, Руки, Но только пусть не говорят, Что я слуга народа... Слуги Всегда с хозяином хитрят.

По главной сути Жизнь проста: Ее уста... Его уста... Она проста По доброй сути, Пусть только грудь Прильнет ко груди. Весь смысл ее И мудр и прост, Как стебелька Весенний рост. А кровь солдат? А боль солдатки? А стронций В куще облаков? То всё ошибки, Всё накладки И заблуждения Веков. А жизни суть, Она проста: Ее уста, Его уста...

Предо мною Новый трудный путь. Помоги усталость мне стряхнуть, Помоги от прошлого забыться, Новые желанья пробуди, Помоги душою обновиться Для большого, трудного пути. Обнови От недугов и хворей И от наговоров обнови, Ты моя, Испытанная в ссоре, В добром мире. В неутешном горе, В беспокойном счастье И любви.

Пришла И чуткою И нежною Ошеломить И потрясти. Пришла ко мне, Чтоб душу грешную От самого себя Спасти. А у моей души Есть правило, И я воздать Не прочь ему: Коль ничего в ней Не оставила, То и стучаться Ни к чему. С изменами, С любовью, С чарами Душа моя,- Что к ней влечет?!- Как лавка С хрупкими товарами, Закрыта На переучет.

Пусть Мы друг друга Разлюбили. Но жизнь мою, Любовь мою Не торопись Толкать к могиле,- И так качаюсь На краю. Я, в счастье Веривший глубоко, Себя от счастья Отрешил. Уйду из жизни Без упрека, Довольный тем уже, Что жил. Довольный тем, Что полной мерой Мне было радости дано. А без любви мне, Как без веры, И безысходно И темно. Все унесу, Твой добрый гений, Твой легковерный И смешной. Всю горечь Многих заблуждений Ты можешь схоронить Со мной. Пусть экскаватор Полной горстью, Однажды вороша погост, Мои изломанные кости Швырнет На глинистый откос. И пусть! Пусть будет все, Что будет. Приму любую из порух, Чтоб стали радостнее Будни, Хотя бы Одному из двух.

Вместе с той, Что в борьбе проливалась, Пробивалась из мрака веков, Нам, свободным, В наследство досталась Заржавелая рабская кровь. Вместе с кровью Мятежных, Горячих, Совершавших большие дела, Мутноватая жижица стряпчих, Стремянных В нашу кровь затекла. Не ходил на проверку к врачу я, Здесь проверка врача не нужна. Подчиненного робость почуяв, Я сказал себе: Это она! Рос я крепким, Под ветром не гнулся, Не хмелел от чужого вина, Но пришлось - Подлецу улыбнулся И почувствовал: Это она! Кровь раба, Презиравшая верность, Рядом с той, Что горит на бегу,- Как предатель, Пробравшийся в крепость, Открывает ворота врагу, Как лазутчик, Что силе бойцовой Прививает трусливую дрожь. Не убьешь ее пулей свинцовой И за горло ее не возьмешь. Но борюсь я, Не днями - годами Напряженная длится борьба. Год за годом, Воюя с врагами, Я в себе Добиваю раба.

Радость, Нежность И тоска, Чувств нахлынувших Сумятица, Ты - как солнце Между скал: Не пройти И не попятиться. Не тебе Такой наряд: Сердце вон За поглядение. Ты светла, Как водопад, С дрожью, С ужасом падения. Ты извечная, Как Русь, Ты и боль И врачевание. Я не скоро Разберусь, В чем Твое очарование.

Чуткие руки, Бывало, взлетят, Вскинутся с легкостью птичьей,— Мнится, два кречета рядом парят Над присмиревшей добычей. Миг — И на клавиши, Точно на луг, Мчится за кречетом кречет... Миг — И стремительно пойманный звук Плачет в тоске И трепещет... Так ему жить И терзаться в веках. Это в мучениях плена Сетует горько В его же руках Скорбное сердце Шопена.

Велик твой путь, И ноша нелегка, Дробится камень под твоей стопою. Мне кажется, Что прожил я века, И все живу, И все иду с тобою. Когда аркан над головой свистел И шум пиров катился по улусам, Другой бы постарел и поседел, А я русел, Я становился русым. Всевластьем силы И всевластьем тьмы Я в прежней жизни Был сто раз унижен. Другой бы не превысил и травы, А я все рос, Я становился - выше. И кровь была дешевле, чем вино. Той кровью, Безрассудно пролитою, Другой ожесточился бы давно, А я добрел твоею добротою. По грозам, по ветрам да по снегам Я заучил твои степные песни. Да, я ровесник Всем твоим векам И Революции твоей ровесник. Мы стали и моложе и новей, Но в добром свете Красных пятилучий Твоя дорога стала только круче, Моя задача - только тяжелей. Кто на горе, Тот раньше солнце встретит, Кто средь друзей, Тот силой не шути, Кто впереди шагает, Тот в ответе За все ошибки на крутом пути. А мудрый в дружбе О друзьях печется, А кто в борьбе, Тот сил не тратит зря. Ведь океан великий Лишь качнется, Как всюду Закачаются моря. Дробится камень под твоей стопой... И пусть не первым, Пусть не самым лучшим Я был с тобой В твоем давно минувшем,- Дай и в грядущем Мне побыть с тобой.

Семнадцать... Двадцать... В годы те, Что понимал я в красоте?! Румянца ль видя густоту Иль бровь, приподнятую круто, Я счастлив был, Я красоту С беспечной молодостью путал. Теперь мне далеко за тридцать, И потому тоскливей пса Бездомного Гляжу я в лица, Ищу любимые глаза. Ровесниц вижу увяданье, Уже не юности расцвет, А пережитого страданья Милей мне Благородный след. Давно забылись Дни свиданий, Но то стыдливей, то бойчей Свет запоздалых ожиданий Все светится в глуби очей. Румянец спал Пыльцой цветочной, И бровь не просто приподнять. Та красота была непрочной, А эта... Эту не отнять.

Во имя всех живых - А все мы тленны - Не будьте ни корыстны, Ни мелки... Была война, И в битве многодневной Погибли сенегальские полки. Под крик ворон И воронов круженье, Где штабелем, Где кое-как - броском, Их уложили В длинные траншеи И прикопали Глиной и песком. Когда и кости В их могилах тесных Успело время Сжечь и перегрызть, На горе людям У крестьян окрестных В душе практичной Вызрела корысть. И вот однажды Эти погребенья Невесть за что Сражавшихся солдат, Крестьяне подняли На удобренье, Чтоб хлеб тучнел И зеленел шпинат. Земля была жирна И липла к пальцам, К подошвам ног... Был урожай всему. Но ветер с прахом Бедных сенегальцев Разнес по миру Пагубу-беду... О, месть бацилл! Кровь африканцев страстных В себе самой Еще смиряла их. Что сенегальцам Было не опасно, Теперь смертельно стало Для других. Костры горели, Стлался дым мертвячий, Мать расставалась с сыном, Муж с женой. Другая смерть Встречалась громким плачем, А эта - Суеверной тишиной. Во имя всех живых - В избытке ль силы, В избытке ль гнева, В простоте ль святой, - Не ворошите старые могилы, Они чреваты Новою бедой.

Все испытав, Мы знаем сами, Что в дни психических атак Сердца, не занятые нами, Не мешкая займет их враг, Займет, сводя все те же счеты, Займет, засядет, Нас разя... Сердца! Да это же высоты, Которых отдавать нельзя.

Он так говорил: - Что хочу - облюбую, А что не хочу - недостойно погони. - Казалось, не глину он мнет голубую, А душу живую берет он в ладони. Ваятель, Влюбленный в свой труд до предела, Подобен слепому: Он пальцами ищет Для светлой души совершенное тело, Чтоб дать ей навеки живое жилище. Не сразу, Не сразу почувствовать смог он, Не сразу увидеть пришедшие властно: И девичий профиль, И девичий локон, Капризную грудь, Задышавшую часто... Но тщетно! И, верен привычке старинной, Он поднял над нею дробительный молот За то, что в душе ее - глина и глина... За то, что в лице ее - холод и холод... Нам жизнь благодарна Не славой охранной, А мукой исканий, открытьем секрета... Однажды, На мрамор взглянув многогранный, Ваятель увидел в нем девушку эту. Невольно тиха И невольно послушна, Она, полоненная, крикнуть хотела: "Скорее, скорее! Мне больно, мне душно, Мне страшно! И мрамор сковал мое тело". - Не будешь, Не будешь, Не будешь томиться, Ты видишь, как рад твоему я приходу! - Схватил он резец, Словно ключ от темницы, И к ней поспешил, Чтобы дать ей свободу. Заспорил он с камнем, Как с недругом ярым... И, споря с тем камнем, Боялся невольно, Чтоб пряди не спутать, Чтоб резким ударом Лицо не задеть И не сделать ей больно. Из белого камня она вырывалась, Уже ободренная первым успехом, С таким нетерпеньем, Что мрамор, казалось, Спадал с ее плеч горностаевым мехом... С тех пор, Равнодушная к пестрым нарядам, Легко отряхнувшись От мраморных стружек, Глядит она тихим, Задумчивым взглядом На мимо идущих веселых подружек. На жизнь трудовую, Чтоб здесь не стоять ей, Она променяла бы долю такую. Стоит и не знает она, что ваятель, Блуждая по городу, Ищет другую.

Людей не видя пред собой, Не замечая в сквере лавочки, По улице идет слепой, Потрагивая землю палочкой. Его толкнут, Пройдут вперед, И тотчас, торопясь вмешаться, Какой-то зрячий призовет Быть чуткими И не толкаться. Но слышу голос я его, Негромкий в человечьем гуде: - Толкайтесь... Это ничего... Я буду знать, Что рядом - люди.

Упадет голова - Не на плаху,- На стол упадет, И уже зашумят, Загалдят, Завздыхают: Дескать, этот устал, Он уже не дойдет... Между тем Голова отдыхает. В темноте головы моей Тихая всходит луна, Всходит, светит она, Как волшебное око. Вот и ночь сметена, Вот и жизнь мне видна, А по ней Голубая дорога. И по той, голубой, Как бывало, спешит налегке, Пыль метя подолом, Пригибая березки, Моя мама... О, мама!- В мужском пиджаке, Что когда-то старшой Посылал ей из Томска. Через тысячи верст, Через реки, откосы и рвы Моя мама идет, Из могилы восставши, До Москвы, До косматой моей головы, Под веселый шумок На ладони упавшей. Моя мама идет Приласкать, Поругать, Ободрить, Прошуметь надо мной Вековыми лесами. Только мама Не может уже говорить, Мама что-то кричит мне Большими глазами. Что ты, мама?! Зачем ты надела Тот старый пиджак? Ах, не то говорю! Раз из тьмы непроглядной Вышла ты, Значит, делаю что-то не так, Значит, что-то Со мною неладно. Счастья нет. Да и что оно! Мне бы хватило его, Порасчетливей будь я Да будь терпеливей. Горько мне оттого, Что еще никого На земле я Не сделал счастливей. Никого! Ни тебя За большую твою доброту, И не тех, что любил я Любовью земною, И не тех, что несли мне Свою красоту, И не ту, что мне стала женою. Никого! А ведь сердце Веселое миру я нес И душой не кривил И ходил только прямо. Ну, а если я мир Не избавил от слез, Не избавил родных, То зачем же я, Мама?.. А стихи!.. Что стихи?! Нынче многие пишут стихи, Пишут слишком легко, Пишут слишком уж складно. Слышишь, мама, В Сибири поют петухи, А тебе далеко Возвращаться обратно. Упадет голова - Не на плаху,- На тихую грусть. И пока отшумят, Отгалдят, Отвздыхают - Нагрущусь, Настыжусь, Во весь рост поднимусь, Отряхнусь И опять зашагаю!

Сочиняем, Пишем, Строчим, Заседаем. Все - родня. А в буфете, между прочим, Смеляков, как строгий отчим, Косо смотрит на меня. От поэзии любимой Отлученный за грехи, На базарах со слепыми Стану петь свои стихи. Не в ладах с литературой, Брать начну из добрых рук Не деньгами, а натурой: Сладкий блин И горький лук. Будут женщины к базарам По дорогам грязь месить; Обо мне, еще не старом, Разговоры разносить. Пропою самозабвенно, Зарыдав и загрустив, Про любовь и про измены На моей родной Руси. Пропою про урожаи И про Вегу, как фантаст. Глядь, какой-нибудь Державин Заприметит И воздаст. И тогда, Обретши слово, Неподвластное суду, С бородою Льва Толстого К вам, товарищи, Приду.

Стройным Хвастая станом, Высотою груди, Очень уж иностранно На меня не гляди. Мое имя Василий, И должна понимать,- Мое имя с Россией Хорошо рифмовать.

Счастливый Я не нужен никому. Счастливым быть Мне стыдно одному. Счастливый Тяготеет к небесам, К высоким звездам, Где легко и вольно. Счастливые как боги, А богам Ни жалостно, Ни горестно, Ни больно. Печали, Огорченья, Муки все Я испытать душою Не премину, Как добрый врач, Который на себе Испытывает Новую вакцину. Как он, в бреду Над страхом проплыву, Над жаркой бездной Черной лихорадки... Еще угарный, Потянусь к тетрадке, Чтоб записать победное: Живу! А коль живу, То, значит, и другой Продолжит жизнь, Переболев однажды. Я нужен людям Именно такой, Каким на свете быть Сумеет каждый.

Твердишь ты, Что расстаться нам пора, Что ты в своих надеждах обманулась, Что вся моя любовь к тебе - Игра. Не слишком ли игра подзатянулась? Игра в любовь, Я знаю, не к добру, Игра в любовь коротенького срока. Семь лучших лет потратить на игру, Семь лучших лет! Не слишком ли жестоко? Старею я, Люблю тебя одну. Седею я до времени, до срока. Семь лучших лет отдать за седину, Семь лучших лет! Не слишком ли жестоко?

Тебе обычный День ненастный Страшнее наших зимних вьюг. Я не люблю, когда ты праздный, Беспечно говорливый Юг. На пляжах Я не стал веселым, От блеска солнца не ослеп. Тот сдержан, Кто трудом тяжелым Свой зарабатывает хлеб. Я даже ласкам непокорен. Мне завтра, счастью вопреки, От солнца и объятий моря Идти в объятия пурги. Чем ты теплей, Тем горше мысли, Тем тяжелей мне твой полон. Так с буднями суровой жизни Нас ссорит Слишком легкий сон.

На плитах Каменных гробов В музейной запыленности Я видел головы рабов, Склоненные в покорности. И, значит, В древности седой Была такая сила, Что неизбывною бедой Те головы склонила. Вчера увидел я плакат. На нем, Порвав с покорностью, Рабочие вперед глядят С повышенною гордостью. В них - битвы дня отражены, В них - с дерзкой обнаженностью Все мускулы Напряжены Железной Напряженностью. И, значит, Рядом с добротой У мира скорбной ношей Есть сила зла, И силе той Сегодня вызов брошен. В осанке - власть, В осанке - страсть, Но увлеченным новью Осанка гордая далась, Увы, не малой кровью. Веков Охрипшая труба Звала на подвиг ратный, Чтоб вскинуть голову раба До гордости плакатной. Но гордость - Это не покой, Когда идет сраженье. У нас от гордости такой Побаливает шея. Когда-нибудь - За то борюсь!- Придет конец угрозе, И гордости излишний груз Мы, как ненужный, Сбросим. Тогда Кого нам отражать? Тогда начнем мы сами Спокойно головы держать, Как держим их С друзьями.

Ты у меня в гостях была, Потом ушла в рассвет... Потом поземка замела Твой легкий лыжный след. Потом его мороз сковал, И я жалеть не стал. Не по тебе я тосковал, Не по тебе страдал. А в марте таяли снега, И, вскрывшись по весне, Через лога, Через луга След снова вел ко мне. Пришел апрель. Уже в конце, Упрямей всех замет, Как на хрустальном поставце, Лежал твой лыжный след.

У моей У любви, У страсти Больше нот Над тобою власти. Власть ушла В расцвете, В богатстве, Как уходит власть В государстве. Власть ушла, И люди смеются: Дескать, свергнут Без революции. Ты в каком-то Чужом режиме, Как чужая, Ходишь с чужими. Не боишься Ты взгляда злого, Не томишься В любви От слова. Мне теперь И любовь И дружба Как премьеру Простая служба.

Угар любви Мне мил и близок, Но как смешон Тот сердцеед, Что составляет Длинный список Своих "любвей", Своих побед. Марина, Нина, Саша, Маша. Меж тем При встречах, Как у птиц, Была с ним Все одна и та же, Размноженная На сто лиц. Мне радость Выпала иная, Мне жребий Выдался иной: Меняясь, Но не изменяя, Сто женщин Видел я в одной.

Уйти? Уйду! Такой тропою, Чтобы сам черт Найти не смог. Да, это правда, И с тобою Бывал я часто одинок. Бывало, надвое расколот, Сидел я в смутной тишине, И часто отчужденья холод Закрадывался в душу мне. Пойми, От сладкого начала До этих поздних горьких дней Ты безотчетно расточала Мою любовь, Не дав своей. И нисходило К изголовью Виденье юности... Тогда Перед ее большой любовью Во тьме Сгорал я со стыда. И на тебя глядел я строже Как на минувшую беду... Ну, что же, милая, Ну, что же, Ты говоришь — уйти? Уйду!

Березник... Заприметив кровлю, Антенн еловые шесты, Как перед первою любовью, Вдруг оробел за полверсты. Свет Марьевка! Но где же радость? Где теплота? Где встречи сладость? Томительная виноватость В груди отравой разлилась. Виновен? В чем? Припоминаю Всю трудно прожитую жизнь. Ромашки белые сминаю, Топчусь на месте, Хоть вернись. Напомнили мне стебли-травы, Напомнил голубынь-цветок, Что я хотел ей Громкой славы. Хотел. И сделал все, что смог. Другой деревни нет известней Ни по соседству, ни вдали. Она заучена, как песня, Поэтами моей земли. Слова кресалами кресаля, Высокий я возжег костер. Что ж горько так? Не от письма ли С унылой жалобой сестер, Что жизнь в деревне Стала плоше, Что хлеб попрел, Раздельно скошен, Что в роковом ряду имен Их председатель Вновь сменен... А помню Светлым и крылатым, Когда и рук не натрудил, Мальчишкою в году тридцатом Я агитатором ходил. Но главное не в окрыленье, Не в силе слова моего. Со мною был товарищ Ленин, И люди слушали его. К забытым радостям причастен, Я шел и мучился виной, Что нет в моей деревне счастья, В тот год Обещанного мной. Я тихо шел. На повороте Из придорожного леска - Авдотья, что ль?.. Ну да, Авдотья Гнала брыкастого телка. В одной руке пушился веник, Другой придерживала свой В углах подоткнутый передник Со свежей ягодой лесной. Теперь усталой и болящей, Когда-то, дальней из родни, Высокой, Статной, Работящей, Записывал я трудодни. - Вась, ты ли?- С нежностью великой Пахнуло в милой стороне И веником, И земляникой, Душевно поднесенной мне. - Поди забыл... Испробуй нашу...- Ладонь, шершавая с боков, Была как склеенная чаша Из темных Мелких черепков. Румянясь, Ягода лежала, Тепличной ягоды крупней, Светилась, Нежилась, Дрожала, Как будто вызрела на ней. Душистая, меня лечила, С души моей снимала страх, Но все-таки она горчила Рассказом о простых делах, Что жизнь в деревне Стала плоше, Что хлеб попрел, Раздельно скошен, Что в роковом ряду имен Их председатель Вновь сменен... И продолжала без утайки, Судила без обиняков, Как вседержавная хозяйка, Сельхозначальство и райком. Кольнула областное око, Бросала и повыше взгляд - На тех, кто учит издалека Доить коров, Поить телят. На миг Замолодели очи, Расцвел и выцвел Синий мак. Про совещанья, Между прочим, Авдотья мне сказала так: - Зовут все первых да первущих, А им и так не плохо жить. Собрать бы нас вот, отстающих, Да с нами и поговорить. Э-э, я претензию имею. Передний, крайний - все родня... Наш фельдшер, ежли я болею, Так он и слушает меня... И что болтаю!- Хитро глянув, Прутье перебрала в руке.- У нас, у старых, как у пьяных, Не держится на языке... А где телок? Убег? Гляди-ка!- Простилась попросту, кивком, И, пахнущая земляникой, Поторопилась за телком. А я-то думал, Как зазнайка, Что в чем-то виноватым был... Она судила как хозяйка Своей земли, Своей судьбы. И все ж, не позабыв урока, Я шел, виновный до конца, Не в роли Юного пророка, А в долге Зрелого бойца.

Чему сердце молилось, Отошло навсегда. Надо мною звезда закатилась, Закатилась звезда. И горела нежарко, Не давала тепла, И светила неярко, Но все же была. Я стоял под звездою, Дожидался зари. А теперь только место пустое, Смотри не смотри...

Я видел: Еще до рассвета Он шел от тебя, точно вор... Как только увидел я это, Тебя ненавижу с тех пор. О, как ненавижу! Ну, кто ты?! И так, ненавидя, люблю, Что вымажу дегтем ворота И окна тебе разобью. В подъезде забесятся львицы, Твою сторожившие честь. Плевать мне на то, Что в столице Смешна деревенская месть.

Я жил - не заметил Ни дня, Ни причину, Что первую мне Прописала морщину. Я жил - не заметил, Пора спохватиться, Что было мне двадцать, Что стало мне тридцать. Я жил - не заметил; Заметив, не плачу, Что много утратил, Что больше утрачу. Желанному счастью Шагая на встречу, Я, может быть, Встретив его, Не замечу.

Я не знаю сам, Что делаю... Красота твоя,- Спроси ее. Ослепили Груди белые, До безумия красивые. Ослепили Белой жаждою. Друг от друга С необидою Отвернулись, Будто каждая Красоте другой Завидует. Я не знаю сам, Что делаю... И, быть может, Не по праву я То целую эту, левую. То целую эту, правую...

Я понимаю нетерпенье От жизни Ждущих Больших благ. Что было жизнью поколенья, То для эпохи Только шаг. Солдатам на войне, Считавшим Последним фронтом Каждый фронт, Перед рывком К земле припавшим, Казался близким горизонт. Всё вынесли: Борьбу, Лишенья, А мир, от всех утрат седой, Он все еще несовершенен, Он все еще кипит враждой. Себя Кому же неохота Приходом счастья наградить! Еще не кончена работа, Еще душа полна заботы, Но срок — И надо уходить... Живых Живое нетерпенье Так близко И понятно так. Что было жизнью поколенья, То для эпохи Только шаг. И мы живем, Уже забывши, Трудами тех, Кого уж нет. Так от звезды, Давно погибшей, Еще идет к нам Теплый свет.

Я тебя представляю Поспешно шагающей к дому и На поклоны отзывчивой. Голову часто клоня, Ты кому-то киваешь. Я знаю, твои все знакомые Посмелели с тех пор, Как в столице Не стало меня. Я тебя представляю И дома, Неслышно ступающей, Представляю за книгой, Под лампою - в светлом кругу. Я тебя представляю Немножко-немножко скучающей, Но влюбленной в меня Я представить тебя Не могу.

Я уеду. Я непременно уеду. Мне стыдно Оставаться тут. Устрою перевод По службе, Любовь свою Отдам в приют, Не доверяя Ложной дружбе. Здесь не живут, Здесь лишь гостят, Здесь слабые Обиды прячут, Здесь не поймут, Зато простят, Не пожалеют, Но поплачут. Здесь не откажут Приподнять Тяжелый камень Вам на плечи, Здесь свой Предложат поменять В надежде Выменять полегче. С такими жить — Почти что лгать. Мне было тяжело, Не скрою. Я звал: Придите помогать, Ведь вы же видите, Что строю; Что голову К земле склонил, Под ношею Пригорбясь ниже, Что пот Глаза заполонил, Гляжу — и Ничего не вижу. Не вижу — Стежка иль тропа? А ведь и нужно Так немного: Смахните только Пот со лба, Чтоб стала мне Видна дорога. Моя беда — Не их беда, Для них важнее: Сколько стоит? Мне стыдно тут. Хочу туда, Где не торгуются, А строят. Я уеду. Я непременно уеду.

Я ушел. Ни к чему теперь Вздохи. Между нами Со всей высотой Стены, Стили, Этапы, Эпохи, Просто камень И воздух седой. Я ушел. Между нами - века. Вот как ты далека!

Я целовал твое письмо, Не унимая нервной дрожи. В нем наказание само, В нем отречение - и все же Я целовал твое письмо. Могло бы быть совсем иначе. Не плачу я и не корю. Но, и не плача, говорю: Могло бы быть совсем иначе. Мне говорят мои года, Что бесполезен поздний опыт, Что я нигде и никогда Не повторю любовный ропот... Так говорят мои года. Я не тебя, Я мир теряю. Не жалуясь и не сердясь, Тебе я горе поверяю: Поэзии живая связь Оборвана... Я мир теряю!