Ай, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке крепко стянут узелок.
Крепко стянут да затянут милой ласковой моей -
Крепче поручней железных, крепче тягостных цепей.
Я гулял тогда на воле и ее любил, как свет.
Рано утром на прощанье завязала мне привет.
Полон силы неуемной, уезжал от милой я.
"Помни, солнце, мой любимый, я всегда, везде твоя!"
Ехал вольный, не доехал - угодил как раз в тюрьму,
Брошен в склеп зеленоватый, в ледяную полутьму.
Из углов смеются стены: "Посиди-ка тут один!"
Но, стряхнувши грусть усмешкой, им в ответ
приволья сын:
"Был один бы, кабы не был да со мною поясок,
А на этом поясочке да вот этот узелок.
Был один бы, каб не чуял, что любимая вот тут,
В самом сердце, где живые голоса гудят, поют.
Был один бы, каб не ведал, что тюрьма людей полна,
Что и в каменной неволе воля вольная вольна!"
Ах, мой синий, васильковый да шелковый поясок!
А на этом поясочке стянут милой узелок.
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.