Все стихи Даниила Хармса

Над косточкой сидит бульдог, Привязанный к столбу. Подходит таксик маленький, С морщинками на лбу. "Послушайте, бульдог, бульдог!- Сказал незваный гость.- Позвольте мне, бульдог, бульдог, Докушать эту кость". Рычит бульдог на таксика: "Не дам вам ничего!" Бежит бульдог за таксиком, А таксик от него. Бегут они вокруг столба. Как лев, бульдог рычит. И цепь стучит вокруг столба, Вокруг столба стучит. Теперь бульдогу косточку Не взять уже никак. А таксик, взявши косточку, Сказал бульдогу так: "Пора мне на свидание, Уж восемь без пяти. Как поздно! До свидания! Сидите на цепи!"

Буря мчится. Снег летит. Ветер воет и свистит. Буря страшная ревет, Буря крышу с дома рвет. Крыша гнется и грохочет. Буря плачет и хохочет. Злится буря, точно зверь, Лезет в окна, лезет в дверь.

Ведите меня с завязанными глазами. Не пойду я с завязанньми глазами. Развяжите мне глаза и я пойду сам. Не держите меня за руки, я рукам волю дать хочу. Расступитесь, глупые зрители, я ногами сейчас шпыняться буду. Я пройду по одной половице и не пошатнусь, по карнизу пробегу и не рухну. Не перечьте мне. Пожалеете. Ваши трусливые глаза неприятны богам. Ваши рты раскрываются некстати. Ваши носы не знают вибрирующих запахов. Ешьте это ваше занятие. Подметайте ваши комнаты - это вам положено от века. Но снимите с меня бандажи и набрюшники, Я солью питаюсь, а вы сахаром. У меня свои сады и свои огороды. У меня в огороде пасется своя коза. У меня в сундуке лежит меховая шапка. Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма.

Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре Веселых чижа: Чиж-судомойка, Чиж-поломойка, Чиж-огородник, Чиж-водовоз, Чиж за кухарку, Чиж за хозяйку, Чиж на посылках, Чиж-трубочист. Печку топили, Кашу варили, Сорок четыре Веселых чижа: Чиж с поварешкой, Чиж с кочережкой, Чиж с коромыслом, Чиж с решетом, Чиж накрывает, Чиж созывает, Чиж разливает, Чиж раздает. Кончив работу, Шли на охоту Сорок четыре Веселых чижа: Чиж на медведя, Чиж на лисицу, Чиж на тетерку, Чиж на ежа, Чиж на индюшку, Чиж на кукушку, Чиж на лягушку, Чиж на ужа. После охоты Брались за ноты Сорок четыре Веселых чижа: Дружно играли: Чиж на рояле, Чиж на цимбале, Чиж на трубе, Чиж на тромбоне, Чиж на гармони, Чиж на гребенке, Чиж на губе! Ездили всем домом К зябликам знакомым Сорок четыре Веселых чижа: Чиж на трамвае, Чиж на моторе, Чиж на телеге, Чиж на возу, Чиж в таратайке, Чиж на запятках, Чиж на оглобле, Чиж на дуге! Спать захотели, Стелят постели, Сорок четыре Веселых чижа: Чиж на кровати, Чиж на диване, Чиж на корзине, Чиж на скамье, Чиж на коробке, Чиж на катушке, Чиж на бумажке, Чиж на полу. Лежа в постели, Дружно свистели Сорок четыре Веселых чижа: Чиж - трити-тити, Чиж - тирли-тирли, Чиж - дили-дили, Чиж - ти-ти-ти, Чиж - тики-тики, Чиж - тики-рики, Чиж - тюти-люти, Чиж - тю-тю-тю!

Жил на свете стаpичок Маленького pоста, И смеялся стаpичок Чpезвычайно пpосто: "Ха-ха-ха Да хе-хе-хе, Хи-хи-хи Да бyх-бyх! Бy-бy-бy Да бе-бе-бе, Динь-динь-динь Да тpюх-тpюх!" Раз, yвидя паyка, Стpашно испyгался. Hо, схватившись за бока, Гpомко pассмеялся: "Хи-хи-хи Да ха-ха-ха, Хо-хо-хо Да гyль-гyль! Ги-ги-ги Да га-га-га, Го-го-го Да бyль-бyль!" А yвидя стpекозy, Стpашно pассеpдился, Hо от смеха на тpавy Так и повалился: "Гы-гы-гы Да гy-гy-гy, Го-го-го Да бах-бах! Ой, pебята не могy! Ой, pебята, Ах-ах!"

В колхозе у нас Есть колхозник Влас И лодырь Мишка — У каждого трудкнижка. А посмотрим их трудкнижки А посмотрим их делишки: Влас и сеял и пахал, Мишка только отдыхал. Власу осенью награда, Мишке — кукиш. Так и надо! Как колхозники будут делить урожай?

Вот грянул дождь, Остановилось время. Часы беспомощно стучат. Расти, трава, тебе не надо время. Дух Божий, говори, тебе не надо слов.

- Вы знаете? Вы знаете? Вы знаете? Вы знаете? Ну, конечно, знаете! Ясно, что вы знаете! Несомненно, Несомненно, Несомненно знаете! - Нет! Нет! Нет! Нет! Мы не знаем ничего, Не слыхали ничего, Не слыхали, не видали И не знаем Ничего! - А вы знаете, что У? А вы знаете, что ПА? А вы знаете, что ПЫ? Что у папы моего Было сорок сыновей? Было сорок здоровенных - И не двадцать, И не тридцать,- Ровно сорок сыновей! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Еще двадцать, Еще тридцать, Ну еще туда-сюда, А уж сорок, Ровно сорок,- Это просто ерунда! - А вы знаете, что СО? А вы знаете, что БА? А вы знаете, что КИ? Что собаки-пустолайки Научилися летать? Научились точно птицы,- Не как звери, Не как рыбы,- Точно ястребы летать! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, как звери, Ну, как рыбы, Ну еще туда-сюда, А как ястребы, Как птицы,- Это просто ерунда! - А вы знаете, что НА? А вы знаете, что НЕ? А вы знаете, что БЕ? Что на небе Вместо солнца Скоро будет колесо? Скоро будет золотое - Не тарелка, Не лепешка,- А большое колесо! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, тарелка, Ну, лепешка, Ну еще туда-сюда, А уж если колесо - Это просто ерунда! - А вы знаете, что ПОД? А вы знаете, что МО? А вы знаете, что РЕМ? Что под морем-океаном Часовой стоит с ружьем? - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, с дубинкой, Ну, с метелкой, Ну еще туда-сюда, А с заряженным ружьем - Это просто ерунда! - А вы знаете, что ДО? А вы знаете, что НО? А вы знаете, что СА? Что до носа Ни руками, Ни ногами Не достать, Что до носа Ни руками, Ни ногами Не доехать, Не допрыгать, Что до носа Не достать! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, доехать, Ну, допрыгать, Ну еще туда-сюда, А достать его руками - Это Просто Ерунда!

Господи, накорми меня телом Твоим Чтобы проснулась во мне жажда движения Твоего. Господи, напои меня кровью Твоею Чтобы воскресла во мне сила стихосложения Моего.

«Господи, пробуди в душе моей пламень Твой. Освети меня Господи солнцем Твоим. Золотистый песок разбросай у ног моих, чтоб чистым путем шел я к Дому Твоему. Награди меня Господи словом Твоим, чтобы гремело оно, восхваляя Чертог Твой. Поверни Господи колею живота моего, чтобы двинулся паровоз могущества моего Отпусти Господи тормоза вдохновения моего. Успокой меня Господи и напои сердце мое источником дивных слов Твоих.

Два студента бродили в лесу в воду глядели дойдя до речки ночью жгли костры отпугивать хищников спал один, а другой на дежурстве сидел в голубой камилавочке и бабочки к нему подлетали то ветерок швырял в костер пух пеночки студент потягиваясь пел: в костер упала звездочка. Молча стояли вокруг медведи мохнатой грудью дыша и едва копошилась душа в их неподвижном взгляде но тихо сзади шла мягкими лапами ступая по ельнику рысь и снилось в лесу заблудившемуся мельнику как все звери стоя на холму глядели в высь где нет паров горел костер и ветки шаловливого пламени играли серпом на знамени и дым и гарь болтаясь в воздухе платком висели черным молотком.

Долго Учат Лошадей Делать В цирке Чудеса. Мы же Наших Лошадей Обучаем В полчаса!

Елизавета играла с огнем Елизавета играла с огнем пускала огонь по спине пускала огонь по спине Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом и дышал тяжело и дышал тяжело и за сердце держался рукой.

Иван Иваныч Самовар Был пузатый самовар, Трехведёрный самовар. В нем качался кипяток, Пыхал паром кипяток, Разъярённый кипяток; Лился в чашку через кран, Через дырку прямо в кран, Прямо в чашку через кран. Утром рано подошел, К самовару подошел, Дядя Петя подошел. Дядя Петя говорит: «Дай-ка выпью, говорит, Выпью чаю», говорит. К самовару подошла, Тетя Катя подошла, Со стаканом подошла. Тетя Катя говорит: «Я, конечно, говорит, Выпью тоже», говорит. Вот и дедушка пришел, Очень старенький пришел, В туфлях дедушка пришел. Он зевнул и говорит: «Выпить разве, говорит, Чаю разве», говорит. Вот и бабушка пришла, Очень старая пришла, Даже с палочкой пришла. И подумав говорит: «Что-ли, выпить, говорит, Что-ли, чаю», говорит. Вдруг девчонка прибежала, К самовару прибежала — Это внучка прибежала. «Наливайте!— говорит, Чашку чая, говорит, Мне послаще», говорит. Тут и Жучка прибежала, С кошкой Муркой прибежала, К самовару прибежала, Чтоб им дали с молоком, Кипяточку с молоком, С кипяченым молоком. Вдруг Сережа приходил, Всех он позже приходил, Неумытый приходил. «Подавайте!— говорит, Чашку чая, говорит, Мне побольше», говорит. Наклоняли, наклоняли, Наклоняли самовар, Но оттуда выбивался Только пар, пар, пар. Наклоняли самовар, Будто шкап, шкап, шкап, Но оттуда выходило Только кап, кап, кап. Самовар Иван Иваныч! На столе Иван Иваныч! Золотой Иван Иваныч! Кипяточку не дает, Опоздавшим не дает, Лежебокам не дает. всё

Иван Тапорыжкин пошел на охоту, С ним пудель пошел, перепрыгнув забор, Иван, как бревно провалился в болото, А пудель в реке утонул, как топор. Иван Тапорыжкин пошел на охоту, С ним пудель вприпрыжку пошел, как топор. Иван повалился бревном на болото, А пудель в реке перепрыгнул забор. Иван Тапорыжкин пошел на охоту, С ним пудель в реке провалился в забор. Иван как бревно перепрыгнул болото, А пудель вприпрыжку попал на топор.

Бегал Петька по дороге, по дороге, по панели, бегал Петька по панели и кричал он: "Га-ра-рар! Я теперь уже не Петька, разойдитесь! разойдитесь! Я теперь уже не Петька, я теперь автомобиль". А за Петькой бегал Васька по дороге, по панели, бегал Васька по панели и кричал он: "Ду-ду-ду! Я теперь уже не Васька, сторонитесь! сторонитесь! Я теперь уже не Васька, я почтовый пароход". А за Васькой бегал Мишка по дороге, по панели, бегал Мишка по панели и кричал он: "Жу-жу-жу! Я теперь уже не Мишка, берегитесь! берегитесь! Я теперь уже не Мишка, я советский самолет". Шла корова по дороге, по дороге, по панели, шла корова по панели и мычала: "Му-му-му!" Настоящая корова с настоящими рогами шла навстречу по дороге, всю дорогу заняла. "Эй, корова, ты, корова, не ходи сюда, корова, не ходи ты по дороге, не ходи ты по пути". "Берегитесь!" - крикнул Мишка. "Сторонитесь!" - крикнул Васька. "Разойдитесь!" - крикнул Петька - и корова отошла. Добежали, добежали до скамейки у ворот пароход с автомобилем и советский самолет, самолет с автомобилем и почтовый пароход. Петька прыгнул на скамейку, Васька прыгнул на скамейку, Мишка прыгнул на скамейку, на скамейку у ворот. "Я приехал!" - крикнул Петька. "Стал на якорь!" - крикнул Васька. "Сел на землю!" - крикнул Мишка,- и уселись отдохнуть. Посидели, посидели на скамейке у ворот самолет с автомобилем и почтовый пароход, пароход с автомобилем и советский самолет. "Кроем дальше!" - крикнул Петька. "Поплывем!" - ответил Васька. "Полетим!" - воскликнул Мишка,- и поехали опять. И поехали, помчались по дороге, по панели, только прыгали, скакали и кричали: "Жу-жу-жу!" Только прыгали, скакали по дороге, по панели, только пятками сверкали и кричали: "Ду-ду-ду!" Только пятками сверкали по дороге, по панели, только шапками кидали и кричали: "Га-ра-рар!"

Из дома вышел человек С дубинкой и мешком И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком. Он шел все прямо и вперед И все вперед глядел. Не спал, не пил, Не пил, не спал, Не спал, не пил, не ел. И вот однажды на заре Вошел он в темный лес. И с той поры, И с той поры, И с той поры исчез. Но если как-нибудь его Случится встретить вам, Тогда скорей, Тогда скорей, Скорей скажите нам.

На салазочках Володя Быстро под гору летел. На охотника Володя Полным ходом налетел. Вот охотник И Володя На салазочках сидят, Быстро под гору летят. Быстро под гору летели - На собачку налетели. Вот собачка, И охотник, И Володя На салазочках сидят, Быстро под гору летят. Быстро под гору летели - На лисичку налетели. Вот лисичка, И собачка, И охотник, И Володя На салазочках сидят, Быстро под гору летят. Быстро под гору летели - И на зайца налетели. Вот и заяц, И лисичка, И собачка, И охотник, И Володя На салазочках сидят, Быстро под гору летят. Быстро под гору летели - На медведя налетели! И Володя с той поры Не катается с горы.

По реке плывет кораблик. Он плывет издалека. На кораблике четыре Очень храбрых моряка. У них ушки на макушке, У них длинные хвосты, И страшны им только кошки, Только кошки да коты!

Однажды по дорожке Я шел к себе домой. Смотрю и вижу: кошки Сидят ко мне спиной. Я крикнул:- Эй, вы, кошки! Пойдемте-ка со мной, Пойдемте по дорожке, Пойдемте-ка домой. Скорей пойдемте, кошки, А я вам на обед Из лука и картошки Устрою винегрет. - Ах, нет!- сказали кошки.- Останемся мы тут! Уселись на дорожке И дальше не идут.

Купался грозный Петр Палыч закрыв глаза нырял к окну на берегу стояла сволочь бросая в воздух мать одну но лишь утопленника чистый мелькал затылок над водой народ откуда-то плечистый бежал на мостик подкидной здесь Петр Палыч тонет даже акулы верно ходят там нет ничего на свете гаже чем тело вымыть пополам.

Шел по улице отряд - сорок мальчиков подряд: раз, два, три, четыре и четырежды четыре, и четыре на четыре, и еще потом четыре. В переулке шел отряд - сорок девочек подряд: раз, два, три, четыре, и четырежды четыре, и четыре на четыре, и еще потом четыре. Да как встретилися вдруг - стало восемьдесят вдруг! Раз, два, три, четыре, и четыре на четыре, на четырнадцать четыре, и еще потом четыре. А на площадь повернули, а на площади стоит не компания, не рота, не толпа, не батальон, и не сорок, и не сотня, а почти что МИЛЛИОН! Раз, два, три, четыре, и четырежды четыре, сто четыре на четыре, полтораста на четыре, двести тысяч на четыре! И еще потом четыре! всё

«Господи, среди бела дня Накатила на меня лень. Разреши мне лечь и заснуть Господи, И пока я сплю накачай меня Господи Силою твоей. Многое знать хочу, Но не книги и не люди скажут мне это. Только ты просвети меня Господи Путем стихов моих. Разбуди мня сильного к битве со смыслами, быстрого к управлению слов и прилежного к восхвалению имени Бога во веки веков».

Это есть Это. То есть То. Все либо то, либо не то. Что не то и не это, то не это и не то. Что то и это, то и себе Само. Что себе Само, то может быть то, да не это, либо это, да не то. Это ушло в то, а то ушло в это. Мы говорим: Бог дунул. Это ушло в это, а то ушло в то, и нам неоткуда выйти и некуда прийти. Это ушло в это. Мы спросили: где? Нам пропели: тут. Это вышло из Тут. Что это? Это То. Это есть то. То есть это. Тут есть это и то. Тут ушло в это, это ушло в то, а то ушло в тут. Мы смотрели, но не видели. А там стояли это и то. Там не тут. Там то. Тут это. Но теперь там и это и то. Но теперь и тут это и то. Мы тоскуем и думаем и томимся. Где же теперь? Теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь тут и там. Это быть то. Тут быть там. Это то тут там быть. Я. Мы. Бог.

Нуль плавал по воде. Мы говорили: это круг, должно быть, кто-то бросил в воду камень. Здесь Петька Прохоров гулял — вот след его сапог с подковками. Он создал этот круг. Давайте нам скорей картон и краски, мы зарисуем Петькино творенье. И будет Прохоров звучать, как Пушкин. И много лет спустя подумают потомки: «Вот Прохоров когда-то, должно быть, славный был художник». И будут детям назидать: «Бросайте, дети, в воду камни. Рождает камень круг, а круг рождает мысль. А мысль, вызванная кругом, зовет из мрака к свету нуль».

Откажите, пожалуйста, ему в удовольствии Сидеть на скамейке, Сидеть на скамейке, Сидеть на скамейке... Откажите ему в удовольствии Сидеть на скамейке и думать о пище, Сидеть на скамейке и думать о пище, мясной непременно, О водке, о пиве, о толстой еврейке.

Доедая с маслом булку, Братья шли по переулку. Вдруг на них из закоулка Пес большой залаял гулко. Сказал младший: "Вот напасть, Хочет он на нас напасть. Чтоб в беду нам не попасть, Псу мы бросим булку в пасть". Все окончилось прекрасно. Братьям сразу стало ясно, Что на каждую прогулку Надо брать с собою... булку.

Я захотел устроить бал, И я гостей к себе... Купил муку, купил творог, Испек рассыпчатый... Пирог, ножи и вилки тут - Но что-то гости... Я ждал, пока хватило сил, Потом кусочек... Потом подвинул стул и сел И весь пирог в минуту... Когда же гости подошли, То даже крошек...

В. Буш Глава первая Каспар Шлих, куря табак, Нес под мышкой двух собак. «Ну!— воскликнул Каспар Шлих,— Прямо в речку брошу их!» Хоп! взлетел щенок дугой, Плих! и скрылся под водой. Хоп! взлетел за ним другой, Плюх! и тоже под водой. Шлих ушел, куря табак. Шлиха нет, и нет собак. Вдруг из леса, точно ветер, Вылетают Пауль и Петер И тотчас же с головой Исчезают под водой. Не прошло и двух минут, Оба к берегу плывут. Вылезают из реки, А в руках у них щенки. Петер крикнул: «Это мой!» Пауль крикнул: «Это мой!» «Ты будь Плихом!» «Ты будь Плюхом!» «А теперь бежим домой!» Петер, Пауль, Плих и Плюх Мчатся к дому во весь дух. Глава вторая Папа Фиттих рядом с мамой, Мама Фиттих рядом с папой, На скамеечке сидят, Вдаль задумчиво глядят. Вдруг мальчишки прибежали И со смехом закричали: «Познакомьтесь: Плюх и Плих! Мы спасли от смерти их!» «Это что еще за штуки?» — Грозно крикнул папа Фиттих. Мама, взяв его за руки, Говорит: «Не надо бить их!» И к столу детей ведет. Плих и Плюх бегут вперед. Что такое? Что такое? Где похлебка? Где жаркое? Две собаки, Плюх и Плих, Съели всё за четверых. Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну!— воскликнул Каспар Шлих,— Я избавился от них! Бросил в речку их на дно, А теперь мне всё равно». Глава третья Ночь. Луна. Не дует ветер. На кустах не дрогнет лист. Спят в кроватях Пауль и Петер, Слышен только Храп и свист. Плих и Плюх Сидели тихо, Но, услыша Свист и храп, Стали вдруг Чесаться лихо С громким стуком Задних лап. Почесав зубами спины И взглянув с тоской вокруг, На кровати Под перины Плих и Плюх Полезли вдруг. Тут проснулись оба брата И собак прогнали прочь. На полу сидят щенята. Ах, как долго длится ночь! Скучно без толку слоняться Им по комнате опять,— Надо чем-нибудь заняться, Чтобы время скоротать. Плих штаны зубами тянет, Плюх играет сапогом. Вот и солнце скоро встанет. Посветлело все кругом. «Это что ещё за штуки!» — Утром крикнул папа Фиттих. Мама, взяв его за руки, Говорит: «Не надо бить их! Будь хорошим, Не сердись, Лучше завтракать садись!» Светит солнце. Дует ветер. А в саду, Среди травы, Стали рядом Пауль и Петер. Полюбуйтесь каковы! Грустно воют Плюх и Плих, Не пускают цепи их. Плих и Плюх в собачьей будке Арестованы на сутки. Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну!— воскликнул Каспар Шлих,— Я избавился от них! Бросил в речку их, на дно, А теперь мне все равно!» Глава четвертая Мышку, серую плутовку, Заманили в мышеловку. Эй, собаки, Плюх и Плих, Вот вам завтрак на двоих! Мчатся псы и лают звонко; Ловят быстрого мышонка, А мышонок не сдается, Прямо к Паулю несется. По ноге его полез И в штанах его исчез. Ищут мышку Плюх и Плих, Мышка прячется от них. Вдруг завыл от боли пес, Мышь вцепилась Плюху в нос! Плих на помощь подбегает, А мышонок прыг назад. Плиха за ухо хватает И к соседке мчится в сад. А за мышкой во весь дух Мчатся с лаем Плих и Плюх. Мышь бежит, За ней собаки. Не уйти ей от собак. На пути Левкои, Маки, Георгины И табак. Псы рычат, И громко воют, И ногами Землю роют, И носами Клумбу роют, И рычат, И громко воют. В это время Паулина, Чтобы кухню осветить, В лампу кружку керосина Собиралась перелить. Вдруг в окошко поглядела И от страха побледнела, Побледнела, Задрожала, Закричала: «Прочь, скоты! Все погибло. Все пропало. Ах, цветы, мои цветы!» Гибнет роза, Гибнет мак, Резеда и георгин! Паулина на собак Выливает керосин. Керосин Противный, Жгучий, Очень едкий И вонючий! Воют жалобно собаки, Чешут спины И бока. Топчут розы, Топчут маки, Тоичут грядки табака. Громко взвизгнула соседка И, печально вскрикнув «У-у-у!», Как надломленная ветка, Повалилась на траву. Каспар Шлик, куря табак, Увидал своих собак, И воскликнул Каспар Шлих: «Я избавился от них! Я их выбросил давно, И теперь мне все равно!» Глава пятая Снова в будке Плюх и Плих. Всякий скажет вам про них: «Вот друзья, так уж друзья! Лучше выдумать нельзя!» Но известно, что собаки Не умеют жить без драки. Вот в саду, под старым дубом, Разодрались Плих и Плюх. И помчались друг за другом Прямо к дому во весь дух. В это время мама Фиттих На плите пекла блины. До обеда покормить их Просят маму шалуны. Вдруг из двери мимо них Мчатся с лаем Плюх и Плих. Драться в кухне мало места: Табурет, горшок и тесто И кастрюля с молоком Полетели кувырком. Пауль кнутиком взмахнул, Плюха кнутиком стегнул. Петер крикнул: «Ты чего Обижаешь моего? Чем собака виновата?» И кнутом ударил брата. Пауль тоже рассердился, Быстро к брату подскочил, В волоса его вцепился И на землю повалил. Тут примчался папа Фиттих С длинной палкою в руках. «Ну теперь я буду бить их!» Закричал он впопыхах. «Да,— промолвил Каспар Шлих,— Я давно побил бы их. Я побил бы их давно! Мне-то, впрочем, все равно!» Папа Фиттих на ходу Вдруг схватил сковороду И на Шлиха блин горячий Нахлобучил на ходу. «Ну,— воскликнул Каспар Шлих,— Пострадал и я от них. Даже трубка и табак Пострадали от собак!» Глава шестая Очень, очень, очень, очень Папа Фиттих озабочен... «Что мне делать? — говорит.— Голова моя горит. Петер — дерзкий мальчуган, Пауль — страшный грубиян, Я пошлю мальчишек в школу, Пусть их учит Бокельман!» Бокельман учил мальчишек Палкой по столу стучал, Бокельман ругал мальчишек И как лев на них рычал. Если кто не знал урока, Не умел спрягать глагол,— Бокельман того жестоко Тонкой розгою порол. Впрочем, это очень мало Иль совсем не помогало, Потому что от битья Умным сделаться нельзя. Кончив школу кое-как, Стали оба мальчугана Обучать своих собак Всем наукам Бокельмана. Били, били, били, били, Били палками собак, А собаки громко выли, Но не слушались никак. «Нет,— подумали друзья,— Так собак учить нельзя! Палкой делу не помочь! Мы бросаем палки прочь». И собаки в самом деле Поумнели в две недели. Глава седьмая и последняя Англичанин мистер Хопп Смотрит в длинный телескоп. Видит горы и леса, Облака и небеса. Но не видит ничего, Что под носом у него. Вдруг о камень он споткнулся, Прямо в речку окунулся. Шел с прогулки папа Фиттих, Слышит крики: «Караул!» «Эй,— сказал он,— посмотрите, Кто-то в речке утонул». Плих и Плюх помчались сразу, Громко лая и визжа. Видят — кто-то долговязый Лезет на берег дрожа. «Где мой шлем и телескоп?» Восклицает мистер Хопп. И тотчас же Плих и Плюх По команде в воду бух! Не прошло и двух минут, Оба к берегу плывут. «Вот мой шлем и телескоп!» Громко крикнул мистер Хопп. И прибавил: «Это ловко! Вот что значит дрессировка! Я таких собак люблю, Я сейчас же их куплю. За собачек сто рублей Получите поскорей!» «О!— воскликнул папа Фиттих,— Разрешите получить их!» «До свиданья! До свиданья! До свиданья, Плюх и Плих!» Говорили Пауль и Петер, Обнимая крепко их. «Вот на этом самом месте Мы спасли когда-то вас, Целый год мы жили вместе, Но расстанемся сейчас». Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну и ну!— воскликнул он,— Сон ли это иль не сон? В самом деле, как же так? Сто рублей за двух собак! Мог бы стать я богачом, А остался ни при чем». Каспар Шлих ногою топнул, Чубуком о землю хлопнул. Каспар Шлих рукой махнул — Бух! И в речке утонул. Трубка старая дымится, Дыма облачко клубится. Трубка гаснет наконец. Вот и повести конец.

По вторникам над мостовой Воздушный шар летал пустой. Он тихо в воздухе парил; В нем кто-то трубочку курил, Смотрел на площади, сады, Смотрел спокойно до среды, А в среду, лампу потушив, Он говорил: Ну город жив.

Погибли мы в житейском поле. Нет никакой надежды боле. О счастье кончилась мечта — осталась только нищета.

«Ревекка, Валентина и Тамара Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Прекрасны и ленивы Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Толстушка, Коротышка и Худышка Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем! Ах если б обнялись они, то было б Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Но если б и не обнялись бы они то даже так Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем».

Одна красивая торговка с цветком в косе, в расцвете лет, походкой легкой, гибко, ловко вошла к хирургу в кабинет. Хирург с торговки скинул платье; увидя женские красы, он заключил ее в объятья и засмеялся сквозь усы. Его жена, Мария Львовна, вбежала с криком "Караул!", и через полминуты ровно хирурга в череп ранил стул. Тогда торговка, в голом виде, свой организм прикрыв рукой, сказала вслух: "К такой обиде я не привыкла..." Но какой был дальше смысл ее речей, мы слышать это не могли, журчало время как ручей, темнело небо. И вдали уже туманы шевелились над сыном лет - простором степи и в миг дожди проворно лились, ломая гор стальные цепи. Хирург сидел в своей качалке, кусая ногти от досады. Его жены волос мочалки торчали грозно из засады, и два блестящих глаза его просверливали взглядом; и, душу в день четыре раза обдав сомненья черным ядом, гасили в сердце страсти. Сидел хирург уныл, и половых приборов части висели вниз, утратив прежний пыл. А ты, прекрасная торговка, блестя по-прежнему красой, ковра касаясь утром ловко своею ножкою босой, стоишь у зеркала нагая. А квартирант, подкравшись к двери, увидеть в щель предполагая твой организм, стоит. И звери в его груди рычат проснувшись, а ты, за ленточкой нагнувшись, нарочно медлишь распрямиться. У квартиранта сердце биться перестает. Его подпорки, в носки обутые, трясутся; колени бьют в дверные створки; а мысли бешено несутся; и гаснет в небе солнца луч. и над землей сгущенье туч свою работу совершает. И гром большую колокольню с ужасным треском сокрушает. И главный колокол разбит. А ты, несчастный, жертва страсти, глядишь в замок. Прекрасен вид! И половых приборов части нагой торговки блещут влагой. И ты, наполнив грудь отвагой, вбегаешь в комнату с храпеньем в носках бежишь и с нетерпеньем рукой прорешку открываешь и вместо речи - страшно лаешь. Торговка ножки растворила, ты на торговку быстро влез, в твоей груди клокочет сила, твоим ребром играет бес. В твоих глазах летают мухи, в ушах звенит орган любви, и нежных ласк младые духи играют в мяч в твоей крови. И в растворенное окошко, расправив плащ, влетает ночь. и сквозь окно большая кошка, поднявши хвост, уходит прочь.

Часы стучат, Часы стучат, Летит над миром пыль. В городах поют, В городах поют. В пустынях звенит песок. Поперек реки, Поперек реки Летит копье свистя. Дикарь упал, Дикарь упал И спит, амулетом блестя. Как легкий пар, Как легкий пар, Летит его душа. И в солнце-шар, И в солнце-шар Вонзается, косами шурша. Четыреста воинов, Четыреста воинов, Мигая, небу грозят. Супруга убитого, Супруга убитого К реке на коленях ползет. Супруга убитого, Супруга убитого Отламывает камня кусок И прячет убитого, И прячет убитого Под ломаный камень, в песок. Четыреста воинов, Четыреста воинов Четыреста суток молчат. Четыреста суток, Четыреста суток Над мертвым часы не стучат.

Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти. Меня натура победила, я, озверев, грызу удила, из носа валит дым столбом и волос движется от страсти надо лбом. Ах если б мне иметь бы галстук нежный, сюртук из сизого сукна, стоять бы в позе мне небрежной, смотреть бы сверху из окна, как по дорожке белоснежной ко мне торопится она. Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти, они кипят во мне от злости, что мой предмет любви меня к себе не приглашает в гости. Уже два дня не видел я предмета. На третий кончу жизнь из пистолета. Ах, если б мне из Эрмитажа назло соперникам-врагам украсть бы пистолет Лепажа и, взор направив к облакам, вдруг перед ней из экипажа упасть бы замертво к ногам. Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти, они меня как лист иссушат, как башню временем, разрушат, нарвут на козьи ножки, с табаком раскурят, сотрут в песок и измечулят. Ах, если б мне предмету страсти пересказать свою тоску, и, разорвав себя на части, отдать бы ей себя всего и по куску, и быть бы с ней вдвоем на много лет в любовной власти, пока над нами не прибьют могильную доску.

Так начинается голод: с утра просыпаешься бодрым, потом начинается слабость, потом начинается скука, потом наступает потеря быстрого разума силы, потом наступает спокойствие. А потом начинается ужас.

Тебя мечтания погубят. К суровой жизни интерес Как дым исчезнет. В то же время Посол небес не прилетит. Увянут страсти и желанья, Промчится юность пылких дум... Оставь! Оставь, мой друг, мечтанья, Освободи от смерти ум.

Несчастная кошка порезала лапу - Сидит, и ни шагу не может ступить. Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу Воздушные шарики надо купить! И сразу столпился народ на дороге - Шумит, и кричит, и на кошку глядит. А кошка отчасти идет по дороге, Отчасти по воздуху плавно летит!

Уже бледнеет и светает Над Петропавловской иглой, И снизу в окна шум влетает, Шуршанье дворника метлой. Люблю домой, мечтаний полным и сонным телом чуя хлад, спешить по улицам безмолвным еще сквозь мертвый Ленинград.

Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев однажды гуляли в дремучем лесу. Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках, а Пепермалдеев с ключом на носу. Над ними по воздуху сокол катался в скрипучей тележке с высокой дугой. Фадеев смеялся, Калдеев чесался, а Пепермалдеев лягался ногой. Но вдруг неожиданно воздух надулся и вылетел в небо горяч и горюч. Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся, а Пепермалдеев схватился за ключ. Но стоит ли трусить, подумайте сами,- давай мудрецы танцевать на траве. Фадеев с картонкой, Калдеев с часами, а Пепермалдеев с кнутом в рукаве. И долго, веселые игры затеяв, пока не проснутся в лесу петухи, Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!

Средь нас на палочке деревянной сидит кукушка в сюртуке хранит платочек румяный в своей чешуйчатой руке. Мы все как бабушка тоскуем разинув рты глядим вперед на табуретку золотую - и всех тотчас же страх берет. Иван Матвеевич от страха часы в карман переложил А Софья Павловна старуха сидела в сокращеньи жил А Катя в форточку любуясь звериной ножкой шевеля холодным потом обливалась и заворачивалась в шенкеля. Из-под комода ехал всадник лицом красивый как молитва, он с малолетства был проказник, ему подруга битва. Числа не помня своего Держал он курицу в зубах. Иван Матвееча свело загнав печенку меж рубах. А Софья Павловна строга сидела выставив затылок оттуда выросли рога и сто четырнадцать бутылок. А Катя в галстуке своем свистела в пальчик соловьем стыдливо кутаясь в меха кормила грудью жениха. Но к ней кукушка наклонялась как червь кукушка улыбалась потом на ножки становилась да так что Катя удивилась от удивленья задрожала И как тарелка убежала.

Я шел зимою вдоль болота В галошах, В шляпе И в очках. Вдруг по реке пронесся кто-то На металлических крючках. Я побежал скорее к речке, А он бегом пустился в лес, К ногам приделал две дощечки, Присел, Подпрыгнул И исчез. И долго я стоял у речки, И долго думал, сняв очки: "Какие странные Дощечки И непонятные Крючки!"

Шел Петров однажды в лес, Шел и шел и вдруг исчез. "Ну и ну,- сказал Бергсон,- Сон ли это? Нет, не сон". Посмотрел и видит ров, А во рву сидит Петров. И Бергсон туда полез. Лез и лез и вдруг исчез. Удивляется Петров: "Я, должно быть, нездоров. Видел я: исчез Бергсон. Сон ли это? Нет, не сон".

Я сидел на одной ноге, держал в руках семейный суп, рассказ о глупом сундуке в котором прятал деньги старик - он скуп. Направо от меня шумел тоскливый слон, тоскливый слон. Зачем шумишь? Зачем шумишь?- его спросил я протрезвясь - я враг тебе, я суп, я князь. Умолкнул долгий шум слона, остыл в руках семейный суп. От голода у меня текла слюна. Потратить деньги на обед я слишком скуп. Уж лучше купить пару замшевых перчаток, лучше денег накопить на поездку с Галей С. за ограду града в лес.