Все стихи Гаврилы Державина

Амуру вздумалось Псишею, Резвяся, поймать, Спутаться цветами с нею И узел завязать. Прекрасна пленница краснеет И рвется от него, А он как будто бы робеет От случая сего. Она зовет своих подружек, Чтоб узел развязать, И он — своих крылатых служек, Чтоб помочь им подать. Приятность, младость к ним стремятся И им служить хотят; Но узники не суетятся, Как вкопанны стоят. Ни крылышком Амур не тронет, Ни луком, ни стрелой; Псишея не бежит, не стонет,— Свились, как лист с травой. Так будь, чета, век нераздельна, Согласием дыша: Та цепь тверда, где сопряженна С любовию душа.

Умолкни, чернь непросвещенна, Слепые света мудрецы! Небесна истина, священна! Твою мне тайну ты прорцы. Вещай: я буду ли жить вечно? Бессмертна ли душа моя? Се слово мне гремит предвечно: Жив Бог!— Жива душа твоя! Жива душа моя! и вечно Она жить будет без конца; Сиянье длится беспресечно, Текуще света от Отца. От лучезарной единицы, В ком всех существ вратится круг, Какие ни текут частицы, Все живы, вечны: — вечен дух. Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий В единый миг и там, и здесь, Быстрее молнии текущий Всегда, везде и вкупе весь, Неосязаемый, незримый, В желаньи, в памяти, в уме Непостижимо содержимый, Живущий внутрь меня и вне. Дух, чувствовать, внимать способный, Все знать, судить и заключать; Как легкий прах, так мир огромный Вкруг мерить, весить, исчислять; Ревущи отвращать перуны, Чрез бездны преплывать морей, Сквозь своды воздуха лазурны Свет черпать солнечных лучей; Могущий время скоротечность, Прошедше с будущим вязать; Воображать блаженство, вечность, И с мертвыми совет держать; Пленяться истин красотою, Надеяться бессмертным быть: Сей дух возможет ли косою Пресечься смерти и не жить? Как можно, чтобы Царь всемирный, Господь стихий и вещества — Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный, Сей истый образ Божества — Являлся с славою такою, Чтоб только миг в сем свете жить, Потом покрылся б вечной тьмою? Нет, нет!— сего не может быть. Не может быть, чтоб с плотью тленной, Не чувствуя нетленных сил, Противу смерти разъяренной В сраженье воин выходил; Чтоб властью Царь не ослеплялся, Судья против даров стоял, И человек с страстьми сражался, Когда бы дух не укреплял. Сей дух в Пророках предвещает, Парит в Пиитах в высоту, В Витиях сонмы убеждает, С народов гонит слепоту; Сей дух и в узах не боится Тиранам правду говорить: Чего бессмертному страшиться? Он будет и за гробом жить. Премудрость вечная и сила, Во знаменье чудес своих, В персть земну душу, дух вложила, И так во мне связала их, Что сделались они причастны Друг друга свойств и естества: В сей водворился мир прекрасный Бессмертный образ Божества! Бессмертен я!— и уверяет Меня в том даже самый сон; Мои он чувства усыпляет, Но действует душа и в нём; Оставя неподвижно тело, Лежащее в моем одре, Он свой путь совершает смело, В стихийной пролетая пре. Сравним ли и прошедши годы С исчезнувшим, минувшим сном: Не все ли виды нам природы Лишь бывших мечт явятся сонм? Когда ж оспорить то не можно, Чтоб в прошлом време не жил я: По смертном сне так непреложно Жить будет и душа моя. Как тьма есть света отлученье: Так отлученье жизни, смерть. Но коль лучей, во удаленье, Умершими нельзя почесть: Так и души, отшедшей тела, Она жива,— как жив и свет; Превыше тленного предела В своем источнике живет. Я здесь живу,— но в целом мире Крылата мысль моя парит; Я здесь умру,— но и в эфире Мой глас по смерти возгремит. О! естьли б стихотворство знало Брать краску солнечных лучей, Как ночью бы луна, сияло Бессмертие души моей. Но если нет души бессмертной: Почто ж живу в сем свете я? Что в добродетели мне тщетной, Когда умрет душа моя? Мне лучше, лучше быть злодеем, Попрать закон, низвергнуть власть, Когда по смерти мы имеем И злой и добрый равну часть. Ах, нет!— коль плоть разрушась тленна Мертвила б наш и дух с собой, Давно бы потряслась вселенна, Земля покрылась кровью, мглой; Упали б троны, царствы, грады И все погибло б зол в борьбе: Но дух бессмертный ждет награды От правосудия себе. Дела и сами наши страсти, Бессмертья знаки наших душ. Богатств алкаем, славы, власти; Но, все их получа, мы в ту ж Минуту вновь — и близ могилы — Не престаем еще желать; Так мыслей простираем крылы, Как будто б ввек не умирать. Наш прах слезами оросится, Гроб скоро мохом зарастет: Но огнь от праха в том родится, Надгробну надпись кто прочтет; Блеснет,— и вновь под небесами Начнет свой феникс новый круг; Все движется, живет делами, Душа бессмертна, мысль и дух. Как серный пар прикосновеньем Вмиг возгорается огня, Подобно мысли сообщеньем Возможно вдруг возжечь меня; Вослед же моему примеру Пойдет отважно и другой: Так дел и мыслей атмосферу Мы простираем за собой! И всяко семя, роду сродно Как своему приносит плод: Так всяка мысль себе подобно Деянье за собой ведёт. Благие в мире духи, злые Суть вечны чада сих семен; От них те свет, а тьму другие, В себя приемлют, жизнь, иль тлен. Бываю весел и спокоен, Когда я сотворю добро; Бываю скучен и расстроен, Когда соделаю я зло: Отколь же радость чувств такая? Отколь борьба и перевес? Не то ль, что плоть есть персть земная, А дух — влияние небес? Отколе, чувств но насыщенье, Объемлет душу пустота? Не оттого ль, что наслажденье Для ней благ здешних суета? Что есть для нас другой мир краше, Есть вечных радостей чертог? Бессмертие стихия наша, Покой и верьх желаний — Бог! Болезнью изнуренна смертной Зрю мужа праведна в одре, Покрытого уж тенью мертвой; Но при возблещущей заре Над ним прекрасной, вечной жизни Горе он взор возводит вдруг, Спеша в объятие отчизны, С улыбкой испускает дух. Как червь, оставя паутину И в бабочке взяв новый вид, В лазурну воздуха равнину На крыльях блещущих летит, В прекрасном веселясь убранстве, С цветов садится на цветы: Так и душа, небес в пространстве, Не будешь ли бессмертна ты? О нет!— бессмертие прямое — В едином Боге вечно жить, Покой и счастие святое В его блаженном свете чтить. О радость!— О восторг любезный! Сияй, надежда, луч лия, Да на краю воскликну бездны: Жив Бог!— Жива душа моя!

Предшественница дня златого, Весення утрення заря, Когда из понта голубого Ведет к нам звездного царя, Румяный взор свой осклабляет На чела гор, на лоно вод, Багряным златом покрывает Поля, леса и неба свод. Крылаты кони по эфиру Летят и рассекают мрак, Любезное светило миру Пресветлый свой возносит зрак; Бегут толпами тени черны. Какое зрелище очам! Там блещет брег в реке зеленый, Там светят перлы по лугам. Там степи, как моря, струятся, Седым волнуясь ковылем; Там тучи журавлей стадятся, Волторн с высот пуская гром; Там небо всюду лучезарно Янтарным пламенем блестит,- Мое так сердце благодарно К тебе усердием горит. К тебе усердием, Фелица, О кроткий ангел во плоти! Которой разум и десница Нам кажут к счастию пути. Когда тебе в нелицемерном Угодна слоге простота, Внемли,- но в чувствии безмерном Мои безмолвствуют уста. Когда поверх струистой влаги Благоприятный дунет ветр, Попутны вострепещут флаги И ляжет между водных недр За кораблем сребро грядою,- Тогда испустят глас пловцы И с восхищенною душою Вселенной полетят в концы. Когда небесный возгорится В пиите огнь, он будет петь; Когда от бремя дел случится И мне свободный час иметь, Я праздности оставлю узы, Игры, беседы, суеты, Тогда ко мне приидут музы, И лирой возгласишься ты.

О ты, пространством бесконечный, Живый в движеньи вещества, Теченьем времени превечный, Без лиц, в трех лицах божества! Дух всюду сущий и единый, Кому нет места и причины, Кого никто постичь не мог, Кто все собою наполняет, Объемлет, зиждет, сохраняет, Кого мы называем: бог. Измерить океан глубокий, Сочесть пески, лучи планет Хотя и мог бы ум высокий,- Тебе числа и меры нет! Не могут духи просвещенны, От света твоего рожденны, Исследовать судеб твоих: Лишь мысль к тебе взнестись дерзает, В твоем величьи исчезает, Как в вечности прошедший миг. Хаоса бытность довременну Из бездн ты вечности воззвал, А вечность, прежде век рожденну, В себе самом ты основал: Себя собою составляя, Собою из себя сияя, Ты свет, откуда свет истек. Создавый всe единым словом, В твореньи простираясь новом, Ты был, ты есть, ты будешь ввек! Ты цепь существ в себе вмещаешь, Ее содержишь и живишь; Конец с началом сопрягаешь И смертию живот даришь. Как искры сыплются, стремятся, Так солнцы от тебя родятся; Как в мразный, ясный день зимой Пылинки инея сверкают, Вратятся, зыблются, сияют, Так звезды в безднах под тобой. Светил возженных миллионы В неизмеримости текут, Твои они творят законы, Лучи животворящи льют. Но огненны сии лампады, Иль рдяных кристалей громады, Иль волн златых кипящий сонм, Или горящие эфиры, Иль вкупе все светящи миры - Перед тобой - как нощь пред днем. Как капля, в море опущенна, Вся твердь перед тобой сия. Но что мной зримая вселенна? И что перед тобою я? В воздушном океане оном, Миры умножа миллионом Стократ других миров,- и то, Когда дерзну сравнить с тобою, Лишь будет точкою одною; А я перед тобой - ничто. Ничто!- Но ты во мне сияешь Величеством твоих доброт; Во мне себя изображаешь, Как солнце в малой капле вод. Ничто!- Но жизнь я ощущаю, Несытым некаким летаю Всегда пареньем в высоты; Тебя душа моя быть чает, Вникает, мыслит, рассуждает: Я есмь - конечно, есть и ты! Ты есть!- природы чин вещает, Гласит мое мне сердце то, Меня мой разум уверяет, Ты есть - и я уж не ничто! Частица целой я вселенной, Поставлен, мнится мне, в почтенной Средине естества я той, Где кончил тварей ты телесных, Где начал ты духов небесных И цепь существ связал всех мной. Я связь миров, повсюду сущих, Я крайня степень вещества; Я средоточие живущих, Черта начальна божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь - я раб - я червь - я бог! Но, будучи я столь чудесен, Отколе происшел? - безвестен; А сам собой я быть не мог. Твое созданье я, создатель! Твоей премудрости я тварь, Источник жизни, благ податель, Душа души моей и царь! Твоей то правде нужно было, Чтоб смертну бездну преходило Мое бессмертно бытие; Чтоб дух мой в смертность облачился И чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! - в бессмертие твое. Неизъяснимый, непостижный! Я знаю, что души моей Воображении бессильны И тени начертать твоей; Но если славословить должно, То слабым смертным невозможно Тебя ничем иным почтить, Как им к тебе лишь возвышаться, В безмерной разности теряться И благодарны слезы лить.

Здравья богиня благая, Ввек ты со мною, Гигея, живи! В дни живота моего Мне ты сопутницей будь! Если обилье осклабится смертным, Если гордятся они правовластным Блеском богатства, Если любви страстны желанья стремятся К сладким утехам на лоно, Если на отчи глаза Слезы младенец нежны манит, Ежели боги на нас с высоты Дождь благодати кропят разновидный, Если спокойство отшельных, Скромна нас жизнь веселит,— Всякая радость с тобой благовонней цветет. Если ж, богиня, ты отступаешь, Благо с тобой всё уходит от нас.

Восшел Давид в сень правды, А с ним и Соломон; Где казнь на злых, благим награды, Законы врезаны святым жезлом В скрыжаль сапфирну, вкруг златую, Хранимы в род и род.— Восшел и сел на трон! Велел с собой воссесть и сыну одесную; Старейшины пред ним, склонившися челом, По манию его воссели В молчаньи на своих местах.— Невидимо на высотах Псалтыри струны загремели: «Боже! дай Царю твой суд И Цареву сыну правду, Да народу подадут И защиту, и награду. Да на горы мир сойдет, Правосудие в долины, Бедных да спасет от бед, Плачущих от злой судьбины. Да смирит клеветников И, как солнце ввек сияет И луна меж; облаков, Так блистать на троне станет. Так сойдет он в низкий дом С высочайшаго престола, Как снисходит дождь на холм И роса на сушу дола. Во всех истинна сердцах, Правда в людях населится, И в его блаженных днях Счастие возобновится, Падши, пыль полижут с ног Орды перед ним Азийски, И бесценности в залог Принесут Цари Фарсийски. Да помолятся уму В нем подсолнечной владыки, Поработают ему Подчинившися языки; И покажут, что он был Щит от сильных всем бессильным, Вдов и сирот прокормил Током благости обильным. Подданных жалел лить кровь, Ограждал от лихв, неправды, И к себе их чтил любовь Выше всякия награды. Долги будут дни ему, Злато потечет рекою; Дань легко дадут тому, Кто любим от всех душою. Нивы на вершинах гор, Сад Ливанский расплодится; Град — поля — восхитит взор, В них блаженство водворится. Пальма, лавр увьют чело, Славою украсят вечной, Чтобы имя процвело Похвалой чистосердечной». Как луч, на верьх Ерусалима Снеслася благодать,— Израиль зрел. Да будет ввек, в восторге пел, Еговы длань благословима, Приосеняющая нас!— За сим умолк псалтыри глас.

Когда б владел я целым миром, Хотел бы веером сим быть; Всех прохлаждал бы я зефиром И был бы всей вселенной щит; А ты, махаясь, Хлоя, мною, От жара сильного дыша, Как солнце бы цвела красою, Моей быв тенью хороша.

Не украшение одежд Моя днесь муза прославляет, Которое, в очах невежд, Шутов в вельможи наряжает; Не пышности я песнь пою; Не истуканы за кристаллом*, В кивотах* блещущи металлом, Услышат похвалу мою. Хочу достоинствы я чтить, Которые собою сами Умели титлы заслужить Похвальными себе делами; Кого ни знатный род, ни сан, Ни счастие не украшали; Но кои доблестью снискали Себе почтенье от граждан. Кумир, поставленный в позор*, Несмысленную чернь прельщает; Но коль художников в нем взор Прямых красот не ощущает,— Се образ ложныя молвы, Се глыба грязи позлащенной! И вы, без благости душевной, Не все ль, вельможи, таковы? Не перлы перские* на вас И не бразильски звезды ясны*,- Для возлюбивших правду глаз Лишь добродетели прекрасны, Они суть смертных похвала. Калигула! твой конь в Сенате Не мог сиять, сияя в злате: Сияют добрые дела. Осел останется ослом, Хотя осыпь его звездами*; Где должно действовать умом, Он только хлопает ушами. О! тщетно счастия рука, Против естественного чина, Безумца рядит в господина Или в шумиху дурака, Каких ни вымышляй пружин, Чтоб мужу бую* умудриться, Не можно век носить личин*, И истина должна открыться. Когда не сверг в боях, в судах, В советах царских — сопостатов, Всяк думает, что я Чупятов* В мароккских лентах и звездах. Оставя скипетр, трон, чертог, Быв странником, в пыли и в поте, Великий Петр, как некий бог, Блистал величеством в работе: Почтен и в рубище герой! Екатерина в низкой доле И не на царском бы престоле Была великою женой. И впрямь, коль самолюбья лесть Не обуяла б ум надменный,— Что наше благородство, честь, Как не изящности душевны? Я князь — коль мой сияет дух; Владелец — коль страстьми владею; Болярин — коль за всех болею, Царю, закону, церкви друг. Вельможу должны составлять Ум здравый, сердце просвещенно; Собой пример он должен дать, Что звание его священно, Что он орудье власти есть, Подпора царственного зданья; Вся мысль его, слова, деянья Должны быть — польза, слава, честь. А ты, второй Сарданапал!* К чему стремишь всех мыслей беги? На то ль, чтоб век твой протекал Средь игр, средь праздности и неги? Чтоб пурпур, злато всюду взор В твоих чертогах восхищали, Картины в зеркалах дышали, Мусия*, мрамор и фарфор? На то ль тебе пространный свет, Простерши раболепны длани, На прихотливый твой обед Вкуснейших яств приносит дани, Токай* — густое льет вино, Левант* — с звездами кофе жирный, Чтоб не хотел за труд всемирный Мгновенье бросить ты одно? Там воды в просеках текут И, с шумом вверх стремясь, сверкают; Там розы средь зимы цветут И в рощах нимфы воспевают На то ль, чтобы на всё взирал Ты оком мрачным, равнодушным, Средь радостей казался скучным И в пресыщении зевал? Орел, по высоте паря, Уж солнце зрит в лучах полдневных,— Но твой чертог едва заря Румянит сквозь завес червленных*; Едва по зыблющим грудям С тобой лежащия Цирцеи Блистают розы и лилеи, Ты с ней покойно спишь,— а там? А там израненный герой, Как лунь во бранях поседевший, Начальник прежде бывший твой,— В переднюю к тебе пришедший Принять по службе твой приказ,— Меж челядью твоей златою, Поникнув лавровой главою, Сидит и ждет тебя уж час! А там — вдова стоит в сенях И горьки слезы проливает, С грудным младенцем на руках, Покрова твоего желает. За выгоды твои, за честь Она лишилася супруга; В тебе его знав прежде друга, Пришла мольбу свою принесть. А там — на лестничный восход Прибрел на костылях согбенный Бесстрашный, старый воин тот, Тремя медальми украшенный, Которого в бою рука Избавила тебя от смерти: Он хочет руку ту простерти Для хлеба от тебя куска. А там,— где жирный пес лежит, Гордится вратник галунами,— Заимодавцев полк стоит, К тебе пришедших за долгами. Проснися, сибарит! Ты спишь Иль только в сладкой неге дремлешь, Несчастных голосу не внемлешь И в развращенном сердце мнишь: «Мне миг покоя моего Приятней, чем в исторьи веки; Жить для себя лишь одного, Лишь радостей уметь пить реки, Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом; Стыд, совесть — слабых душ тревога! Нет добродетели! нет бога!» — Злодей, увы!— И грянул гром. Блажен народ, который полн Благочестивой веры к богу, Хранит царев всегда закон, Чтит нравы, добродетель строгу Наследным перлом жен, детей, В единодушии — блаженство, Во правосудии — равенство, Свободу — во узде страстей! Блажен народ!— где царь главой, Вельможи — здравы члены тела, Прилежно долг все правят свой, Чужого не касаясь дела; Глава не ждет от ног ума И сил у рук не отнимает, Ей взор и ухо предлагает,— Повелевает же сама. Сим твердым узлом естества Коль царство лишь живет счастливым,— Вельможи!— славы, торжества Иных вам нет, как быть правдивым; Как блюсть народ, царя любить, О благе общем их стараться; Змеей пред троном не сгибаться, Стоять — и правду говорить. О росский бодрственный народ, Отечески хранящий нравы! Когда расслаб весь смертных род, Какой ты не причастен славы? Каких в тебе вельможей нет?— Тот храбрым был средь бранных звуков; Здесь дал бесстрашный Долгоруков* Монарху грозному ответ. И в наши вижу времена Того я славного Камилла*, Которого труды, война И старость дух не утомила. От грома звучных он побед Сошел в шалаш свой равнодушно, И от сохи опять послушно Он в поле Марсовом живет. Тебе, герой! желаний муж! Не роскошью вельможа славный; Кумир сердец, пленитель душ, Вождь, лавром, маслиной венчанный! Я праведну здесь песнь воспел. Ты ею славься, утешайся, Борись вновь с бурями, мужайся, Как юный возносись орел. Пари — и с высоты твоей По мракам смутного эфира Громовой пролети струей И, опочив на лоне мира, Возвесели еще царя.— Простри твой поздный блеск в народе, Как отдает свой долг природе Румяна вечера заря. З а  к р и с т а л л о м — за стеклом.
К и в о т ы — киоты, подставки, рамы для портретов или икон.
К у м и р  в  п о з о р е — статуя, выставленная на обозрение.
П е р л ы  п е р с к и е — персидский жемчуг.
Б р а з и л ь с к и  з в е з д ы — бриллианты из Бразилии.
З в е з д а м и — наградами.
Б у й — буйный, безумный.
Л и ч и н а — маска.
Ч у п я т о в — Во времена Державина это был известный купец, душевнобольной. Поэт хочет сказать, что рядиться без заслуг в ордена может только сумасшедший.
С а р д а н а п а л — легендарный царь Ассирии; здесь: человек богатый и развратный.
М у с и я — мозаика.
Т о к а й — местность в Венгрии.
Л е в а н т — Ливан, вообще Восток.
Ч е р в л ё н н ы й — красный.
Д о л г о р у к о в — сенатор петровского времени; публично разорвал подписанную Петром I, бумагу сената, противоречившую закону.
К а м и л л — римский полководец V — IV веков до н. э.

На темно-голубом эфире Златая плавала луна; В серебряной своей порфире Блистаючи с высот, она Сквозь окна дом мой освещала И палевым своим лучом Златые стекла рисовала На лаковом полу моем. Сон томною своей рукою Мечты различны рассыпал, Кропя забвения росою, Моих домашних усыплял. Вокруг вся область почивала, Петрополь с башнями дремал, Нева из урны чуть мелькала, Чуть Бельт в брегах своих сверкал; Природа, в тишину глубоку И в крепком погруженна сне, Мертва казалась слуху, оку На высоте и в глубине; Лишь веяли одни зефиры, Прохладу чувствам принося. Я не спал - и, со звоном лиры Мой тихий голос соглася, Блажен, воспел я, кто доволен В сем свете жребием своим, Обилен, здрав, покоен, волен И счастлив лишь собой самим; Кто сердце чисто, совесть праву И твердый нрав хранит в свой век И всю свою в том ставит славу, Что он лишь добрый человек; Что карлой он и великаном И дивом света не рожден, И что не создан истуканом И оных чтить не принужден; Что все сего блаженствы мира Находит он в семье своей; Что нежная его Пленира И верных несколько друзей С ним могут в час уединенный Делить и скуку и труды! Блажен и тот, кому царевны Какой бы ни было орды Из теремов своих янтарных И сребро-розовых светлиц, Как будто из улусов дальных, Украдкой от придворных лиц, За россказни, за растабары, За вирши иль за что-нибудь, Исподтишка драгие дары И в досканцах червонцы шлют; Блажен!- Но с речью сей незапно Мое все зданье потряслось, Раздвиглись стены, и стократно Ярчее молний пролилось Сиянье вкруг меня небесно; Сокрылась, побледнев, луна. Виденье я узрел чудесно: Сошла со облаков жена,- Сошла - и жрицей очутилась Или богиней предо мной. Одежда белая струилась На ней серебряной волной; Градская на главе корона, Сиял при персях пояс злат; Из черно-огненна виссона, Подобный радуге, наряд С плеча десного полосою Висел на левую бедру; Простертой на алтарь рукою На жертвенном она жару Сжигая маки благовонны Служила вышню божеству. Орел полунощный, огромный, Сопутник молний торжеству, Геройской провозвестник славы, Сидя пред ней на груде книг, Священны блюл ее уставы; Потухший гром в кохтях своих И лавр с оливными ветвями Держал, как будто бы уснув. Сафиро-светлыми очами, Как в гневе иль в жару, блеснув, Богиня на меня воззрела.- Пребудет образ ввек во мне, Она который впечатлела!- "Мурза! - она вещала мне,- Ты быть себя счастливым чаешь, Когда по дням и по ночам На лире ты своей играешь И песни лишь поешь царям. Вострепещи, мурза несчастный! И страшны истины внемли, Которым стихотворцы страстны Едва ли верят на земли; Одно к тебе лишь доброхотство Мне их открыть велит. Когда Поэзия не сумасбродство, Но вышний дар богов,- тогда Сей дар богов лишь к чести И к поученью их путей Быть должен обращен, не к лести И тленной похвале людей. Владыки света люди те же, В них страсти, хоть на них венцы; Яд лести их вредит не реже, А где поэты не льстецы? И ты сирен поющих грому В вред добродетели не строй; Благотворителю прямому В хвале нет нужды никакой. Хранящий муж честные нравы, Творяй свой долг, свои дела, Царю приносит больше славы, Чем всех пиитов похвала. Оставь нектаром наполненну Опасну чашу, где скрыт яд". Кого я зрю столь дерзновенну И чьи уста меня разят? Кто ты? Богиня или жрица?- Мечту стоящу я спросил. Она рекла мне: "Я Фелица"; Рекла - и светлый облак скрыл От глаз моих ненасыщенных Божественны ее черты; Курение мастик бесценных Мой дом и место то цветы Покрыли, где она явилась. Мой бог! мой ангел во плоти!.. Душа моя за ней стремилась, Но я за ней не мог идти. Подобно громом оглушенный, Бесчувствен я, безгласен был. Но, током слезным орошенный, Пришел в себя и возгласил: "Возможно ль, кроткая царевна! И ты к мурзе чтоб своему Была сурова столь и гневна, И стрелы к сердцу моему И ты, и ты чтобы бросала, И пламени души моей К себе и ты не одобряла? Довольно без тебя людей, Довольно без тебя поэту За кажду мысль, за каждый стих Ответствовать лихому свету И от сатир щититься злых! Довольно золотых кумиров, Без чувств мои что песни чли; Довольно кадиев, факиров, Которы в зависти сочли Тебе их неприличной лестью; Довольно нажил я врагов! Иной отнес себе к бесчестью, Что не дерут его усов; Иному показалось больно, Что он наседкой не сидит; Иному - очень своевольно С тобой мурза твой говорит; Иной вменял мне в преступленье, Что я посланницей с небес Тебя быть мыслил в восхищенье И лил в восторге токи слез. И словом: тот хотел арбуза, А тот соленых огурцов. Но пусть им здесь докажет муза, Что я не из числа льстецов; Что сердца моего товаров За деньги я не продаю, И что не из чужих анбаров Тебе наряды я крою. Но, венценосна добродетель! Не лесть я пел и не мечты, А то, чему весь мир свидетель: Твои дела суть красоты. Я пел, пою и петь их буду И в шутках правду возвещу; Татарски песни из-под спуду, Как луч, потомству сообщу; Как солнце, как луну, поставлю Твой образ будущим векам; Превознесу тебя, прославлю; Тобой бессмертен буду сам.

Восстал всевышний бог, да судит Земных богов во сонме их; Доколе, рек, доколь вам будет Щадить неправедных и злых? Ваш долг есть: сохранять законы, На лица сильных не взирать, Без помощи, без обороны Сирот и вдов не оставлять. Ваш долг: спасать от бед невинных, Несчастливым подать покров; От сильных защищать бессильных, Исторгнуть бедных из оков. Не внемлют! видят - и не знают! Покрыты мздою очеса: Злодействы землю потрясают, Неправда зыблет небеса. Цари! Я мнил, вы боги властны, Никто над вами не судья, Но вы, как я подобно, страстны, И так же смертны, как и я. И вы подобно так падете, Как с древ увядший лист падет! И вы подобно так умрете, Как ваш последний раб умрет! Воскресни, боже! боже правых! И их молению внемли: Приди, суди, карай лукавых, И будь един царем земли!

Алмазна сыплется гора С высот четыремя скалами, Жемчугу бездна и сребра Кипит внизу, бьет вверх буграми; От брызгов синий холм стоит, Далече рев в лесу гремит. Шумит, и средь густого бора Теряется в глуши потом; Луч чрез поток сверкает скоро; Под зыбким сводом древ, как сном Покрыты, волны тихо льются, Рекою млечною влекутся. Седая пена по брегам Лежит буграми в дебрях темных; Стук слышен млатов по ветрам, Визг пил и стон мехов подъемных: О водопад! в твоем жерле Всё утопает в бездне, в мгле! Ветрами ль сосны пораженны?- Ломаются в тебе в куски; Громами ль камни отторженны?- Стираются тобой в пески; Сковать ли воду льды дерзают?- Как пыль стекляна ниспадают. Волк рыщет вкруг тебя и, страх В ничто вменяя, становится; Огонь горит в его глазах, И шерсть на нем щетиной зрится; Рожденный на кровавый бой, Он воет, согласясь с тобой. Лань идет робко, чуть ступает, Вняв вод твоих падущих рев, Рога на спину приклоняет И быстро мчится меж дерев; Ее страшит вкруг шум, бурь свист И хрупкий под ногами лист. Ретивый конь, осанку горду Храня, к тебе порой идет; Крутую гриву, жарку морду Подняв, храпит, ушми прядет, И, подстрекаем быв, бодрится, Отважно в хлябь твою стремится. Под наклоненным кедром вниз, При страшной сей красе Природы, На утлом пне, который свис С утеса гор на яры воды, Я вижу, некий муж седой Склонился на руку главой. Копье и меч, и щит великой, Стена отечества всего, И шлем, обвитый повиликой, Лежат во мху у ног его. В броне блистая златордяной, Как вечер во заре румяной, Сидит - и, взор вперя к водам, В глубокой думе рассуждает: "Не жизнь ли человеков нам Сей водопад изображает?- Он так же блеском струй своих Поит надменных, кротких, злых. Не так ли с неба время льется, Кипит стремление страстей, Честь блещет, слава раздается, Мелькает счастье наших дней, Которых красоту и радость Мрачат печали, скорби, старость? Не зрим ли всякой день гробов, Седин дряхлеющей вселенной? Не слышим ли в бою часов Глас смерти, двери скрып подземной? Не упадает ли в сей зев С престола царь и друг царев? Падут,- и вождь непобедимый, В Сенате Цезарь средь похвал, В тот миг, желал как диадимы, Закрыв лице плащом, упал; Исчезли замыслы, надежды, Сомкнулись алчны к трону вежды. Падут,- и несравненный муж Торжеств несметных с колесницы, Пример великих в свете душ, Презревший прелесть багряницы, Пленивший Велизар царей В темнице пал, лишен очей. Падут.- И не мечты прельщали, Когда меня, в цветущий век, Давно ли города встречали, Как в лаврах я, в оливах тек? Давно ль?- Но, ах! теперь во брани Мои не мещут молний длани! Ослабли силы, буря вдруг Копье из рук моих схватила; Хотя и бодр еще мой дух, Судьба побед меня лишила". Он рек - и тихим позабылся сном, Морфей покрыл его крылом. Сошла октябрьска нощь на землю, На лоно мрачной тишины; Нигде я ничего не внемлю, Кроме ревущия волны, О камни с высоты дробимой И снежною горою зримой. Пустыня, взор насупя свой, Утесы и скалы дремали; Волнистой облака грядой Тихонько мимо пробегали, Из коих, трепетна, бледна, Проглядывала вниз луна. Глядела и едва блистала, Пред старцем преклонив рога, Как бы с почтеньем познавала В нем своего того врага, Которого она страшилась, Кому вселенная дивилась. Он спал - и чудотворный сон Мечты ему являл геройски: Казалося ему, что он Непобедимы водит войски; Что вкруг его перун молчит, Его лишь мановенья зрит. Что огнедышащи за перстом Ограды в след его идут; Что в поле гладком, вкруг отверстом, По слову одному растут Полки его из скрытых станов, Как холмы в море из туманов. Что только по траве росистой Ночные знать его шаги; Что утром пыль, под твердью чистой, Уж поздо зрят его враги; Что остротой своих зениц Блюдет он их, как ястреб птиц. Что, положа чертеж и меры, Как волхв невидимый, в шатре, Тем кажет он в долу химеры, Тем - в тиграх агнцов на горе, И вдруг решительным умом На тысячи бросает гром. Что орлю дерзость, гордость лунну, У черных и янтарных волн, Смирил Колхиду златорунну, И белого царя урон Рая вечерня пред границей Отмстил победами сторицей. Что, как румяной луч зари, Страну его покрыла слава; Чужие вожди и цари, Своя владычица, держава, И все везде его почли, Триумфами превознесли. Что образ, имя и дела Цветут его средь разных глянцев; Что верх сребристого чела В венце из молненных румянцев Блистает в будущих родах, Отсвечиваяся в сердцах. Что зависть, от его сиянья Свой бледный потупляя взор, Среди безмолвного стенанья Ползет и ищет токмо нор, Куда бы от него сокрыться, И что никто с ним не сравнится. Он спит - и в сих мечтах веселых Внимает завыванье псов, Рев ветров, скрып дерев дебелых, Стенанье филинов и сов, И вещих глас вдали животных, И тихий шорох вкруг бесплотных. Он слышит: сокрушилась ель, Станица вранов встрепетала, Кремнистый холм дал страшну щель, Гора с богатствами упала; Грохочет эхо по горам, Как гром гремящий по громам. Он зрит одету в ризы черны Крылату некую жену, Власы имевшу распущенны, Как смертну весть, или войну, С косой в руках, с трубой стоящу, И слышит он - проснись!- гласящу. На шлеме у нее орел Сидел с перуном помраченным, В нем герб отечества он зрел; И, быв мечтой сей возбужденным, Вздохнул и, испустя слез дождь, Вещал: "Знать, умер некий вождь! Блажен, когда, стремясь за славой, Он пользу общую хранил, Был милосерд в войне кровавой И самых жизнь врагов щадил: Благословен средь поздных веков Да будет друг сей человеков! Благословенна похвала Надгробная его да будет, Когда всяк жизнь его, дела По пользам только помнить будет; Когда не блеск его прельщал И славы ложной не искал! О слава, слава в свете сильных! Ты точно есть сей водопад. Он вод стремлением обильных И шумом льющихся прохлад Великолепен, светл, прекрасен, Чудесен, силен, громок, ясен; Дивиться вкруг себя людей Всегда толпами собирает; Но если он водой своей Удобно всех не напояет, Коль рвет брега и в быстротах Его нет выгод смертным - ах! Не лучше ль менее известным, А более полезным быть; Подобясь ручейкам прелестным, Поля, луга, сады кропить, И тихим вдалеке журчаньем Потомство привлекать с вниманьем? Пусть на обросший дерном холм Приидет путник и воссядет, И, наклонясь своим челом На подписанье гроба, скажет: Не только славный лишь войной, Здесь скрыт великий муж душой. О! будь бессмертен, витязь бранный, Когда ты весь соблюл свой долг!" Вещал сединой муж венчанный И, в небеса воззрев, умолк. Умолк,- и глас его промчался, Глас мудрый всюду раздавался. Но кто там идет по холмам, Глядясь, как месяц, в воды черны? Чья тень спешит по облакам В воздушные жилища горны? На темном взоре и челе Сидит глубока дума в мгле! Какой чудесный дух крылами От севера парит на юг? Ветр медлен течь его стезями, Обозревает царствы вдруг; Шумит, и как звезда блистает, И искры в след свой рассыпает. Чей труп, как на распутьи мгла, Лежит на темном лоне нощи? Простое рубище чресла, Две лепте покрывают очи, Прижаты к хладной груди персты, Уста безмолвствуют отверсты! Чей одр - земля; кров - воздух синь; Чертоги - вкруг пустынны виды? Не ты ли счастья, славы сын, Великолепный князь Тавриды? Не ты ли с высоты честей Незапно пал среди степей? Не ты ль наперсником близ трона У северной Минервы был; Во храме муз друг Аполлона; На поле Марса вождем слыл; Решитель дум в войне и мире, Могущ - хотя и не в порфире? Не ты ль, который взвесить смел Мощь росса, дух Екатерины, И, опершись на них, хотел Вознесть твой гром на те стремнины, На коих древний Рим стоял И всей вселенной колебал? Не ты ль, который орды сильны Соседей хищных истребил, Пространны области пустынны Во грады, в нивы обратил, Покрыл понт Черный кораблями, Потряс среду земли громами? Не ты ль, который знал избрать Достойный подвиг росской силе, Стихии самые попрать В Очакове и в Измаиле, И твердой дерзостью такой Быть дивом храбрости самой? Се ты, отважнейший из смертных! Парящий замыслами ум! Не шел ты средь путей известных, Но проложил их сам - и шум Оставил по себе в потомки; Се ты, о чудный вождь Потемкин! Се ты, которому врата Торжественные созидали; Искусство, разум, красота Недавно лавр и мирт сплетали; Забавы, роскошь вкруг цвели, И счастье с славой следом шли. Се ты, небесного плод дара Кому едва я посвятил, В созвучность громкого Пиндара Мою настроить лиру мнил, Воспел победу Измаила, Воспел,- но смерть тебя скосила! Увы! и хоров сладкий звук Моих в стенанье превратился; Свалилась лира с слабых рук, И я там в слезы погрузился, Где бездна разноцветных звезд Чертог являли райских мест. Увы!- и громы онемели, Ревущие тебя вокруг; Полки твои осиротели, Наполнили рыданьем слух; И всё, что близ тебя блистало, Уныло и печально стало. Потух лавровый твой венок, Гранена булава упала, Меч в полножны войти чуть мог, Екатерина возрыдала! Полсвета потряслось за ней Незапной смертию твоей! Оливы свежи и зелены Принес и бросил Мир из рук; Родства и дружбы вопли, стоны И муз ахейских жалкий звук Вокруг Перикла раздается: Марон по Меценате рвется, Который почестей в лучах, Как некий царь, как бы на троне, На сребро-розовых конях, На златозарном фаэтоне, Во сонме всадников блистал И в смертный черный одр упал! Где слава? Где великолепье? Где ты, о сильный человек? Мафусаила долголетье Лишь было б сон, лишь тень наш век; Вся наша жизнь не что иное, Как лишь мечтание пустое. Иль нет!- тяжелый некий шар, На нежном волоске висящий, В который бурь, громов удар И молнии небес ярящи Отвсюду беспрестанно бьют И, ах! зефиры легки рвут. Единый час, одно мгновенье Удобны царствы поразить, Одно стихиев дуновенье Гигантов в прах преобразить; Их ищут места - и не знают: В пыли героев попирают! Героев?- Нет!- но их дела Из мрака и веков блистают; Нетленна память, похвала И из развалин вылетают; Как холмы, гробы их цветут; Напишется Потемкин труд. Театр его - был край Эвксина; Сердца обязанные - храм; Рука с венцом - Екатерина; Гремяща слава - фимиам; Жизнь - жертвенник торжеств и крови, Гробница ужаса, любови. Когда багровая луна Сквозь мглу блистает темной нощи, Дуная мрачная волна Сверкает кровью и сквозь рощи Вкруг Измаила ветр шумит, И слышен стон,- что турок мнит? Дрожит,- и во очах сокрытых Еще ему штыки блестят, Где сорок тысяч вдруг убитых Вкруг гроба Вейсмана лежат. Мечтаются ему их тени И росс в крови их по колени! Дрожит,- и обращает взгляд Он робко на окрестны виды; Столпы на небесах горят По суше, по морям Тавриды! И мнит, в Очакове что вновь Течет его и мерзнет кровь. Но в ясный день, средь светлой влаги, Как ходят рыбы в небесах И вьются полосаты флаги, Наш флот на вздутых парусах Вдали белеет на лиманах, Какое чувство в россиянах? Восторг, восторг - они, а страх И ужас турки ощущают; Им мох и терны во очах, Нам лавр и розы расцветают На мавзолеях у вождей, Властителей земель, морей. Под древом, при заре вечерней, Задумчиво любовь сидит, От цитры ветерок весенней Ее повсюду голос мчит; Перлова грудь ее вздыхает, Геройский образ оживляет. Поутру солнечным лучом Как монумент златый зажжется, Лежат объяты серны сном И пар вокруг холмов вьется, Пришедши, старец надпись зрит: "Здесь труп Потемкина сокрыт!" Алцибиадов прах!- И смеет Червь ползать вкруг его главы? Взять шлем Ахиллов не робеет, Нашедши в поле, Фирс?- увы! И плоть и труд коль истлевает, Что ж нашу славу составляет? Лишь истина дает венцы Заслугам, кои не увянут; Лишь истину поют певцы, Которых вечно не престанут Греметь перуны сладких лир; Лишь праведника свят кумир. Услышьте ж, водопады мира! О славой шумные главы! Ваш светел меч, цветна порфира, Коль правду возлюбили вы, Когда имели только мету, Чтоб счастие доставить свету. Шуми, шуми, о водопад! Касаяся странам воздушным, Увеселяй и слух и взгляд Твоим стремленьем, светлым, звучным, И в поздной памяти людей Живи лишь красотой твоей! Живи - и тучи пробегали Чтоб редко по водам твоим, В умах тебя не затмевали Разженный гром и черный дым; Чтоб был вблизи, вдали любезен Ты всем; сколь дивен, столь полезен. И ты, о водопадов мать! Река на севере гремяща, О Суна! коль с высот блистать Ты можешь - и, от зарь горяща, Кипишь и сеешься дождем Сафирным, пурпурным огнем,- То тихое твое теченье, Где ты сама себе равна, Мила, быстра и не в стремленье, И в глубине твоей ясна, Важна без пены, без порыву, Полна, велика без разливу, И без примеса чуждых вод Поя златые в нивах бреги. Великолепный свой ты ход Вливаешь в светлый сонм Онеги; Какое зрелище очам! Ты тут подобна небесам.

Коль я добрая девица, Любит маменька меня; Если прясть я мастерица, Я любезна для нея. Шью когда, вяжу, читаю, Это нравится всё ей; Что прикажет, исполняю Волею всегда своей. И она мне позволяет Дни в весельи проводить, Петь, играть не запрещает, Резвою и милой быть.

Если б милые девицы Так могли летать, как птицы, И садились на сучках, Я желал бы быть сучочком, Чтобы тысячам девочкам На моих сидеть ветвях. Пусть сидели бы и пели, Вили гнезда и свистели, Выводили и птенцов; Никогда б я не сгибался, Вечно ими любовался, Был счастливей всех сучков.

О коль возлюбленно селенье Твое мне, Боже, Боже сил! Душа в восторге, в умиленье На пламенном пареньи крил К Тебе моя летит, стремится И жаждет твой узреть чертог: А плоть и сердце веселится, Что царствует мой в небе Бог! Как голубь храмину находит, И ласточка гнездо себе, И в нем гнездо себе выводит: Так я найду покой в Тебе. Блажен, в дому Твоем живущий И восхваляющий Тебя, Защитником Тебя имущий В невинном сердце у себя! Долину может он унылу В луга и воды превратить, Ненастье в ведро,— духом в силу Пришед, в Сионе опочить. Услышь, услышь мое моленье, О Боже сил, миров Господь! Внуши сердечное прошенье И призри на меня с высот. В Твоем мне доме день милее, Чем тысячи в дому других; У прага храма веселее, Чем у Вельмож на пире злых; Един даешь все блага смертным, Великолепье, славу, Ты! Не оставляешь неприметным Ты и меня в моем пути. Так Ты, который управляет Подсолнечной из века в век! Блажен, блажен, коль уповает На Бога токмо человек!

На кабаке Борея Эол ударил в нюни; От вяхи той бледнея, Бог хлада слякоть, слюни Из глотки источил, Всю землю замочил. Узря ту Осень шутку, Их вправду драться нудит, Подняв пред нами юбку, Дожди, как реки, прудит, Плеща им в рожи грязь, Как дуракам смеясь. В убранстве козырбацком, Со ямщиком-нахалом, На иноходце хватском, Под белым покрывалом - Бореева кума, Катит в санях Зима. Кати, кума драгая, В шубеночке атласной, Чтоб Осень, баба злая, На астраханский красный Не шлендала кабак И не кутила драк. Кати к нам, белолика, Кати, Зима младая, И, льстя седого трыка И страсть к нему являя, Эола усмири, С Бореем помири. Спеши, и нашу музу, Кабацкую певицу, Наполнь хмельного грузу, Наладь ее скрипицу! Строй пунш твоей рукой, Захарьин! пей и пой. Пой, только не стихеры, И будь лишь в стойке дивен, На разные манеры Ори ширень да вирень, Да лист, братцы, трава... О, пьяна голова!

Задумчиво, один, широкими шагами Хожу, и меряю пустых пространство мест; Очами мрачными смотрю перед ногами, Не зрится ль на песке где человечий след. Увы! я помощи себе между людями Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет; Веселье коль прошло, грусть обладает нами, Зол внутренних печать на взорах всякий чтет. И мнится мне, кричат долины, реки, холмы, Каким огнем мой дух и чувствия жегомы И от дражайших глаз что взор скрывает мой. Но нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальных, Куда любовь моя в мечтах моих печальных Не приходила бы беседовать со мной.

По северу, по югу С Москвы орел парит; Всему земному кругу Полет его звучит. О! исполать, ребяты, Вам, русские солдаты, Что вы неустрашимы, Никем непобедимы: За здравье ваше пьем. Орел бросает взоры На льва и на луну*, Стокгольмы и Босфоры Все бьют челом ему. О! исполать вам, вои, Бессмертные герои, Румянцев и Суворов, За столько славных боев: Мы в память вашу пьем. Орел глядит очами На солнце в высоты, Герои под шлемами — На женски красоты. О! исполать, красотки, Вам, росски амазонки! Вы в мужестве почтенны, Вы в нежности любезны: За здравье ваше пьем! В стихотворении обыгрываются изображения на государственных гербах: орел — на русском, лев — на шведском, луна (полумесяц) — на турецком.

О цвет прекрасный, осыпаем Поутру перловой росой, Зефиром в полдень лобызаем! Открой скорей румянец твой. Ах, нет!— помедль, еще не знаешь Всех тварей тленных ты тщеты: В тот миг, как из пелен проглянешь, Увы!— должна увянуть ты. И ты цветешь не так ли, Хлоя? Не с тем ли родилась на свет, Чтоб всех, прельстя, лишить покоя И скоро потерять свой цвет? Покинь же стебель твой опасный, Укрась, о роза! Хлое грудь; Коль ты цветок из всех прекрасный, На ней блаженнее всех будь. Царицей будь на ней отныне; Украсив грудь, умри на ней: Завидуя твоей судьбине, Захочет смерти всяк твоей. О так! немного дней продлится, Как будешь ты на ней блистать: Благоуханьем огнь родится; По Хлое будет всяк вздыхать. Вздыхай!— пленяй!— тебе Лель страстный Покажет скоро путь.— Но знай: Увеселяя взор прекрасный, Грудь украшай, но сокрывай. А если наглой кто рукою Покой дерзнет твой возмутить,— Вздохнув по мне, спеши иглою Твоей сопернику отметить.

Живописица преславна, Кауфман, подруга муз! Если в кисть твою влиянна Свыше живость, чувство, вкус, И, списав данаев, древних Нам богинь и красных жен, Пережить в своих бесценных Ты могла картинах тлен,— Напиши мою Милену, Белокурую лицом, Стройну станом, возвышенну, С гордым несколько челом; Чтоб похожа на Минерву С голубых была очей, И любовну искру перву Ты зажги в душе у ней; Чтоб, на всех взирая хладно, Полюбила лишь меня; Чтобы сердце безотрадно В гроб с Пленирой схороня, Я нашел бы в ней обратно И, пленясь ее красой, Оживился бы стократно Молодой моей душой. Анжелика Кауфман — немецкая художница (1741—1807). Державин поясняет: «...она писала обыкновенно фигуры стройные, высокие, с греческими лицами. Такова была и жена автора».

Телесна красота, душевна добродетель, Являют мудрому единую мету. Коль зрит у первой он согласие в чертах, А правду у другой и в мыслях и в делах,— То видит в двух одну прямую красоту, Иль, лучше, образец тех вышних совершенств, По коим красоты и благости содетель Для наслаждений и блаженств Из плоти и духов Образовал богов. Они красот и благ прямых друг в друге зреньем И вечным их собой взаимным наслажденьем Произвели любовь. Сии же существа, прекрасные, благие, Коль суть не вымыслы и не мечты пустые,— То уж, конечно, ты — Одна из гениев, иль ангельских миров, Таланты чьи, дела, ум, тела красоты Приводят дух в восторг, во нежны чувства кровь И в философию и в старость льют любовь.

Портрет нашей маминьки Иных веселье убегает, С тобой оно живет всегда: Где разум с красотой блистает, Там не скучают никогда. Являя благородны чувства, Не судишь ты страстей людских; Обняв Науки и Искусства, Воспитываешь чад своих. В таком уединенье скромном Ты так добротами блестишь; Как ангел в храме благовонном, Всем обожать себя велишь.

Кого роскошными пирами На влажных Невских островах, Между тенистыми древами, На мураве и на цветах, В шатрах персидских, златошвенных Из глин китайских драгоценных, Из венских чистых хрусталей, Кого толь славно угощаешь И для кого ты расточаешь Сокровищи казны твоей? Гремит музыка, слышны хоры Вкруг лакомых твоих столов; Сластей и ананасов горы И множество других плодов Прельщают чувствы и питают; Младые девы угощают, Подносят вина чередой, И алиатико с шампанским, И пиво русское с британским, И мозель с зельцерской водой. В вертепе* мраморном, прохладном, В котором льется водоскат, На ложе роз благоуханном, Средь лени, неги и отрад, Любовью распаленный страстной, С младой, веселою, прекрасной И нежной нимфой ты сидишь; Она поет, ты страстью таешь, То с ней в веселье утопаешь, То, утомлен весельем, спишь. Ты спишь,— и сон тебе мечтает, Что ввек благополучен ты, Что само небо рассыпает Блаженства вкруг тебя цветы, Что парка* дней твоих не косит, Что откуп вновь тебе приносит Сибирски горы серебра И дождь златой к тебе лиется. Блажен, кто поутру проснется Так счастливым, как был вчера! Блажен, кто может веселиться Бесперерывно в жизни сей! Но редкому пловцу случится Безбедно плавать средь морей: Там бурны дышат непогоды, Горам подобны гонят воды И с пеною песок мутят. Петрополь сосны осеняли, Но вихрем пораженны пали, Теперь корнями вверх лежат. Непостоянство доля смертных, В пременах вкуса счастье их; Среди утех своих несметных Желаем мы утех иных. Придут, придут часы те скучны, Когда твои ланиты* тучны Престанут грации* трепать; И, может быть, с тобой в разлуке Твоя уж Пенелопа в скуке Ковер не будет распускать*. Не будет, может быть, лелеять Судьба уж более тебя И ветр благополучный веять В твой парус: береги себя! Доколь текут часы златые И не приспели скорби злые, Пей, ешь и веселись, сосед! На свете жить нам время срочно; Веселье то лишь непорочно, Раскаянья за коим нет. Вертеп — по-старославянски пещера; здесь: искусственный грот место отдыха.
Парки — в мифах древних римлян три богини судьбы; первая свивает, вторая ткет, а третья обрезает нить жизни.
Ланиты — щеки.
Грации — три богини древних римлян, олицетворение цветущей молодости; в переносном смысле: красивые девушки.
Пенелопа — жена главного героя гомеровской «Одиссеи»; во время двадцатилетних странствий Одиссея ее принуждали выбрать себе другого мужа, и верная Пенелопа дала обещанье сделать это не раньше, чем соткет пышное покрывало, а сама каждую ночь распускала сотканное за день.

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий — слава россов, Неподражаемый, бессмертный Ломоносов. В восторгах он своих где лишь черкнул пером, От пламенных картин поныне слышен гром. Пиндар — древнегреческий поэт-лирик VI века до н. э., автор од в честь победителей в олимпийских играх.
Марк Тулий Цицерон (I век до н. э.) — древнеримский оратор, писатель, политический деятель.
Публий Вергилий Марон (I век до н. э.) — древнеримский поэт эпического склада.
В русской литературе XVIII века деятели культуры Древней Греции и Рима были особенно популярны.
См. также М.Ломоносов.

Источник шумный и прозрачный, Текущий с горной высоты, Луга поящий, долы злачны, Кропящий перлами цветы, О, коль ты мне приятен зришься! Ты чист — и восхищаешь взоры, Ты быстр — и утешаешь слух; Как серна, скачуща на горы, Так мой к тебе стремится дух, Желаньем петь тебя горящий. Когда в дуги твои сребристы Глядится красная заря, Какие пурпуры огнисты И розы пламенны, горя, С паденьем вод твоих катятся! Гора в день стадом покровенну Себя в тебе любуясь зрит; В твоих водах изображенну Дуброву ветерок струит, Волнует жатву золотую. Багряным бег твой становится, Как солнце катится с небес; Лучом кристалл твой загорится, В дали начнет синеться лес, Туманов море разольется. О! коль ночною темнотою Приятен вид твой при луне, Как бледны холмы над тобою И рощи дремлют в тишине, А ты один, шумя, сверкаешь!..

Старинный слог его достоинств не умалит. Порок, не подходи! Сей взор тебя ужалит. Антиох Дмитриевич Кантемир (1708 —1744) — русский поэт, в своих произведениях высмеивал обычаи и нравы дворянства.

Не кость резная Колмогор*, Не мрамор Тифды и Рифея*, Не невски зеркала, фарфор, Не шелк Баки, не глазумея* Благоуханные пары Вельможей делают известность, Но некий твердый дух и честность, А паче — муз дары. Почто же, мой второй сосед*, Столь зданьем пышным, столь отличным Мне солнца застеняя свет, Двором межуешь безграничным Ты дому моего забор? Ужель полей, прудов и речек Тьмы скупленных тобой местечек Твой не насытят взор? В тот миг, как с пошвы* до конька И около, презренным взглядом, Мое строение слегка С своим обозревая рядом, Ты в гордости своей с высот На низменны мои мнишь кровы Навесить темный сад кедровый И шумны токи вод,— Кто весть, что рок готовит нам? Быть может, что сии чертоги, Назначенны тобой царям, Жестоки времена и строги Во стойлы конски обратят. За счастие поруки нету, И чтоб твой Феб* светил век свету, Не бейся об заклад. Так, так!— но примечай, как день, Увы! ночь темна затмевает; Луну скрывает облак, тень; Она растет иль убывает,— С сумой не ссорься и тюрьмой. Хоть днесь к звездам ты высишь стены, Но знай: ты прах одушевленный И скроешься землей. Надежней гроба дома нет, Богатым он отверст и бедным; И царь и раб в него придет. К чему ж с столь рвеньем ты безмерным Свой постоялый строишь двор И, ах! сокровища Тавриды* На барках свозишь в пирамиды Средь полицейских ссор? Любовь граждан и слава нам Лишь воздвигают прочны домы; Они, подобно небесам, Стоят и презирают громы. Зри, хижина Петра* доднесь, Как храм, нетленна средь столицы! Свят дом, под кой народ гробницы Матвееву принес!* Рабочих в шуме голосов, Машин во скрыпе, во стенанье, Средь громких песен и пиров Трудись, сосед, и строй ты зданья; Но мой не отнимай лишь свет. А то оставь молве правдивой Решить: чей дом скорей крапивой Иль плющем* зарастет? К о л м о г о р ы — Холмогоры, бывшей Архангельской губернии.
Т и ф д а — олонецкое месторождение мрамора.
Р и ф е й — Урал.
Ш е л к Б а к и — шелк Баку.
Г л а з у м е й — китайский чай.
Второй сосед — Когда Державин купил дом на Фонтанке, его соседом оказался управитель Таврического дворца Потемкина. С п о ш в ы — С почвы, от земли.
Ф е б — в мифах греков олицетворение Солнца; здесь: счастье.
С о к р о в и щ а  Т а в р и д ы — После смерти Потемкина управитель стал вывозить из Таврического дворца имущество, но по жалобе наследников вмешалась полиция. Х и ж и н а  П е т р а — охраняемый нашим государством дом Петра I; находится на Петроградской стороне.
В XVII веке боярин А р т а м о н  М а т в е е в положил в фундамент своего дома надгробные плиты, принесенные ему зажиточными горой нами с могил отцов «в знак усердия».
П л ю щ — «трава, символ любви к отечеству». (Объяснение Державина.)

Краса пирующих друзей, Забав и радостий подружка, Предстань пред нас, предстань скорей, Большая сребряная кружка! Давно уж нам в тебя пора Пивца налить И пить: Ура! ура! ура! Ты дщерь великого ковша, Которым предки наши пили; Веселье их была душа, В пирах они счастливо жили. И нам, как им, давно пора Счастливым быть И пить: Ура! ура! ура! Бывало, старики в вине Свое все потопляли горе, Дралися храбро на войне: Вить пьяным по колени море! Забыть и нам всю грусть пора Отважным быть И пить: Ура! ура! ура! Бывало, дольше длился век, Когда диет не наблюдали; Был здрав и счастлив человек, Как только пили да гуляли. Давно гулять и нам пора, Здоровым быть И пить: Ура! ура! ура! Бывало, пляска, резвость, смех В хмелю друг друга обнимают; Теперь наместо сих утех Жеманством, лаской угощают. Жеманство нам прогнать пора, Но просто жить И пить: Ура! ура! ура! В садах, бывало, средь прохлад И жены с нами куликают, А ныне клоб да маскерад И жен уж с нами разлучают; Французить нам престать пора, Но Русь любить И пить: Ура! ура! ура! Бывало, друга своего - Теперь карманы посещают: Где вист, да банк, да макао, На деньги дружбу там меняут. На карты нам плевать пора, А скромно жить И пить: Ура! ура! ура! О сладкий дружества союз, С гренками пивом пенна кружка! Где ты наш услаждаешь вкус, Мила там, весела пирушка. Пребудь ты к нам всегда добра, Мы станем жить И пить: Ура! ура! ура!

О домовитая Ласточка! О милосизая птичка! Грудь красно-бела, касаточка, Летняя гостья, певичка! Ты часто по кровлям щебечешь, Над гнездышком сидя, поешь, Крылышками движешь, трепещешь, Колокольчиком в горлышке бьешь. Ты часто по воздуху вьешься, В нем смелые круги даешь; Иль стелешься долу, несешься, Иль в небе простряся плывешь. Ты часто во зеркале водном Под рдяной играешь зарей, На зыбком лазуре бездонном Тенью мелькаешь твоей. Ты часто, как молния, реешь Мгновенно туды и сюды; Сама за собой не успеешь Невидимы видеть следы,— Но видишь там всю ты вселенну, Как будто с высот на ковре: Там башню, как жар позлащенну, В чешуйчатом флот там сребре; Там рощи в одежде зеленой, Там нивы в венце золотом, Там холм, синий лес отдаленный, Там мошки толкутся столпом; Там гнутся с утеса в понт воды, Там ластятся струи к брегам. Всю прелесть ты видишь природы, Зришь лета роскошного храм; Но видишь и бури ты черны, И осени скучной приход; И прячешься в бездны подземны, Хладея зимою, как лед. Во мраке лежишь бездыханна,— Но только лишь придет весна И роза вздохнет лишь румяна, Встаешь ты от смертного сна; Встанешь, откроешь зеницы И новый луч жизни ты пьешь; Сизы оправя косицы*, Ты новое солнце поешь... * Косицы — перья.

Не мыслить ни о чем и презирать сомненье, На все давать тотчас свободное решенье, Не много разуметь, о многом говорить; Быть дерзку, но уметь продерзостями льстить; Красивой пустошью плодиться в разговорах, И другу и врагу являть приятство в взорах; Блистать учтивостью, но, чтя, пренебрегать, Смеяться дуракам и им же потакать, Любить по прибыли, по случаю дружиться, Душою подличать, а внешностью гордиться, Казаться богачом, а жить на счет других; С осанкой важничать в безделицах самих; Для острого словца шутить и над законом, Не уважать отцом, ни матерью, ни троном; И, словом, лишь умом в поверхности блистать, В познаниях одни цветы только срывать, Тот узел рассекать, что развязать не знаем,- Вот остроумием что часто мы считаем!

Бог любви и восхищенья У пчелы похитил сот, И пчелой за то в отмщенье Был ужаленным Эрот. Встрепенувшися, несчастный Крадены, сердясь, соты В розовы уста прекрасны Спрятал юной красоты. «На,— сказал,— мои хищеньи Ты для памяти возьми, И отныне наслажденьи Ты в устах своих храни». С тех пор Хлою дорогую Поцелую лишь когда, Сласть и боль я в сердце злую Ощущаю завсегда. Хлоя, жаля, услаждает, Как пчелиная стрела: Мед и яд в меня вливает И, томя меня, мила.

Везувий пламя изрыгает, Столп огненный во тьме стоит, Багрово зарево зияет, Дым черный клубом вверх летит; Краснеет понт, ревет гром ярый, Ударам вслед звучат удары; Дрожит земля, дождь искр течет; Клокочут реки рдяной лавы,— О росс! Таков твой образ славы, Что зрел под Измаилом свет!.. Как воды, с гор весной в долину Низвержась, пенятся, ревут, Волнами, льдом трясут плотину, К твердыням россы так текут. Ничто им путь не воспрещает; Смертей ли бледных полк встречает, Иль ад скрежещет зевом к ним,— Идут, как в тучах скрыты громы, Как двигнуты безмолвны холмы; Под ними стон, за ними дым. Идут в молчании глубоком, Во мрачной, страшной тишине, Собой пренебрегают, роком; Зарница только в вышине По их оружию играет; И только их душа сияет, Когда на бой, на смерть идет. Уж блещут молнии крылами, Уж осыпаются громами; Они молчат — идут вперед... О! что за зрелище предстало! О пагубный, о страшный час! Злодейство что ни вымышляло, Поверглось, россы, всё на вас! Зрю камни, ядра, вар и бревны,— Но чем герои устрашенны? Чем может отражен быть росс? Тот лезет по бревну на стену, А тот летит с стены в геенну,— Всяк Курций, Деций, Буароз!..* Представь последний день природы, Что пролилася звезд река, На огнь пошли стеною воды, Бугры взвились за облака; Что вихри тучи к тучам гнали, Что мрак лишь молньи освещали, Что гром потряс всемирну ось, Что солнце, мглою покровенно, Ядро казалось раскаленно: Се вид, как вшел в Измаил росс!.. О! ежели издревле миру Побед славнейших звук гремит, И если приступ славен к Тиру *,— К Измайлу больше знаменит. Там был вселенной покоритель, Машин и башен сам строитель, Горой он море запрудил, А здесь вождя* одно веленье Свершило храбрых россов рвенье; Великий дух был вместо крыл... Где есть народ в краях вселенны, Кто б столько сил в себе имел: Без помощи, от всех стесненный, Ярем с себя низвергнуть смел И, вырвав бы венцы Лавровы, Возверг на тех самих оковы, Кто столько свету страшен был? О росс! твоя лишь добродетель Таких великих дел содетель; Лишь твой орел луну затмил... О кровь славян! Сын предков славных, Несокрушаемый колосс! Кому в величестве нет равных, Возросший на полсвете * росс! Твои коль славны древни следы! Громчай суть нынешни победы: Зрю вкруг тебя лавровый лес; Кавказ и Тавр ты преклоняешь, Вселенной на среду ступаешь И досязаешь до небес. Курций, Деций, Буароз.— «Первый — всадник римский, бросившийся в разверстую бездну, чтоб утишить моровое поветрие в Риме; второй — полководец римский, бросившийся в первые ряды, дабы смешать и победить неприятеля; третий — капитан французской службы, вошедший по веревке во время бури на скалу в 80 сажен вышиною и тем взявший крепость». (Объяснение Державина.) Тир.— «Александр (Македонский), отправившийся для покорения Персии, когда не мог взять города Тира, на пути лежавшего, то чтобы ближе подвезти стенобитные машины, таранами называемые, запрудил Тирский залив и взял город приступом». (Объяснение Державина.) Вождь.— Штурмом Измаила руководил великий русский полководец Александр Васильевич Суворов; крепость пала 11 декабря 1790 года.

Сребра и злата не дал в лихву И с неповинных не брал мзды, Коварством не вводил в ловитву И не ковал ничьей беды; Но верой, правдой вержа злобу, В долгу оставил трех царей. Приди вздохнуть, прохожий, к гробу, Покоищу его костей.

В сем мавзолее погребен Пример сияния людского, Пример ничтожества мирского: Герой — и тлен.

Рассекши огненной стезею Небесный синеватый свод, Багряной облечен зарею, Сошел на землю новый год; Сошел - и гласы раздалися, Мечты, надежды понеслися Навстречу божеству сему. Гряди, сын вечности прекрасный! Гряди, часов и дней отец! Зовет счастливый и несчастный: Подай желаниям венец! И самого среди блаженства Желаем блага совершенства, И недовольны мы судьбой. Еще вельможа возвышаться, Еще сильнее хочет быть; Богач богатством осыпаться, И горы злата накопить; Герой бессмертной жаждет славы, Корысти - льстец, Лукулл - забавы, И счастия игрок в игре. Мое желание: предаться Всевышнего во всем судьбе, За счастьем в свете не гоняться, Искать его в самом себе. Меня здоровье, совесть права, Достаток нужный, добра слава Творят счастливее царей. А если милой и приятной Любим Пленирой я моей, И в светской жизни коловратной Имею искренних друзей, Живу с моим соседом в мире, Умею петь, играть на лире,- То кто счастливее меня? От должностей в часы свободны Пою моих я радость дней; Пою творцу хвалы духовны И добрых я пою царей. Приятней гласы становятся, И слезы нежности катятся, Как россов матерь я пою. Петры, и Генрихи, и Титы В народных век живут сердцах; Екатерины не забыты Пребудут в тысящи веках. Уже я вижу монументы, Которых свергнуть элементы И время не имеют сил.

Не бряцай, печальна лира, Громкой песни ты сей час, Благодетельница мира Удалилася от нас. Муз богиня удалилась, Из Петрополя сокрылась Матерь от своих детей: Солнцу красному подобно, Счастье, кажется, народно Укатилося за ней. Пусты домы, пусты рощи, Пустота у нас в сердцах. Как среди глубокой нощи Дремлет тишина в лесах, Вся природа унывает, Мрак боязни рассевает, Ужас ходит по следам; Если б ветры не дышали И потоки не журчали, Образ смерти зрелся б нам. Так, с тобою в разлученьи, Скорбью мы помрачены; Лишь о нас твои раченьи Оживленье сей страны. Мы уставы получаем, Вновь блаженство почерпаем От премудрости твоей; Но оно с тобой нам краше: Возвратись, светило наше! Возвратися к нам скорей. Человечество тобою, Истина и совесть в суд Сей начальствовать страною В велелепии грядут; Благодать на них сияет, Памятник изображает Твой из радужных лучей; Злость поверженна скрежещет, В узах ябеда трепещет; Глас зовет твоих людей. Будь усердия свидетель, Благодарность нашу зри. Ежели за добродетель Обожаемы цари: Зри ты жертвы непорочны, Олтари тебе заочны В сердце тщимся созидать, В души твой закон влагаем, И в восторге восклицаем: Возвратися, наша мать!— Возвратися!— И уставы Ты собою освяти, К храму счастия и славы Нам являючи пути. Возвратися!— Если ж должно, Продолжай путь неотложно К утешенью стран других; Пусть страны узрят иные Все величества земные В добродетелях твоих. Пусть и дальны зрят народы Кротость твоего лица, Власть, приятнейшу свободы, Привлекающу сердца! Пусть цари тебе дивятся, Мирно царствовать учатся, Мирный твой храня завет; — И простря, Европа, длани, Пусть тебе, на место дани, Благодарность принесет. Нам заря предвозвещает С утром солнца красоты; Нас надежда услаждает, Возвратишься скоро ты.— Возвратишься,— и отраду Принесешь Петрову граду, И твоим чертогам свет. Простирая детски руки. Ждут тебя младые внуки, Сын тебя с супругой ждет. Вспомни их любезны взоры И к тебе все ласки их, Их улыбку, разговоры Во объятиях твоих. По тебе они скучают; Где она, где?— вопрошают:— Возвратите нам ее. Ждут тебя святые храмы, И курятся фимиамы Уж во сретенье твое. О приятный ветр полдневный! Вод прозрачные струи! Нивы злачны! лес зеленый! Сладкопевны соловьи! Дни веселы! Воздух чистый! Сельски Нимфы голосисты! И приятная весна!— Долг богине отдавайте, И места те украшайте, Где грядет теперь она.

Поймали птичку голосисту И ну сжимать ее рукой. Пищит бедняжка вместо свисту, А ей твердят: "Пой, птичка, пой!"

Видал ли, рифмоплет, на рынке ты блины Из гречневой муки, холодные, сухие, Без соли, без дрождей, без масла спечены, И словом, черствые и жесткие такие, Что в горло могут быть пестом лишь втолчены? Не трудно ль — рассуди — блины такие кушать, Не казнь ли смертная за тяжкие грехи? Вот так-то, рифмоплет, легко читать и слушать Увы! твои стихи.

С белыми Борей власами И с седою бородой, Потрясая небесами, Облака сжимал рукой; Сыпал инеи пушисты И метели воздымал, Налагая цепи льдисты, Быстры воды оковал. Вся природа содрогала От лихого старика; Землю в камень претворяла Хладная его рука; Убегали звери в норы, Рыбы крылись в глубинах, Петь не смели птичек хоры, Пчелы прятались в дуплах; Засыпали нимфы с скуки Средь пещер и камышей, Согревать сатиры руки Собирались вкруг огней. В это время, столь холодно, Как Борей был разъярен, Отроча порфирородно В царстве Северном рожден. Родился - и в ту минуту Перестал реветь Борей; Он дохнул - и зиму люту Удалил Зефир с полей; Он воззрел - и солнце красно Обратилося к весне; Он вскричал- и лир согласно Звук разнесся в сей стране; Он простер лишь детски руки - Уж порфиру в руки брал; Раздались Громовы звуки, И весь Север воссиял. Я увидел в восхищеньи Растворен судеб чертог; Я подумал в изумленьи: Знать, родился некий бог. Гении к нему слетели В светлом облаке с небес; Каждый гений к колыбели Дар рожденному принес: Тот принес ему гром в руки Для предбудущих побед; Тот художества, науки, Украшающие свет; Тот обилие, богатство, Тот сияние порфир; Тот утехи и приятство, Тот спокойствие и мир; Тот принес ему телесну, Тот душевну красоту; Прозорливость тот небесну, Разум, духа высоту. Словом, все ему блаженствы И таланты подаря, Все влияли совершенствы, Составляющи царя; Но последний, добродетель Зарождаючи в нем, рек: Будь страстей твоих владетель, Будь на троне человек! Все крылами восплескали, Каждый гений восклицал: Се божественный, вещали, Дар младенцу он избрал! Дар, всему полезный миру! Дар, добротам всем венец! Кто приемлет с ним порфиру, Будет подданным отец! Будет,- и Судьбы гласили,- Он монархам образец! Лес и горы повторили: Утешением сердец! Сим Россия восхищенна Токи слезны пролила, На колени преклоненна, В руки отрока взяла; Восприяв его, лобзает В перси, очи и уста; В нем геройство возрастает, Возрастает красота. Все его уж любят страстно, Всех сердца уж он возжег: Возрастай, дитя прекрасно! Возрастай, наш полубог! Возрастай, уподобляясь Ты родителям во всем; С их ты матерью равняясь, Соравняйся с божеством.

Не беспрестанно дождь стремится На класы с черных облаков, И море не всегда струится От пременяемых ветров; Не круглый год во льду спят воды, Не всякий день бурь слышен свист, И с скучной не всегда природы Падет на землю желтый лист. Подобно и тебе крушиться Не должно, Дашкова, всегда, Готово ль солнце в бездну скрыться, Иль паки утру быть чреда; Ты жизнь свою в тоске проводишь, По англинским твоим коврам, Уединясь, в смущеньи ходишь И волю течь даешь слезам. Престань! и равнодушным оком Воззри на оный кипарис, Который на брегу высоком На невские струи навис И мрачной тени под покровом, Во дремлющих своих ветвях, Сокрыл недавно в гробе новом Румянцевой почтенный прах. Румянцевой!— Она блистала Умом, породой, красотой, И в старости любовь снискала У всех любезною душой; Она со твердостью смежила Супружний взор, друзей, детей; Монархам семерым служила, Носила знаки их честей. И зрела в торжестве и славе И в лаврах сына своего; Не изменялась в сердце, нраве Ни для кого, ни для чего, А доброе и злое купно Собою испытала всё, И как вертится всеминутно Людской фортуны колесо. Воззри на памятник сей вечный Ты современницы твоей, В отраду горести сердечной, К спокойствию души своей, Прочти: «Сия гробница скрыла Затмившего мать лунный свет; Смерть добродетели щадила, Она жила почти сто лет». Как солнце тускло ниспущает Последние свои лучи, По небу, по водам блистает Румяною зарей в ночи,— Так с тихим вздохом, взором ясным Она оставила сей свет; Но именем своим прекрасным Еще, еще она живет. И ты, коль победила страсти, Которы трудно победить; Когда не ищешь вышней власти И первою в вельможах быть; Когда не мстишь, и совесть права, Не алчешь злата и сребра,— Какого же, коль телом здрава, Еще желаешь ты добра? Одно лишь в нас добро прямое, А прочее всё в свете тлен; Почиет чья душа в покое, Поистине тот есть блажен. Престань же ты умом крылатым По треволнению летать; С убогим грузом иль богатым, Всяк должен к вечности пристать. Пожди,— и сын твой с страшна бою Иль на щите, иль со щитом, С победой, с славою, с женою, С трофеями приедет в дом; И если знатности и злата Невестка в дар не принесет, Благими нравами богата, Прекрасных внучат приведет. Утешься, и в объятьи нежном Облобызай своих ты чад; В семействе тихом, безмятежном, Фессальский насаждая сад, Живи и распложай науки; Живи и обессмертвь себя, Да громогласной лиры звуки И музы воспоют тебя. Седый собор Ареопага, На истину смотря в очки, Насчет общественного блага Нередко ей давал щелчки; Но в век тот Аристиды жили, Сносили ссылки, казни, смерть; Когда судьбы благоволили, Не должно ли и нам терпеть? Терпи!— Самсон сотрет льву зубы, А Навин потемнил луну; Румянцев молньи дхнет сугубы, Екатерина тишину. Меня ж ничто вредить не может, Я злобу твердостью сотру; Врагов моих червь кости сгложет, А я пиит — и не умру.

Глагол времен! металла звон! Твой страшный глас меня смущает, Зовет меня, зовет твой стон, Зовет - и к гробу приближает. Едва увидел я сей свет, Уже зубами смерть скрежещет, Как молнией, косою блещет И дни мои, как злак, сечет. Ничто от роковых кохтей, Никая тварь не убегает: Монарх и узник - снедь червей, Гробницы злость стихий снедает; Зияет время славу стерть: Как в море льются быстры воды, Так в вечность льются дни и годы; Глотает царства алчна смерть. Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся; Приемлем с жизнью смерть свою, На то, чтоб умереть, родимся. Без жалости все смерть разит: И звезды ею сокрушатся, И солнцы ею потушатся, И всем мирам она грозит. Не мнит лишь смертный умирать И быть себя он вечным чает; Приходит смерть к нему, как тать, И жизнь внезапу похищает. Увы! где меньше страха нам, Там может смерть постичь скорее; Ее и громы не быстрее Слетают к гордым вышинам. Сын роскоши, прохлад и нег, Куда, Мещерский! ты сокрылся? Оставил ты сей жизни брег, К брегам ты мертвых удалился; Здесь персть твоя, а духа нет. Где ж он? - Он там.- Где там? - Не знаем. Мы только плачем и взываем: "О, горе нам, рожденным в свет!" Утехи, радость и любовь Где купно с здравием блистали, У всех там цепенеет кровь И дух мятется от печали. Где стол был яств, там гроб стоит; Где пиршеств раздавались лики, Надгробные там воют клики, И бледна смерть на всех глядит. Глядит на всех - и на царей, Кому в державу тесны миры; Глядит на пышных богачей, Что в злате и сребре кумиры; Глядит на прелесть и красы, Глядит на разум возвышенный, Глядит на силы дерзновенны И точит лезвие косы. Смерть, трепет естества и страх! Мы - гордость, с бедностью совместна; Сегодня бог, а завтра прах; Сегодня льстит надежда лестна, А завтра: где ты, человек? Едва часы протечь успели, Хаоса в бездну улетели, И весь, как сон, прошел твой век. Как сон, как сладкая мечта, Исчезла и моя уж младость; Не сильно нежит красота, Не столько восхищает радость, Не столько легкомыслен ум, Не столько я благополучен; Желанием честей размучен, Зовет, я слышу, славы шум. Но так и мужество пройдет И вместе к славе с ним стремленье; Богатств стяжание минет, И в сердце всех страстей волненье Прейдет, прейдет в чреду свою. Подите счастьи прочь возможны, Вы все пременны здесь и ложны: Я в дверях вечности стою. Сей день иль завтра умереть, Перфильев! должно нам конечно,- Почто ж терзаться и скорбеть, Что смертный друг твой жил не вечно? Жизнь есть небес мгновенный дар; Устрой ее себе к покою И с чистою твоей душою Благословляй судеб удар.

Увы! Сей день с колен Милушка И с трона Людвиг пал.- Смотри, О смертный! Не все ль судеб игрушка - Собачка и цари?

Когда ты возлетишь под небеса волнами,- Увидишь смертных ум и их над морем власть; Но в бездны коль падешь,- узришь их бренну часть. Взноси ж, Орел, крыле, чтоб ввек жить меж звездами.

Всегда прехвально, препочтенно, Во всей вселенной обоженно И вожделенное от всех, О ты, великомощно счастье! Источник наших бед, утех, Кому и в ведро и в ненастье Мавр, лопарь, пастыри, цари, Моляся в кущах и на троне, В воскликновениях и стоне, В сердцах их зиждут алтари! Сын время, случая, судьбины Иль недоведомой причины, Бог сильный, резвый, добрый, злой! На шаровидной колеснице, Хрустальной, скользкой, роковой, Вослед блистающей деннице, Чрез горы, степь, моря, леса, Вседневно ты по свету скачешь, Волшебною ширинкой машешь И производишь чудеса. Куда хребет свой обращаешь, Там в пепел грады претворяешь, Приводишь в страх богатырей; Султанов заключаешь в клетку, На казнь выводишь королей; Но если ты ж, хотя в издевку, Осклабишь взор свой на кого — Раба творишь владыкой миру, Наместо рубища порфиру Ты возлагаешь на него. В те дни людского просвещенья, Как нет кикиморов явленья, Как ты лишь всем чудотворишь: Девиц и дам магнизируешь, Из камней золото варишь, В глаза патриотизма плюешь, Катаешь кубарем весь мир; Как резвости твоей примеров Полна земля вся кавалеров И целый свет стал бригадир. В те дни, как всюду скороходом Пред русским ты бежишь народом И лавры рвешь ему зимой, Стамбулу бороду ерошишь, На Тавре едешь чехардой; Задать Стокгольму перцу хочешь, Берлину фабришь ты усы; А Темзу в фижмы наряжаешь, Хохол Варшаве раздуваешь, Коптишь голландцам колбасы. В те дни, как Вену ободряешь, Парижу пукли разбиваешь, Мадриту поднимаешь нос, На Копенгаген иней сеешь, Пучок подносишь Гданску роз; Венецьи, Мальте не радеешь, А Греции велишь зевать; И Риму, ноги чтоб не пухли, Святые оставляя туфли, Царям претишь их целовать. В те дни, как всё везде в разгулье: Политика и правосудье, Ум, совесть, и закон святой, И логика пиры пируют, На карты ставят век златой, Судьбами смертных пунтируют, Вселенну в трантелево гнут; Как полюсы, меридианы, Науки, музы, боги — пьяны, Все скачут, пляшут и поют. В те дни, как всюду ерихонцы Не сеют, но лишь жнут червонцы, Их денег куры не клюют; Как вкус и нравы распестрились, Весь мир стал полосатый шут; Мартышки в воздухе явились, По свету светят фонари, Витийствуют уранги в школах; На пышных карточных престолах Сидят мишурные цари. В те дни, как мудрость среди тронов Одна не месит макаронов, Не ходит в кузницу ковать; А разве временем лишь скучным Изволит муз к себе пускать И перышком своим искусным, Ни ссоряся никак, ни с кем, Для общей и своей забавы, Комедьи пишет, чистит нравы, И припевает хем, хем, хем. В те дни, ни с кем как несравненна, Она с тобою сопряженна, Нельзя ни в сказках рассказать, Ни написать пером красиво, Как милость любит проливать, Как царствует она правдиво, Не жжет, не рубит без суда; А разве кое-как вельможи И так и сяк, нахмуря рожи, Тузят иного иногда. В те дни, как мещет всюду взоры Она вселенной на рессоры И весит скипетры царей, Следы орлов парящих видит И пресмыкающихся змей; Разя врагов, не ненавидит, А только пресекает зло; Без лат богатырям и в латах Претит давить лимоны в лапах, А хочет, чтобы все цвело. В те дни, как скипетром любезным Она перун к странам железным И гром за тридевять земель Несет на лунно государство, И бомбы сыплет, будто хмель; Свое же ублажая царство, Покоит, греет и живит; В мороз камины возжигает, Дрова и сено запасает, Бояр и чернь благотворит. В те дни и времена чудесны Твой взор и на меня всеместный Простри, о над царями царь! Простри и удостой усмешкой Презренную тобою тварь; И если я не создан пешкой, Валяться не рожден в пыли, Прошу тебя моим быть другом; Песчинка может быть жемчугом, Погладь меня и потрепли. Бывало, ты меня к боярам В любовь введешь: беру всё даром, На вексель, в долг без платежа; Судьи, дьяки и прокуроры, В передней про себя брюзжа, Умильные мне мещут взоры И жаждут слова моего, А я всех мимо по паркету Бегу, нос вздернув, к кабинету И в грош не ставлю никого. Бывало, под чужим нарядом С красоткой чернобровой рядом Иль с беленькой, сидя со мной, Ты в шашки, то в картеж играешь; Прекрасною твоей рукой Туза червонного вскрываешь, Сердечный твой тем кажешь взгляд; Я к крале короля бросаю, И ферзь к ладье я придвигаю, Даю марьяж иль шах и мат. Бывало, милые науки И музы, простирая руки, Позавтракать ко мне придут И всё мое усядут ложе; А я, свирель настроя тут, С их каждой лирой то же, то же Играю, что вчерась играл. Согласна трель! взаимны тоны! Восторг всех чувств! За вас короны Тогда бы взять не пожелал. А ныне пятьдесят мне било; Полет свой счастье пременило, Без лат я горе-богатырь; Прекрасный пол меня лишь бесит, Амур без перьев — нетопырь, Едва вспорхнет, и нос повесит. Сокрылся и в игре мой клад; Не страстны мной, как прежде, музы; Бояра понадули пузы, И я у всех стал виноват. Услышь, услышь меня, о Счастье! И, солнце как сквозь бурь, ненастье, Так на меня и ты взгляни; Прошу, молю тебя умильно, Мою ты участь премени; Ведь всемогуще ты и сильно Творить добро из самых зол; От божеской твоей десницы Гудок гудит на тон скрыпицы И вьется локоном хохол. Но, ах! как некая ты сфера Иль легкий шар Монгольфиера, Блистая в воздухе, летишь; Вселенна длани простирает, Зовет тебя,— ты не глядишь, Но шар твой часто упадает По прихоти одной твоей На пни, на кочки, на колоды, На грязь и на гнилые воды; А редко, редко — на людей. Слети ко мне, мое драгое, Серебряное, золотое Сокровище и божество! Слети, причти к твоим любимцам! Я храм тебе и торжество Устрою, и везде по крыльцам Твоим рассыплю я цветы; Возжгу куреньи благовонны, И буду ездить на поклоны, Где только обитаешь ты. Жить буду в тереме богатом, Возвышусь в чин, и знатным браком Горацию в родню причтусь; Пером моим славно-школярным Рассудка выше вознесусь И, став тебе неблагодарным, — Беатус! брат мой, на волах Собою сам поля орющий Или стада свои пасущий!— Я буду восклицать в пирах. Увы! еще ты не внимаешь, О Счастие! моей мольбе, Мои обеты презираешь — Знать, неугоден я тебе. Но на софах ли ты пуховых, В тенях ли миртовых, лавровых, Иль в золотой живешь стране — Внемли, шепни твоим любимцам, Вельможам, королям и принцам: Спокойствие мое во мне!

Услышьте все живущи в мире, Убогих и богатых сонм, Ходящи в рубище, в порфире, Склонитеся ко мне челом! Язык мой истину вещает, Премудрость сердце говорит; Что свыше дух святый внушает, Моя то лира днесь звучит. Не убоюсь во дни я злые, Что сильный гнать меня начнет, Опершись на столпы златые, Богатств пятой меня попрет; В день лют — брат брату не спасенье, Не заменит души душой; У смерти тщетно искупленье, Цены нет жизни никакой. Пускай же Князи процветают, Не чая гибели своей; Но коль и мудры умирают И погребаются землей Равно с безумными вседневно; — За гробом должен всяк своим Свой сан, сокровище бесценно, Оставить по себе другим. Ах! тщетно смертны мнят в надменье, Что в век их зданья не падут, Что титл и славы расширенье Потомки в надписях прочтут. Увы! вся власть и честь земная Минует с нами, будто тень: Затмит лишь солнце тьма нощная, Где звук?— Где блеск?— Где светлый день? Где скиптр,— коль только добродетель Не освещала жизни путь, И хвал тщеславье лишь содетель, По нас которыя поют? Ах! глупому равны мы стаду, Косой что гонит к гробу смерть: В ней праведник один в награду Удобен утро жизни зреть. Не вечно бездна дух обымет, Но он её переживет. Господь мою как душу примет, И облечет бессмертья в свет: Воззрит она на долгоденство Тогда, без зависти, того, Кто честь, богатство, благоденство Умножил дому своего. По смерти не возьмет с собою Никто вещей своих драгих, Блаженной жизнью здесь святою Блажится меж духов благих: А естьли здесь не освятится И в злобе век свой проведет, Между благими не вселится, Его не облистает свет. От нашей воли то зависит, Чтоб здесь и там блаженным быть, Себя унизить, иль возвысить, Погребсть во тьме, иль осветить; На вышней степени мы власти Свою теряем высоту: В порочные упадший страсти Подобен человек скоту.

Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю. Как роза, ты нежна, как ангел, хороша; Приятна, как любовь; любезна, как душа; Ты лучше всех похвал — тебя я обожаю. Нарядом мнят придать красавице приятство. Но льзя ль алмазами милей быть дурноте? Прелестнее ты всех в невинной простоте — Теряет на тебе сияние богатство. Лилеи на холмах в груди твоей блистают, Зефиры кроткие во нрав тебе даны, Долинки на щеках — улыбки зарь, весны; На розах уст твоих — соты благоухают. Как по челу власы ты рассыпаешь черны, Румяная заря глядит из темных туч; И понт как голубой пронзает звездный луч, Так сердца глубину провидит взгляд твой скромный. Но я ль, описывать красы твои дерзая, Все прелести твои изобразить хочу? Чем больше я прельщен, тем больше я молчу: Собор в тебе утех, блаженство вижу рая! Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время! Счастливее того, кто нравится тебе. В благополучии кого сравню себе, Когда златых оков твоих несть буду бремя?

Не лобызай меня так страстно, Так часто, нежный, милый друг! И не нашептывай всечасно Любовных ласк своих мне в слух; Не падай мне на грудь в восторгах, Обняв меня, не обмирай. Нежнейшей страсти пламя скромно; А ежели чрез меру жжет, И удовольствий чувство полно,- Погаснет скоро и пройдет. И, ах! тогда придет вмиг скука, Остуда, отвращенье к нам. Желаю ль целовать стократно, Но ты целуй меня лишь раз, И то пристойно, так, бесстрастно, Без всяких сладостных зараз, Как брат сестру свою целует: То будет вечен наш союз.

Хоть вся теперь природа дремлет, Одна моя любовь не спит; Твои движенья, вздохи внемлет И только на тебя глядит. Приметь мои ты разговоры, Помысль о мне наедине; Брось на меня приятны взоры И нежностью ответствуй мне. Единым отвечай воззреньем И мысль свою мне сообщи: Что с тем сравнится восхищеньем, Как две сольются в нас души? Представь в уме сие блаженство И ускоряй его вкусить: Любовь лишь с божеством равенство Нам может в жизни сей дарить.

Спустил седой Эол Борея* С цепей чугунных из пещер; Ужасные крыла расширя, Махнул по свету богатырь; Погнал стадами воздух синий, Сгустил туманы в облака, Давнул — и облака расселись, Пустился дождь и восшумел. Уже румяна Осень носит Снопы златые на гумно, И роскошь винограду просит Рукою жадной на вино. Уже стада толпятся птичьи, Ковыль сребрится по степям; Шумящи красно-желты листья Расстлались всюду по тропам... Огонь, в волнах не угасимый, Очаковские стены жрет; Пред ними росс непобедимый И в мраз зелены лавры жнет; Седые бури презирает, На льды, на рвы, на гром летит, В водах и в пламе помышляет: Или умрет, иль победит. Эол — в мифах Греции владыка всех ветров. Борей — грозный бог ветра северного. Плененные жизнелюбием, красотой и богатством греческой мифологии, русские поэты XVIII столетия часто упоминали в своих стихах античных богов, которых проповедники мрачного христианства считали языческими, отвергали.
Разгромив турецкую гребную флотилию, адмирал Ушаков помог суворовской пехоте прочно блокировать Очаков, укрепленный турками при помощи французских инженеров; русские солдаты и матросы взяли крепость 6 декабря 1788 года.

Какое гордое творенье, Хвост пышно расширяя свой, Черно-зелены в искрах перья Со рассыпною бахромой Позадь чешуйной груди кажет, Как некий круглый, дивный щит? Лазурно-сизы-бирюзовы На каждого конце пера, Тенисты круги, волны новы Струиста злата и сребра: Наклонит — изумруды блещут! Повернет — яхонты горят! Не то ли славный царь пернатый? Не то ли райска птица Жар, Которой столь убор богатый Приводит в удивленье тварь? Где ступит — радуги играют! Где станет — там лучи вокруг! Конечно, сила и паренье Орлиные в ее крылах, Глас трубный, лебедино пенье В ее пресладостных устах; А пеликана добродетель В ее и сердце и душе! Но что за чудное явленье? Я слышу некий странный визг! Сей Феникс опустил вдруг перья, Увидя гнусность ног своих.— О пышность! как ты ослепляешь! И барин без ума — павлин.

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный, Металлов тверже он и выше пирамид; Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный, И времени полет его не сокрушит. Так!— весь я не умру, но часть меня большая, От тлена убежав, по смерти станет жить, И слава возрастет моя, не увядая, Доколь славянов род вселенна будет чтить. Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных, Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал; Всяк будет помнить то в народах неисчетных, Как из безвестности я тем известен стал, Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы возгласить, В сердечной простоте беседовать о Боге И истину царям с улыбкой говорить. О муза! возгордись заслугой справедливой, И презрит кто тебя, сама тех презирай; Непринужденною рукой неторопливой Чело твое зарей бессмертия венчай.

Белокурая Параша, Сребророзова лицом, Коей мало в свете краше Взором, сердцем и умом. Ты, которой повторяет Звучну арфу нежный глас, Как Палаша ударяет В струны, утешая нас. Встань, пойдем на луг широкой, Мягкий, скатистый, к прудам; Там под сенью древ далекой Сядем, взглянем по струям: Как, скользя по ним, сверкает Луч от царских теремов, Звезды, солнцы рассыпает По теням между кустов. Как за сребряной плотицей Линь златой по дну бежит; За прекрасною девицей, За тобой, Амур летит.

Достигнул страшный слух ко мне, Что стал ты лжив и лицемерен; В твоей отеческой стране, О льстец! мне сделался неверен. Ты нежности, которы мне Являл любви твоей в огне, Во страсти новой погружаешь; О мне не мнишь, не говоришь, Другой любовь свою даришь, Меня совсем позабываешь. Те речи, те слова в устах, Меня которые ласкали; Те тайны взгляды во очах, Которые меня искали; Те вздохи пламенной любви; Те нежны чувствия в крови; То сердце, что меня любило; Душа, которая жила, Чтоб я душой ее была,— Ах! все, все, все мне изменило! Кого ж на свете почитать За справедливого возможно, Когда и ты уж уверять Меня не постыдился ложно? Ты бог мой был, ты клятву дал, Ты ныне клятву ту попрал.— О льстец! в злых хитростях отменной! Но нет, не клятве сей — Я верила душе твоей, Судивши по своей влюбленной. К несчастию тому, что мне Ты стал толико вероломен, Любви неистовой в огне, Я слышу, до того нескромен, Что, клятвы, славу, честь На жертву не страшась принесть, Все — говорят — сказал подробно, Как мной любим ты страстно был.— Любя, любви кто изменил, В том сердце все на злость способно. А кто один хоть только раз Бессовестен быть смел душею, Тот всякий день, тот всякий час Быть может вечно вреден ею. Так ты, так ты таков-то лют!— Ах нет!— Средь самых тех минут, Когда тебя я ненавижу, Когда тобою скорбь терплю, С тобой я твой порок люблю, В тебе еще все прелесть вижу. Мой свет! коль ты ко мне простыл, Когда тебе угодно стало, Чтоб сердце, кое ты любил, Тебя уж больше не прельщало,— Так в те мне скучные часы, Как зришь уж не во мне красы, Не мне приятностьми лаская, Сидишь с прелестницей своей, Отраду дай душе моей, Меня хоть в мыслях вображая. Представь уста,— отколь любовь Любовными ты пил устами; Представь глаза,— миг каждый вновь Отколь мой жар ты зрел очами; Вообрази тот вид лица, Что всех тебе царей венца И всех приятней был вселенной.— Ах! вид, тот вид уже не сей: Лишенная любви твоей, Я зрю себя всего лишенной. Жалей о мне,— и за любовь Оставленной твоей любезной,— Прошу, не проливай ты кровь, Одной пожертвуй каплей слезной, Поплачь и потужи стеня. Иль хоть обманывай меня, Скажи, что ты нелицемерен, Скажи,— и прекрати злой слух. Дражайший мой любовник, друг! Коль можно, сделайся мне верен.

Оставя беспокойство в граде И всё, смущает что умы, В простой приятельской прохладе Свое проводим время мы. Невинны красоты природы По холмам, рощам, островам, Кустарники, луга и воды - Приятная забава нам. Мы положили меж друзьями Законы равенства хранить; Богатством, властью и чинами Себя отнюдь не возносить. Но если весел кто, забавен, Любезнее других тот нам; А если скромен, благонравен, Мы чтим того не по чинам, Нас не касаются раздоры, Обидам места не даем; Но, души всех, сердца и взоры Совокупя, веселье пьем. У нас не стыдно и герою Повиноваться красотам; Всегда одной дышать войною Прилично варварам, не нам. У нас лишь для того собранье, Чтоб в жизни сладость почерпать; Любви и дружества желанье - Между собой цветы срывать. Кто ищет общества, согласья, Приди повеселись у нас; И то для человека счастье, Когда один приятен час.

Не сожигай меня, Пламида, Ты тихим голубым огнем Очей твоих; от их я вида Не защищусь теперь ничем. Хоть был бы я царем вселенной, Иль самым строгим мудрецом,- Приятностью, красой сраженный, Твоим был узником, рабом. Всё: мудрость, скипетр и державу Я отдал бы любви в залог, Принес тебе на жертву славу И у твоих бы умер ног. Но, слышу, просишь ты, Пламида, В задаток несколько рублей: Гнушаюсь я торговли вида, Погас огонь в душе моей.

Из-за облак месяц красный Встал и смотрится в реке, Сквозь туман и мрак ужасный Путник едет в челноке. Блеск луны пред ним сверкает, Он гребег сквозь волн и тьму; Мысль веселье вображает, Берег видится ему. Но челнок вдруг погрузился, Путник мрачну пьет волну; Сколь ни силился, ни бился, Камнем вниз пошел ко дну. Се вид жизни скоротечной! Сколь надежда нам ни льсти, Все потонем в бездне вечной, Дружба и любовь, прости!

Утешь поклоном горделивца, Уйми пощечиной сварливца, Засаль подмазкой скрып ворот, Заткни собаке хлебом рот,- Я бьюся об заклад, Что все четыре замолчат.

Шекснинска стерлядь золотая, Каймак и борщ уже стоят; В графинах вина, пунш, блистая То льдом, то искрами, манят; С курильниц благовоньи льются, Плоды среди корзин смеются, Не смеют слуги и дохнуть, Тебя стола вкруг ожидая; Хозяйка статная, младая Готова руку протянуть. Приди, мой благодетель данный, Творец чрез двадцать лет добра! Приди — и дом, хоть не нарядный, Без резьбы, злата и сребра, Мой посети; его богатство — Приятный только вкус, опрятство И твердый мой, нельстивый нрав; Приди от дел попрохладиться, Поесть, попить, повеселиться, Без вредных здравию приправ. Не чин, не случай и не знатность На русский мой простой обед Я звал, одну благоприятность; А тот, кто делает мне вред, Пирушки сей не будет зритель. Ты, ангел мой, благотворитель! Приди — и насладися благ; А вражий дух да отженется, Моих порогов не коснется Ничей недоброхотный шаг! Друзьям моим я посвящаю, Друзьям и красоте сей день; Достоинствам я цену знаю И знаю то, что век наш тень; Что лишь младенчество проводим — Уже ко старости подходим, И смерть к нам смотрит чрез забор. Увы!— то как не умудриться Хоть раз цветами не увиться И не оставить мрачный взор? Слыхал, слыхал я тайну эту, Что иногда грустит и царь; Ни ночь, ни день покоя нету, Хотя им вся покойна тварь. Хотя он громкой славой знатен, Но, ах!— и трон всегда ль приятен Тому, кто век свой в хлопотах? Тут зрит обман, там зрит упадок: Как бедный часовой тот жалок, Который вечно на часах! Итак, доколь еще ненастье Не помрачает красных дней, И приголубливает счастье, И гладит нас рукой своей; Доколе не пришли морозы, В саду благоухают розы, Мы поспешим их обонять. Так! будем жизнью наслаждаться И тем, чем можем, утешаться, По платью ноги протягать. А если ты иль кто другие Из званых милых мне гостей, Чертоги предпочтя златые И яствы сахарны царей, Ко мне не срядитесь откушать,— Извольте мой вы толк послушать; Блаженство не в лучах порфир, Не в вкусе яств, не в неге слуха, Но в здравье и спокойстве духа,— Умеренность есть лучший пир.

Не умел я притворяться, На святого походить, Важным саном надуваться И философа брать вид: Я любил чистосердечье, Думал нравиться лишь им, Ум и сердце человечье Были гением моим. Если я блистал восторгом, С струн моих огонь летел. Не собой блистал я - богом; Вне себя я бога пел. Если звуки посвящались Лиры моея царям,- Добродетельми казались Мне они равны богам. Если за победы громки Я венцы сплетал вождям,- Думал перелить в потомки Души их и их детям. Если где вельможам властным Смел я правду брякнуть в слух,- Мнил быть сердцем беспристрастным Им, царю, отчизне друг. Если ж я и суетою Сам был света обольщен,- Признаюся, красотою Быв плененным, пел и жен. Словом, жег любви коль пламень, Падал я, вставал в мой век. Брось, мудрец! на гроб мой камень, Если ты не человек.

Приди ко мне, Пленира, В блистании луны, В дыхании зефира, Во мраке тишины! Приди в подобье тени, В мечте иль легком сне, И, седши на колени, Прижмися к сердцу мне; Движения исчисли, Вздыхания измерь, И все мои ты мысли Проникни и поверь,- Хоть острый серп судьбины Моих не косит дней, Но нет уж половины Во мне души моей. Я вижу, ты в тумане Течешь ко мне рекой! Пленира на диване Простерлась надо мной, И легким осязаньем Уст сладостных твоих, Как ветерок дыханьем, В объятиях своих Меня ты утешаешь И шепчешь нежно вслух: "Почто так сокрушаешь Себя, мой милый друг? Нельзя смягчить судьбину, Ты сколько слез ни лей; Миленой половину Займи души твоей".

В прекрасный майский день, В час ясныя погоды, Как всюду длинна тень, Ложась в стеклянны воды, В их зеркале брегов Изображала виды; И как между столпов И зданиев Фемиды, Сооруженных ей Героев росских в славу, При гласе лебедей, В прохладу и забаву, Вечернею порой От всех уединяясь, С Пленирою младой Мы, в лодочке катаясь, Гуляли в озерке; Она в корме сидела, А посредине я. За нами вслед летела Жемчужная струя, Кристалл шумел от весел: О, сколько с нею я В прогулке сей был весел! Любезная моя,- Я тут сказал,- Пленира! Тобой пленен мой дух, Ты дар всего мне мира. Взгляни, взгляни вокруг, И виждь - красы природы Как бы стеклись к нам вдруг: Сребром сверкают воды, Рубином облака, Багряным златом кровы; Как огненна река, Свет ясный, пурпуровый Объял все воды вкруг; Смотри в них рыб плесканье, Плывущих птиц на луг И крыл их трепетанье. Весна во всех местах Нам взор свой осклабляет, В зеленых муравах Ковры нам подстилает; Послушай рога рев, Там эха хохотанье; Тут шепоты ручьев, Здесь розы воздыханье! Се ветер помавал Крылами тихо слуху. Какая пища духу!- В восторге я сказал,- Коль красен взор природы И памятников вид, Они где зрятся в воды, И соловей сидит Где близ и воспевает, Зря розу иль зарю! Он будто изъявляет И богу и царю Свое благодаренье: Царю - за память слуг; Творцу - что влил стремленье К любви всем тварям в дух. И ты, сидя при розе, Так, дней весенних сын, Пой, Карамзин!- И в прозе Глас слышен соловьин.

Хвала Всевышнему Владыке! Великость Он явил свою: Вельмож меня поставил в лике, Да чудеса Его пою. Пришли, пришли те дни святые, Да правый суд я покажу, Колеблемы столпы земные Законом Божьим утвержу. Скажу я грешным: — не грешите; Надменным — не вздымайте рог; В безумии не клевещите, Несправедлив что будто Бог. От запада и от востока, От гор, пустыней и морей Нет человека без порока, Без слабостей и без страстей. Но Бог есть судия единый, Владыка и правитель всех; Он сих возносит на вершины, А понижает долу тех. Вина багряна чаша цельна, Из коей сладки перлы бьют, В его руке всем растворенна: Но дрожди грешники пиют. От арфы радость да прольется В хваление Тебе, мой Бог! Неправых выя да согнется, А правых вознесется рог!

Неизбежным нашим роком Расстаешься ты со мной. Во стенании жестоком Я прощаюся с тобой. Обливаяся слезами, Скорби не могу снести; Не могу сказать словами - Сердцем говорю: прости! Руки, грудь, уста и очи Лобызаю у тебя. Нету силы, нету мочи Отделиться от тебя: Лобызаю, умираю, Тебе душу отдаю, Иль из уст твоих желаю Душу взять с собой твою.

Вот красно-розово вино, За здравье выпьем жен румяныx. Как сердцу сладостно оно Нам с поцелуем уст багряныx! Ты тож румяна, xороша, - Так поцелуй меня, душа! Вот черно-тинтово вино, За здравье выпьем чернобровыx. Как сердцу сладостно оно Нам с поцелуем уст пунцовыx! Ты тож, смуглянка, xороша,- Так поцелуй меня, душа! Вот злато-кипрское вино, За здравье выпьем светловласыx, Как сердцу сладостно оно Нам с поцелуем уст прекрасныx! Ты тож, белянка, xороша,- Так поцелуй меня, душа! Вот слезы ангельски вино, За здравье выпьем жен мы нежныx. Как сердцу сладостно оно Нам с поцелуем уст любезныx! Ты тож нежна и xороша,- Так поцелуй меня, душа!

Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы.

Веселонравная, младая, Нелицемерная, простая, Подруга Флаккова и дщерь Природой данного мне смысла! Приди ко мне, приди теперь, О Муза! славить Решемысла. Приди, иль в облаке спустися, Или хоть в санках прикатися На легких, резвых, шестерней, Оленях белых, златорогих, Как ездят барыни зимой В странах сибирских, хладом строгих. Приди, и на своей свиреле Не оного пой мужа, древле Служившего царице той, Которая в здоровье малом Блистала славой и красой Под соболиным одеялом. Но пой, ты пой здесь Решемысла, Великого вельможу смысла, Наперсника царицы сей, Которая сама трудится Для блага области своей И спать в полудни не ложится. Которая законы пишет, Любовию к народу дышит, Пленит соседей без оков, Военны отвращая звуки; Дарит и счастье и покров И не сидит поджавши руки. Сея царицы всепочтенной, Великой, дивной, несравненной Сотрудников достойно чтить; Достойно честью и хвалами Ее вельмож превозносить И осыпать их вкруг цветами. Ты, Муза! с самых древних веков Великих, сильных человеков Всегда умела поласкать; Ты можешь в былях, небылицах И в баснях правду представлять,- Представь мне Решемысла в лицах. Скажи, скажи о сем герое: Каков в войне, каков в покое, Каков умом, каков душой, Каков и всякими делами? Скажи, и ничего не скрой - Не хочешь прозой, так стихами. Бывали прежде дни такие, Что люди самые честные Страшилися близ трона быть, Любимцев царских убегали, И не могли тех змей любить, Которые их кровь сосали. А он, хоть выше всех главою, Как лавр цветет над муравою, Но всюду всем бросает тень: Одним он мил, другим любезен; Едва прохаживал ли день, Кому бы не был он полезен. Иной ползет, как черепаха, Другому мил топор да плаха, А он парит как бы орел, И всё с высот далече видит; Он в сердце злобы не имел И даже мухи не обидит. Он сердцем царский трон объемлет, Душой народным нуждам внемлет, И правду между их хранит; Отечеству он верно служит, Монаршу волю свято чтит, А о себе никак не тужит. Не ищет почестей лукавством, Мздоимным не прельщен богатством, Не жаждет тщетно сан носить; Но тщится тем себя лишь славить, Что любит он добро творить И может счастие доставить. Закону божию послушен, Чувствителен, великодушен, Не горд, не подл и не труслив, К себе строжае, чем к другому, К поступкам хитрым не ревнив, Идет лишь по пути прямому. Не празден, не ленив, а точен; В делах и скор и беспорочен, И не кубарит кубарей; Но столько же велик и дома, В деревне, хижине своей, Как был когда метатель грома. Глубок, и быстр, и тих, и сметлив, При всей он важности приветлив, При всей он скромности шутлив; В миру он кажется роскошен; Но в самой роскоши ретив, И никогда он не оплошен. Хотя бы возлежал на розах, Но в бурях, зноях и морозах - Готов он с лона неги встать; Готов среди своей забавы Внимать, судить, повелевать И молнией лететь в храм славы. Друг честности и друг Минервы, Восшед на степень к трону первый, И без подпор собою тверд; Ходить умеет по паркету И, устремяся славе вслед, Готовить мир и громы свету. Без битв, без браней побеждает, Искусство уловлять он знает; Своих, чужих сердца пленит. Я слышу плеск ему сугубый: Он вольность пленникам дарит, Героям шьет коты да шубы. Но, Муза! вижу, ты лукава: Ты хочешь быть пред светом права, Ты Решемысловым лицом Вельможей должность представляешь,- Конечно, ты своим пером Хвалить достоинства лишь знаешь.

Зрел ли ты, певец Тииский! Как в лугу весной бычка Пляшут девушки российски Под свирелью пастушка? Как, склонясь главами, ходят, Башмаками в лад стучат, Тихо руки, взор поводят И плечами говорят? Как их лентами златыми Челы белые блестят, Под жемчугами драгими Груди нежные дышат? Как сквозь жилки голубые Льется розовая кровь, На ланитах огневые Ямки врезала любовь? Как их брови соболины, Полный искр соколий взгляд, Их усмешка - души львины И орлов сердца разят? Коль бы видел дев сих красных, Ты б гречанок позабыл И на крыльях сладострастных Твой Эрот прикован был.

Счастлив, подобится в блаженстве тот богам, Кто близ тебя сидит и по тебе вздыхает, С тобой беседует, тебе внимает сам И сладкою твоей улыбкой тайно тает. Я чувствую тот миг, когда тебя с ним зрю, Тончайший огнь и мраз, из жил текущий в жилы; В восторгах сладостных вся млею, вся горю. Ни слов не нахожу, ни голоса, ни силы. Густая темна мгла мой взор объемлет вкруг, Не слышу ничего, не вижу и не знаю; В оцепенении едва дышу — и вдруг, Лишенна чувств, дрожу, бледнею,— умираю.

Тихий, милый ветерочек, Коль порхнешь ты на любезну, Как вздыханье ей в ушко шепчи; Если спросит, чье?- молчи. Чистый, быстрый ручеечек, Если встретишь ты любезну, Как слезинка ей в лицо плещи; Если спросит, чья?– молчи. Ясный, ведренный денечек, Как осветишь ты любезну, Взглядов пламенных ей брось лучи; Если спросит, чьи?- молчи. Темный, миртовый лесочек, Как сокроешь ты любезну, Тихо веткой грудь ей щекочи; Если спросит, кто?- молчи.

Что ты заводишь песню военну Флейте подобно, милый снигирь? С кем мы пойдем войной на Гиену? Кто теперь вождь наш? Кто богатырь? Сильный где, храбрый, быстрый Суворов? Северны громы в гробе лежат. Кто перед ратью будет, пылая, Ездить на кляче, есть сухари; В стуже и в зное меч закаляя, Спать на соломе, бдеть до зари; Тысячи воинств, стен и затворов С горстью россиян все побеждать? Быть везде первым в мужестве строгом; Шутками зависть, злобу штыком, Рок низлагать молитвой и богом, Скиптры давая, зваться рабом; Доблестей быв страдалец единых, Жить для царей, себя изнурять? Нет теперь мужа в свете столь славна: Полно петь песню военну, снигирь! Бранна музыка днесь не забавна, Слышен отвсюду томный вой лир; Львиного сердца, крыльев орлиных Нет уже с нами!- что воевать?

На холме, сквозь зеленой рощи, При блеске светлого ручья, Под кровом тихой майской нощи Вдали я слышу соловья. По ветрам легким, благовонным То свист его, то звон летит, То, шумом заглушаем водным, Вздыханьем сладостным томит. Певец весенних дней пернатый, Любви, свободы и утех! Твой глас отрывный, перекаты От грома к нежности, от нег Ко плескам, трескам и перунам, Средь поздних, ранних красных зарь, Раздавшись неба по лазурям, В безмолвие приводят тварь. Молчит пустыня, изумленна, И ловит гром твой жадный слух, На крыльях эха раздробленна Пленяет песнь твоя всех дух. Тобой цветущий дол смеется, Дремучий лес пускает гул; Река бегущая чуть льется, Стоящий холм чело нагнул. И, свесясь со скалы кремнистой, Густокудрява мрачна ель Напев твой яркий, голосистой И рассыпную звонку трель, Как очарованна, внимает. Не смеет двигнуться луна И свет свой слабо ниспускает; Восторга мысль моя полна! Какая громкость, живость, ясность В созвучном пении твоем, Стремительность, приятность, каткость Между колен и перемен! Ты щелкаешь, крутишь, поводишь, Журчишь и стонешь в голосах; В забвенье души ты приводишь И отзываешься в сердцах. О! если бы одну природу С тобою взял я в образец, Воспел богов, любовь, свободу,— Какой бы славный был певец! В моих бы песнях жар и сила И чувствы были вместо слов; Картину, мысль и жизнь явила Гармония моих стихов. Тогда б, подобно Тимотею*, В шатре персидском я возлег И сладкой лирою моею Царево сердце двигать мог; То вспламеня любовной страстью, К Таисе бы его склонял; То, возбудя грозой, напастью, Копье ему на брань вручал. Тогда бы я между прудами На мягку мураву воссел И арфы с тихими струнами Приятность сельской жизни пел; Тогда бы нимфа мне внимала, Боясь в зерцало вод взглянуть; Сквозь дымку бы едва дышала Ее высока, нежна грудь. Иль храбрых россиян делами Пленясь бы, духом возлетал, Героев полк над облаками В сиянье звезд я созерцал; О! коль бы их воспел я сладко, Гремя поэзией моей Отважно, быстро, плавно, кратко, Как ты, о дивный соловей! * Тимотей — музыкант Александра Македонского.

I Соломон (один) Зима уж миновала: Ни дождь, ни снег нейдет; Земля зеленой стала, Синь воздух, луг цветет. Все взгляд веселый мещет, Жизнь новую все пьет; Ливан по кедрам блещет, На листьях липы мед. Птиц нежных воздыханье Несется сквозь листов; Любовь их, лобызанье Вьет гнезда для птенцов. Шиповый запах с луга Дыхает ночь и день,— Приди ко мне, подруга, Под благовонну тень! Приди плениться пеньем Небес, лесов, полей, Да слухом и виденьем Вкушу красы твоей. О! коль мне твой приятный Любезен тихий вид, А паче, ароматный Как вздох ко мне летит. II ИХ ПЕРЕКЛИК Суламита Скажи, о друг души моей! Под коей миртой ты витаешь? Какой забавит соловей? Где кедр, под коим почиваешь? Соломон Когда не знаешь ты сего, Пастушка милая, овечек Гони ты стада твоего На двор, что в роще между речек. Суламита Скажи, какой из всех цветов Тебе прекрасней, благовонней? Чтоб не искать меж пастухов Тебя,— и ты б был мной довольней. Соломон Как в дом войдешь, во всех восторг Вдохнешь ты там своей красою; Введет царь деву в свой чертог, Украсит ризой золотою. Суламита Мне всякий дом без друга пуст. Мой друг прекрасен, млад, умилен; Как на грудях он розы куст, Как виноград, он крепок, силен. Соломон Моей младой подруги вид Всех возвышенней жен, прекрасней. Суламита Как горлик на меня он зрит,— В самой невинности всех страстней. Соломон Она мила,— тенистый верх И кедр на брачный одр к нам клонит. Суламита Он мил,— и нам любовь готовит В траве душистой тьму утех. III Суламита (одна) Сколь милый мой прекрасен! Там, там вон ходит он. Лицем — как месяц ясен; Челом — в зарях Сион. С главы его струятся Волн желтые власы; С венца, как с солнца, зрятся Блистающи красы. Сколь милый мой прекрасен! Взор тих — как голубин; Как арфа, доброгласен; Как огнь, уста; как крин, Цветут в ланитах розы; Приятности в чертах, Как май, прогнав морозы, Смеются на холмах. Сколь милый мой прекрасен! Тимпана звучный гром Как с гуслями согласен, Так он со мной во всем. Но где мой друг любезный? Где сердца моего Супруг? Вняв глас мой слезный, Сыщите мне его. Сколь милый мой прекрасен! Пошел он в сад цветов. Но вечер уж ненастен, Рвет розы, знать, с кустов. Ах! нет со мной,— ищите, Все кличьте вы его, Мне душу возвратите,— Умру я без него. IV Соломон и Суламита (вместе) Положим на души печать, В сердцах союзом утвердимся, Друг друга будем обожать, В любви своей не пременимся. Хор дев Любовь сердцам, Как мед, сладка; Любовь душам, Как смерть, крепка. Соломон и Суламита (вместе) Лишь ревность нам страшна, ужасна, Как пламя яро ада, мрачна. Хор Любовь сердцам, Как мед, сладка; Любовь душам, Как смерть, крепка. Соломон и Суламита (вместе) Вода не может угасить Взаимна пламени любови, Хор Любовь сердцам, Как мед, сладка; Любовь душам, Как смерть, крепка. Соломон и Суламита (вместе) Лишь ревность нам страшна, ужасна. Как пламя яро ада, мрачна. Хор Любовь сердцам, Как мед, сладка; Любовь душам, Как смерть, крепка.¹

Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды! Которой мудрость несравненна Открыла верные следы Царевичу младому Хлору Взойти на ту высоку гору, Где роза без шипов растет, Где добродетель обитает,- Она мой дух и ум пленяет, Подай найти ее совет. Подай, Фелица! наставленье: Как пышно и правдиво жить, Как укрощать страстей волненье И счастливым на свете быть? Меня твой голос возбуждает, Меня твой сын препровождает; Но им последовать я слаб. Мятясь житейской суетою, Сегодня властвую собою, А завтра прихотям я раб. Мурзам твоим не подражая, Почасту ходишь ты пешком, И пища самая простая Бывает за твоим столом; Не дорожа твоим покоем, Читаешь, пишешь пред налоем И всем из твоего пера Блаженство смертным проливаешь; Подобно в карты не играешь, Как я, от утра до утра. Не слишком любишь маскарады, А в клоб не ступишь и ногой; Храня обычаи, обряды, Не донкишотствуешь собой; Коня парнасска не седлаешь, К духам в собранье не въезжаешь, Не ходишь с трона на Восток; Но кротости ходя стезею, Благотворящею душою, Полезных дней проводишь ток. А я, проспавши до полудни, Курю табак и кофе пью; Преобращая в праздник будни, Кружу в химерах мысль мою: То плен от персов похищаю, То стрелы к туркам обращаю; То, возмечтав, что я султан, Вселенну устрашаю взглядом; То вдруг, прельщаяся нарядом, Скачу к портному по кафтан. Или в пиру я пребогатом, Где праздник для меня дают, Где блещет стол сребром и златом, Где тысячи различных блюд: Там славный окорок вестфальской, Там звенья рыбы астраханской, Там плов и пироги стоят, Шампанским вафли запиваю; И все на свете забываю Средь вин, сластей и аромат. Или средь рощицы прекрасной В беседке, где фонтан шумит, При звоне арфы сладкогласной, Где ветерок едва дышит, Где все мне роскошь представляет, К утехам мысли уловляет, Томит и оживляет кровь; На бархатном диване лежа, Младой девицы чувства нежа, Вливаю в сердце ей любовь. Или великолепным цугом В карете англинской, златой, С собакой, шутом или другом, Или с красавицей какой Я под качелями гуляю; В шинки пить меду заезжаю; Или, как то наскучит мне, По склонности моей к премене, Имея шапку набекрене, Лечу на резвом бегуне. Или музыкой и певцами, Органом и волынкой вдруг, Или кулачными бойцами И пляской веселю мой дух; Или, о всех делах заботу Оставя, езжу на охоту И забавляюсь лаем псов; Или над невскими брегами Я тешусь по ночам рогами И греблей удалых гребцов. Иль, сидя дома, я прокажу, Играя в дураки с женой; То с ней на голубятню лажу, То в жмурки резвимся порой; То в свайку с нею веселюся, То ею в голове ищуся; То в книгах рыться я люблю, Мой ум и сердце просвещаю, Полкана и Бову читаю; За библией, зевая, сплю. Таков, Фелица, я развратен! Но на меня весь свет похож. Кто сколько мудростью ни знатен, Но всякий человек есть ложь. Не ходим света мы путями, Бежим разврата за мечтами. Между лентяем и брюзгой, Между тщеславья и пороком Нашел кто разве ненароком Путь добродетели прямой. Нашел,- но льзя ль не заблуждаться Нам, слабым смертным, в сем пути, Где сам рассудок спотыкаться И должен вслед страстям идти; Где нам ученые невежды, Как мгла у путников, тмят вежды? Везде соблазн и лесть живет, Пашей всех роскошь угнетает.- Где ж добродетель обитает? Где роза без шипов растет? Тебе единой лишь пристойно, Царевна! свет из тьмы творить; Деля Хаос на сферы стройно, Союзом целость их крепить; Из разногласия согласье И из страстей свирепых счастье Ты можешь только созидать. Так кормщик, через понт плывущий, Ловя под парус ветр ревущий, Умеет судном управлять. Едина ты лишь не обидишь, Не оскорбляешь никого, Дурачествы сквозь пальцы видишь, Лишь зла не терпишь одного; Проступки снисхожденьем правишь, Как волк овец, людей не давишь, Ты знаешь прямо цену их. Царей они подвластны воле,- Но богу правосудну боле, Живущему в законах их. Ты здраво о заслугах мыслишь, Достойным воздаешь ты честь, Пророком ты того не числишь, Кто только рифмы может плесть, А что сия ума забава Калифов добрых честь и слава. Снисходишь ты на лирный лад: Поэзия тебе любезна, Приятна, сладостна, полезна, Как летом вкусный лимонад. Слух идет о твоих поступках, Что ты нимало не горда; Любезна и в делах и в шутках, Приятна в дружбе и тверда; Что ты в напастях равнодушна, А в славе так великодушна, Что отреклась и мудрой слыть. Еще же говорят неложно, Что будто завсегда возможно Тебе и правду говорить. Неслыханное также дело, Достойное тебя одной, Что будто ты народу смело О всем, и въявь и под рукой, И знать и мыслить позволяешь, И о себе не запрещаешь И быль и небыль говорить; Что будто самым крокодилам, Твоих всех милостей зоилам, Всегда склоняешься простить. Стремятся слез приятных реки Из глубины души моей. О! коль счастливы человеки Там должны быть судьбой своей, Где ангел кроткий, ангел мирной, Сокрытый в светлости порфирной, С небес ниспослан скиптр носить! Там можно пошептать в беседах И, казни не боясь, в обедах За здравие царей не пить. Там с именем Фелицы можно В строке описку поскоблить, Или портрет неосторожно Ее на землю уронить. Там свадеб шутовских не парят, В ледовых банях их не жарят, Не щелкают в усы вельмож; Князья наседками не клохчут, Любимцы въявь им не хохочут И сажей не марают рож. Ты ведаешь, Фелица! правы И человеков и царей; Когда ты просвещаешь нравы, Ты не дурачишь так людей; В твои от дел отдохновеньи Ты пишешь в сказках поученьи И Хлору в азбуке твердишь: "Не делай ничего худого, И самого сатира злого Лжецом презренным сотворишь". Стыдишься слыть ты тем великой, Чтоб страшной, нелюбимой быть; Медведице прилично дикой Животных рвать и кровь их лить. Без крайнего в горячке бедства Тому ланцетов нужны ль средства, Без них кто обойтися мог? И славно ль быть тому тираном, Великим в зверстве Тамерланом, Кто благостью велик, как бог? Фелицы слава, слава бога, Который брани усмирил; Который сира и убога Покрыл, одел и накормил; Который оком лучезарным Шутам, трусам, неблагодарным И праведным свой свет дарит; Равно всех смертных просвещает, Больных покоит, исцеляет, Добро лишь для добра творит. Который даровал свободу В чужие области скакать, Позволил своему народу Сребра и золота искать; Который воду разрешает И лес рубить не запрещает; Велит и ткать, и прясть, и шить; Развязывая ум и руки, Велит любить торги, науки И счастье дома находить; Которого закон, десница Дают и милости и суд.- Вещай, премудрая Фелица! Где отличен от честных плут? Где старость по миру не бродит? Заслуга хлеб себе находит? Где месть не гонит никого? Где совесть с правдой обитают? Где добродетели сияют?- У трона разве твоего! Но где твой трон сияет в мире? Где, ветвь небесная, цветешь? В Багдаде? Смирне? Кашемире? - Послушай, где ты ни живешь,- Хвалы мои тебе приметя, Не мни, чтоб шапки иль бешметя За них я от тебя желал. Почувствовать добра приятство Такое есть души богатство, Какого Крез не собирал. Прошу великого пророка, Да праха ног твоих коснусь, Да слов твоих сладчайша тока И лицезренья наслаждусь! Небесные прошу я силы, Да, их простря сафирны крылы, Невидимо тебя хранят От всех болезней, зол и скуки; Да дел твоих в потомстве звуки, Как в небе звезды, возблестят.

П ь я н ы й Сосед! на свете всё пустое: Богатство, слава и чины. А если за добро прямое Мечты быть могут почтены, То здраво и покойно жить, С друзьями время проводить, Красот любить, любимым быть, И с ними сладко есть и пить. Как пенится вино прекрасно! Какой в нем запах, вкус и цвет! Почто терять часы напрасно? Нальем, любезный мой сосед! Т р е з в ы й Сосед! на свете не пустое — Богатство, слава и чины; Блаженство сыщем в них прямое, Когда мы будем лишь умны, Привыкнем прямо честь любить, Умеренно, в довольстве жить, По самой нужде есть и пить,— То можем все счастливы быть. Пусть пенится вино прекрасно, Пусть запах в нем хорош и цвет; Не наливай ты мне напрасно: Не пью, любезный мой сосед. П ь я н ы й Гонялся я за звучной славой, Встречал я смело ядры лбом; Сей зверской упоен отравой, Я был ужасным дураком. Какая польза страшным быть, Себя губить, других мертвить, В убийстве время проводить? Безумно на убой ходить. Как пенится вино прекрасно! Какой в нем запах, вкус и цвет! Почто терять часы напрасно? Нальем, любезный мой сосед! Т р е з в ы й Гоняться на войне за славой И с ядрами встречаться лбом Велит тому рассудок здравый, Кто лишь рожден не дураком: Царю, отечеству служить, Чад, жен, родителей хранить, Себя от плена боронить — Священна должность храбрым быть! Пусть пенится вино прекрасно! Пусть запах в нем хорош и цвет; Не наливай ты мне напрасно: Не пью, любезный мой сосед. П ь я н ы й Хотел я сделаться судьею, Законы свято соблюдать,— Увидел, что кривят душою, Где должно сильных осуждать. Какая польза так судить? Одних щадить, других казнить И совестью своей шутить? Смешно в тенета мух ловить. Как пенится вино прекрасно! Какой в нем запах, вкус и цвет! Почто терять часы напрасно? Нальем, любезный мой сосед! Т р е з в ы й Когда судьба тебе судьею В судах велела заседать, Вертеться нужды нет душою, Когда не хочешь взяток брать. Как можно так и сяк судить, Законом правду тенетить И подкупать себя пустить? Судье злодеем страшно быть! Пусть пенится вино прекрасно, Пусть запах в нем хорош и цвет; Не наливай ты мне напрасно: Не пью, любезный мой сосед.

Послал я средь сего листочка Из мелких колец тонку нить, Искусная сия цепочка Удобна грудь твою покрыть. Позволь с нежнейшим дерзновеньем Обнять твою ей шею вкруг: Захочешь - будет украшеньем: Не хочешь - спрячь ее в сундук. Иной вить на тебя такую Наложит цепь, что - ax! - грузна. Обдумай мысль сию простую. Красавица! - и будь умна.

Возьми, египтянка, гитару, Ударь по струнам, восклицай: Исполнясь сладострастна жару, Твоей всех пляской восхищай. Жги души, огнь бросай в сердца От смуглого лица. Неистово, роскошно чувство, Нерв трепет, мление любви, Волшебное зараз искусство Вакханок древних оживи. Жги души, огнь бросай в сердца От смуглого лица. Как ночь — с ланит сверкай зарями, Как вихорь — прах плащом сметай, Как птица — подлетай крылами И в длани с визгом ударяй. Жги души, огнь бросай в сердца От смуглого лица. Под лесом нощию сосновым, При блеске бледныя луны, Топоча по доскам гробовым, Буди сон мертвой тишины. Жги души, огнь бросай в сердца От смуглого лица. Да вопль твой, эвоа! ужасный, Вдали мешаясь с воем псов, Лист повсюду гулы страшны, А сластолюбию — любовь. Жги души, огнь бросай в сердца От смуглого лица. Нет, стой, прелестница! довольно, Муз скромных больше не страши; Но плавно, важно, благородно, Как русска дева, пропляши. Жги души, огнь бросай в сердца И в нежного певца.

На розу сев, уснула Чечотка под цветком; Едва заря сверкнула Румяным огоньком, Проснулась, встрепенулась. Жемчужинки лежат, Скорлупка развернулась: Вкруг желты крошки спят, Глядят и ожидают Капль сребряной росы, Что им с листков стекают, Как солнечны красы. Самец, прижмясь у ветки, Тихохонько глядит. «Ты мил,— а больше детки, Чечотка говорит,— Лети и попекися Сыскать им червячков».— С тех пор, покой, простися! Он редко меж цветов.