Все стихи Леонида Мартынова
Читайте все стихи русского поэта Леонида Мартынова на одной странице.
» Быль
» Вода
» Вятичи
» Гномы
» Даты
» Дедал
» Душа
» Земля
» Историк
» Классики
» Книги
» Конверт
» Костер
» Кружева
» Ленин
» Лета
» Лето
» Листья
» Ложь
» Люди
» Мечта
» Мир
» Мир рифм
» Мороз
» Нить
» Норд-ост
» Ночь
» Ночью
» Ноябрь
» Олива
» Пейзаж
» Песни
» Поэзия
» Праздник
» Прятки
» Птицы
» Рифма
» Скоморох
» След
» Слова
» Страусы
» Судьба
» Тетрадь
» Томленье
» Трусы
» Удача
» Эхо
31 декабря 1950 года
Зима.
Снежинка на реснице,
И человеку детство снится,
Но уйма дел у человека,
И календарь он покупает,
И вдруг он видит:
Наступает
Вторая половина века.
Наступит...
Как она поступит?
— Ну, здравствуй!— скажет.—
Праздник празднуй!
И вместе с тем
Она наступит
На глотку
Разной
Мрази
Грязной.
Предвижу
Это наступленье
На всех отступников презренных!
Об этом,
Словно в исступленьи,
Декабрьский вихрь ревет в антеннах,
Звенит в зерне, шуршит в соломе,
Ломает хворост в буреломе...
...Двадцатый век на переломе!
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Ангелы спора
Ангел мира есть
И ангел мора,
Ангелы молчания на сборищах...
Я любуюсь
Ангелами спора,
Охраняющими бурно спорящих:
У единоборцев за плечами
Вьются эти ангелы-хранители,
От неясных доводов в печали,
Справедливых доводов ценители.
Бдят!
Но улетают,
Словно мухи,
Если пахнет спорами напрасными,
Потому что только злые духи
Притворяются на все согласными.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Баллада о композиторе Виссарионе Шебалине
Что,
Алеша,
Знаю я о Роне,
Что я знаю о Виссарионе,
О создателе пяти симфоний,
Славных опер и квартетов струнных?
Мне мерещатся
На снежном фоне
Очертанья лир чугунных.
Это
Не украшенья
На решетках консерваторий.
Это будто бы для устрашенья,
И, конечно, не для утешенья
Выли ветры на степном просторе
Между всяких гнутых брусьев-прутьев
Старых земледельческих орудий,
Чтобы вовсе к черту изогнуть их
Безо всяких музыкальных студий...
Пусть
Десятки
Музыкальных судий
Разберутся, как скрипели доски
Старых тротуаров деревянных
В городе, где шлялись мы, подростки...
Это были первые подмостки.
Школа.
Разумеется, и школа.
Но и этот скрип полозьев санных,
И собор — наискосок костела,
Возвышавшийся вблизи мечети,
Оглушая колокольным соло,
Да и крик муллы на минарете...
А из крепости, из старой кирки,
Плыли воздыхания органа.
Но гремели
В цирке
Барабаны,
Ролики скрипели в скетинг-ринге,
Стрекот шел из недр иллюзиона
И, уже совсем не по старинке,
Пели ремингтоны по конторам
В том безумном городе, в котором
Возникал талант Виссариона.
Старый мир!
Пузырился он, пухнул,
А потом рассыпался он, рухнул.
И уж если прозвучало глухо
Это эхо вздыбленного меха
И к чертям развеянного пуха,
То, конечно, уж определенно
Где-то в музыке Виссариона,
Чтоб внимало новому закону
Волосатое земное ухо.
Впрочем,
Музыка всегда бездонна.
Это значит —
Хвалят иль порочат —
Каждый в ней находит то, что хочет.
Хочет — сказки, хочет — были,
Крылья эльфов или крылья моли,
Колокол, рожок автомобиля...
Ведь свободны мы, как ветер в поле,
Ветер в поле, хоть и полном пыли,
Той, какую сами мы всклубили.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Баллада о Николае Рерихе
Я думаю
О Рерихе,
О том, как он попал
Проездом из Америки в Гоа и Каракал
Путем, судьбой измеренным, в Москву на тридцать дней,
Чтоб встретиться с Чичериным и Луначарским в ней.
В нем было что-то детское, как часто — в силачах.
Он в консульство советское явился в Урумчах,
Чтоб знали все и видели, кто враг кому, кто друг...
И по дороге к Индии в Москву он сделал крюк.
О, был он вольной птицею, художник — и большой,
Но, числясь за границею, он рад был всей душой
С любезными наркомами, назло лихой молве,
Как с добрыми знакомыми увидеться в Москве.
Так, в Индию стремящийся упорно с малых лет,
Мятущийся, томящийся, отнюдь не домосед,
В заокеанском городе оставив небоскреб,
Он, меж гигантских гор идя, с крутых увидел троп
Над водами над быстрыми алтайца и коня,
А на какой-то пристани, быть может, и меня...
Notes:
См. раздел Н.Рериха на этом сайте.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Богатый нищий
От города не отгороженное
Пространство есть. Я вижу, там
Богатый нищий жрет мороженое
За килограммом килограмм.
На нем бостон, перчатки кожаные
И замшевые сапоги.
Богатый нищий жрет мороженое...
Пусть жрет, пусть лопнет! Мы - враги!
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
* * *
Будто
Впрямь по чью-то душу
Тучи издалека
С моря движутся на сушу
С запада, с востока.
Над волнами
Временами
Ветер возникает,
Но волнами, а не нами
Грубо помыкает.
Он грозится:
— Я возвышу,
А потом унижу!—
Это я прекрасно слышу
И прекрасно вижу.
Возвышенье,
Униженье,
Ветра свист зловещий...
Я смотрю без раздраженья
На такие вещи.
Ведь бывало и похуже,
А потом в итоге
Оставались только лужи
На большой дороге.
Но чего бы это ради
Жарче керосина
Воспылала в мокрой пади
Старая осина?
Я ей повода не подал.
Зря зашелестела.
Никому ведь я не продал
Ни души, ни тела.
Огненной листвы круженье,
Ветра свист зловещий...
Я смотрю без раздраженья
На такие вещи.
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
* * *
- Будьте
Любезны,
Будьте железны! -
Вашу покорную просьбу я слышу.-
Будьте железны,
Будьте полезны
Тем, кто стремится укрыться под крышу.
Быть из металла!
Но, может быть, проще
Для укрепления внутренней мощи
Быть деревянным коньком над строеньем
Около рощи
В цветенье
Весеннем?
А! Говорите вы праздные вещи!
Сделаться ветром, ревущим зловеще,
Но разгоняющим все ваши тучи,-
Ведь ничего не придумаешь лучше!
Нет!
И такого не дам я ответа,
Ибо, смотрите, простая ракета
Мчится почти что со скоростью звука,
Но ведь и это
Нехитрая штука.
Это
Почти неподвижности мука -
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная прекрасно, что есть уже где-то
Некто,
Летящий
Со скоростью
Света!
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
* * *
Бывают
Лица мертвенные,
Краска,
Как говорится,
С них давно сбежала.
Так на лице равнины, словно маска,
Снегов непроницаемость лежала.
Вдруг
На столбе
Мембрана задрожала
И началась в эфире свистопляска,
А на лице равнины, словно маска,
Снегов непроницаемость лежала.
О, долго ль будет так?
Не без конца ли?
Ведь не расскажешь, что это такое!
Пахнуло бурей...
А снега мерцали
Обманчивой недвижностью покоя.
Равнина
Будто что-то выжидала,
Как будто бы ничто не волновало.
И, наконец,
Завыла,
Зарыдала
Весна, какой еще и не бывало.
Нет,
Не бывали ветры столь жестоки,
И по оврагам, резким, как морщины,
Коричневые бурные потоки,
Вскипая, мчались по щекам равнины.
И это все -
Не что-нибудь иное -
Звалось весною,
Слышите: весною!
Но можно ли, об этом вспоминая,
Назвать весной все это?
Я не знаю.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Бывают
Такие
Периоды,
Когда к словопреньям не тянет
И кажется, в рот набери воды,
А глубже молчанье не станет,
Когда накричался до хрипа ты,
И, сделав все резкие выпады,
Ты медленно делаешь выводы.
Бывают
Такие
Периоды.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Бык воспоминаний
Где-то
Крикнул петел,
Дятел застучал,
Что-то им ответил, сонно замычал
В утреннем тумане, высунув язык,
Бык воспоминаний, крутолобый бык.
Это бык видений.
Подойду к нему
И без рассуждений за рога возьму:
Мол, хвостом помашем, ухом шевеля,
Да и перепашем памяти поля.
Луг воспоминаний
Глухо шелестит,
Плуг воспоминаний по лугу блестит.
Утренние пташки подымают крик,
Но ходить в упряжке не желает бык.
Пусть уж
Трактористы,
Сидя у руля,
Перепашут чисто памяти поля,
Чтоб с лицом эпохи слить Природы лик.
А в чертополохе
Водит оком бык...
Бык воспоминаний, выйдя на луга,
Ворошит в тумане памяти стога.
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
Быль
Вездеход,
Бульдозер,
Самосвал...
Кажется, я все обрисовал
И детально все изобразил,
Как я все на свете создавал,
И покровы всякие срывал,
И куда и что перевозил.
Но чего-то я не отразил?
А! Наверное, как сох ковыль
И как черный смерч в степях вставал,
И пустел простор, и пустовал
Нововозведенный сеновал.
Видимо, прошел автомобиль,
Вездеход, бульдозер, самосвал
И окутал все в такую пыль,
Тяжелее всяких покрывал.
Вот откуда в памяти провал.
Но ведь это тоже явь и быль,
Чтобы это ты не забывал,
Вездеход, бульдозер, самосвал!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
В древности
Мыслители бывали
Как художники и как поэты
И бывало краткие давали,
Но отнюдь не кроткие, ответы
На бесчисленность пустых вопросов.
Впрочем, что с него возьмёшь?
Философ!
А у варваров иное дело:
Если уж мыслителя задело
Выраженье инородца злого,
То такое возглашает слово,
Что оно одно не уместится
На журнальную страницу.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
В отдаленье,
Как во время оно,
Крылись чьи-то дачи, не близки.
Где-то что-то крикнула ворона...
Есть такие тёмные лески.
На стволах змеились,- я прочёл их,-
Письмена из векового мха,
В глине я увидел чудищ полых,
А внутри у них была труха.
Может быть, и важное открытье
Сделал я, но бросил их к чертям,
Через жизнь проходит красной нитью
Отвращение моё к костям.
А затем я думал, что ошибся,
Явственно мелькнули под ногой
Человеческие, но из гипса,
Ус, сперва один, затем другой.
Не узнал я даже их сначала,
Но потом я понял, чьи они,
И как будто просьба прозвучала:
- Отопни, под пни захорони!-
Так вот просит всё, чему настало
Время снять величия венец,
Точно так же и от пьедестала
Отлетает тело наконец
Тихо, безо всякого урона,
Просто развалившись на куски.
... Впрочем, что-то каркала ворона.
Есть такие тёмные лески.
Способность камня
Я на одной из подмосковных рек
Великолепный камень раздобыл,
Он был, как первобытный человек,
Коричневый, но с оком голубым.
Его привёл суровый проводник,
Принёс в края, где нынче вырос лес,
С норвежских круч сползавший к нам
ледник.
Ушёл ледник, но камень не исчез.
И до сих пор ни ветер не изъест
И не изгложат дождики камней,
В которых живо нечто от существ,
Хранящих тайны допотопных дней
И тех катастрофических ночей,
Когда, быть может, родилась луна.
Вот чем чревата каменных очей
Вулканоснежная голубизна.
И почему бы камни не могли
Пусть механически, но отражать
Всё, что творилось на лице земли,
Что заставляло землю задрожать:
Как, например, чудовищ тяжкий шаг,
А то и человека с топором,
Волшебника, рассеявшего мрак
Своей пещеры пламенным костром.
Вы знаете: природа вся жива,
И если уж един её поток,
То почему бесчувственны трава,
Вода и камень, воздух и цветок.
Они, конечно, не разумны, но
И не глупей искусственных зеркал.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
В чем убедишь ты стареющих,
Завтрашний день забывающих,
Спины на солнышке греющих
И о покое взывающих!
Но не легко собеседовать
С юными, кто не успел еще
Все на земле унаследовать:
Капища, игрища, зрелища,
Истины обнаженные,
Мысли, уже зарожденные,
Кисти, уже погруженные
В краски, уже разведенные.
Да! Сговориться со старыми
Так же не просто, как с малыми!
Движутся старые с малыми
Будто музейными залами,
Глядя в безумной надменности,
Как на окаменелости.
На золотые от зрелости
Ценности
Современности.
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Вас не было еще...
Вы
Видели ее,
Когда она настала?
Она взяла свое.
Свергала с пьедестала
Всех, кто пытался влезть
Низвергнутым на смену.
Прыть, краснобайство, лесть
Все потеряло цену.
На пыльной мостовой
С опавшею листвой
Керенок прах мешала,
По своему решала.
Сорила шелухой
Подсолнухов лущеных.
Казались чепухой
Сомнения ученых.
Казались пустяком
И саботаж и фронда
В сравненье с мужиком,
Упорно прущим с фронта.
И были ерундой
Европы пересуды
В сравнении с нуждой
Оборванного люда.
Шла осень горячо.
Шли толпы. Страшен гнев их.
Вас не было еще
И в материнских чревах,
Когда дрались отцы
И кровь из ран хлестала.
Вас не было, юнцы,
Когда она настала —
На горе меньшинству
И большинству на счастье,
Настала наяву,
Чтоб стать Советской властью!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Вдохновенье
Смерть
Хотела взять его за горло,
Опрокинуть наземь, придушить.
Он не мог ей это разрешить.
Он сказал:
- Не вовремя приперла!
Кое-что хочу еще свершить!
Тут-то он и принялся за дело -
Сразу вдохновенье овладело,
Потому что смерть его задела,
Понял он, что надобно спешить,
Все решать, что надобно решить!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Вечерняя звезда
Я видел
Много звезд:
Не только стаи,
А табуны их, целые стада,
Скакали, пыль межзвездную взметая.
И звездные я видел поезда,
И звездные я видел города,
Что громоздились, в бездне вырастая.
Но есть такой вечерний час,
Когда
Лишь ты, моя счастливая звезда,
Одна-единственна, плывешь, блистая
В закате, что не весь еще погас,
Когда еще во тьму не утащились
Седые туши тучевидных масс,
Тебя затмить неправомерно силясь,
И серый месяц в дырку неба вылез,
Сиять над миром безнадежно тщась.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Во дни переворота
Вообразите
Оторопь всесильных
Вчера еще сановников надменных.
Вообразите возвращенье ссыльных,
Освобождение военнопленных.
Вообразите
Концессионеров,
Цепляющихся бешено за недра,
Их прибылью дарившие столь щедро.
Вообразите коммивояжеров
В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках.
Вообразите всяких прокуроров,
Полусмиривших свой суровый норов
И как бы пляшущих на задних лапках
Уж не в своих, но в адвокатских шапках.
Представьте на волках овечью шкуру.
Вообразите дикий вихрь газетный
И запрещенную литературу,
Считаться переставшую запретной
Еще впервые!
И представьте город,
Как будто бы расколот и распорот
В часы, когда звенели, звезденели
Расшибленные стекла на панели,
И прыгали с трибун полишинели,
Как будто их сметала и сдувала
Ко всем чертям, ликуя небывало,
Душа народа, вырвавшись на волю
Из самого глубокого подполья
Для вольного и дальнего полета
Во дни Октябрьского переворота.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Вода
Вода
Благоволила
Литься!
Она
Блистала
Столь чиста,
Что - ни напиться,
Ни умыться,
И это было неспроста.
Ей
Не хватало
Ивы, тала
И горечи цветущих лоз.
Ей
водорослей не хватало
И рыбы, жирной от стрекоз.
Ей
Не хватало быть волнистой,
Ей не хватало течь везде.
Ей жизни не хватало -
Чистой,
Дистиллированной
Воде!
Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е.
Поэтическая антология по истории русского стиха.
Составитель В.Е.Холшевников.
Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1967.
Воздушные фрегаты
Померк багряный свет заката,
Громада туч росла вдали,
Когда воздушные фрегаты
Над самым городом прошли.
Сначала шли они как будто
Причудливые облака,
Но вот поворотили круто -
Вела их властная рука.
Их паруса поникли в штиле,
Не трепетали вымпела.
Друзья, откуда вы приплыли,
Какая буря принесла?
И через рупор отвечали
Мне капитаны с высоты:
- Большие волны их качали
Над этим миром. Веришь ты -
Внизу мы видим улиц сети,
И мы беседуем с тобой,
Но в призрачном зеленом свете
Ваш город будто под водой.
Пусть наши речи долетают
В твое открытое окно,
Но карты! Карты утверждают,
Что здесь лежит морское дно.
Смотри: матрос, лотлинь распутав,
Бросает лот во мрак страны.
Ну да, над нами триста футов
Горько-соленой глубины.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Вознесся в космос человек
Всё —
Как он набирался сил,
Как в небесах владел собой
И невесомость выносил —
Да пусть почувствует любой
Из нас!
Он делал все для нас с тобой,
Он делал все за нас с тобой,
Над нашими плечами мчась.
Вознесся
В космос человек,
Оставив за своей спиной
Свой шар земной с его весной,
С его «холодною войной»,
Со стужей, вклинившейся в зной,
И с кипятком подземных рек
Под леденистой пеленой.
Вознесся
В космос человек,
Но это вовсе не побег
Из повседневности земной.
Вознесся
В космос человек,
Секретом неба овладел,
И возвратился человек
И снова землю оглядел:
Напрашивается масса дел!
Еще недужен лик земли,
Еще витает горький прах
Сынов земли, которых жгли
Вчера на атомных кострах.
А сколько на земле калек!
Поставим этому предел,
Поскольку, силою богат,
Ворвался в космос человек,
И возвратился он назад,
И убедился человек,
Что доброй воле
Нет преград!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Воспоминанье
Юнец,
Недели две
Я в Ленинграде жил.
Купаючись в Неве,
Ее я переплыл.
Был верить я готов:
Бросают мне цветы
Девицы с высоты
Прославленных мостов.
Пусть всадник на коне
Увидит, кто плывет!
Был это я. А мне
Шел двадцать первый год.
Шатался я везде,
Музеи посетил,
И Тихонов1 в «Звезде»
Стихи мои пустил.
Их встретили тепло,
Не зная, может быть,
Что в голову пришло
Неву мне переплыть.
Но сколько ни живу,
А помню я о том,
Как переплыл Неву
Году в двадцать шестом.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Воспоминанья
Надоело! Хватит! Откажусь
Помнить все негодное и злое -
Сброшу с плеч воспоминаний груз
И предам забвению былое.
Сбросил! И от сердца отлегло,
И, даря меня прохладной тенью,
Надо мною пышно расцвело
Всезабвенья мощное растенье.
Но о чем мне шелестит листва,
Почему-то приходя в движенье
И полубессвязные слова
В цельные слагая предложенья?
Либо листья начал теребить
Ветерок, недремлющий всезнайка:
- Не забыл ли что-нибудь забыть?
Ну-ка, хорошенько вспоминай-ка!
Либо птичьи бьются там сердца,
Вызывая листьев колебанье?
Но перебираю без конца
Я несчетные воспоминанья.
Не забыл ли что-нибудь забыть?
Ведь такие случаи бывали!
... Нет! Воспоминаний не убить,
Только бы они не убивали!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Встреча с Таном
Расскажу
О Тане-Богоразе я.
Мне было двадцать лет,
И однажды пришла фантазия
Поступить на географический факультет.
Я написал стихотворение
И, напечатав его в «Звезде»,
Приобрел себе новые брюки и клетчатую ковбойку,
Решив, что, прилично одет,
Буду легче принят в университет,
И поехал на дом к профессору Тану-Богоразу.
Я сказал ему прямо и сразу:
— Примите меня, пожалуйста, на географический факультет,
Но только без испытаний по математике!—
Он посмотрел и сказал:
— А кто вы такой?
— Я поэт.
— Так прочтите стихотворение.
Я прочел. Он, прослушав, сказал:
— Нет!
Я не приму вас ни на географический факультет,
Ни вообще в университет,
Ибо не имею на то основания.
Вы — поэт, и поэзия ваше призвание.
А то, что вам мог бы дать географический факультет,
Приобретайте путем самообразования!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Выдвинутые подбородки,
Суковатые кулаки...
Это было в рабочей слободке
Над гранитным бортом реки.
Сцапали фараона:
— А ну-ка сюда волоки!—
Нынче не время оно
Над гранитным бортом реки!
И разговор короткий —
Слова не говоря...
Это было в рабочей слободке
В пламени Октября,
Там, где туман, витая,
Плыл над волной роки,
Старых архангелов стаю
Пряча на чердаки.
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Вятичи
В роще,
Где туристами
Ставятся шатры,
Есть над быстрой Истрою
Древние бугры.
Где стоят горелые
Мертвые дубы,
Вылезают белые
Старцы, как грибы.
Это племя вятичей
Обитало там,
Где течет назад ручей
По глухим местам.
Это смотрят вятичи
Из своих бугров
И, на мир наш глядючи,
Молвят: — Будь здоров!
Вопрошают вятичи:
— Кто такие вы,
Мужи-самокатичи,
Мятичи травы?
Вы автомашинычи,
Газовая чадь,
Или как вас иначе
Звать и величать?
Вы кричите, воете,
Жжете вы костры,
Бестолково роете
Старые бугры.
С банками-жестянками
Мечете вы сор,
Чтоб из ям с поганками
Вырос мухомор.
Это правда истая,
Ибо так и есть
Здесь над быстрой Истрою,
Где бугров не счесть.
И сочит закат лучи,
Чтобы их стеречь,
И уходят вятичи
В Горелую Сечь.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Гномы
Нас ссорят гномы.
Много ли гномов?
Гномов великое множество.
Тут и там есть свой гном, но неведомый нам,
И, зная их качественное ничтожество,
Мы гномов не знаем по именам.
В самом деле -
Ссорили нас великаны?
Нет!
Исполины не ссорили нас?
Нет!
Разве могли бы гиганты забраться в тарелки,
графины, стаканы
И причинить нам хотя бы микроскопический вред?
Нет! Это бред!
Лишь одни только гномы за нами гоняются вслед!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Градус тепла
Все-таки
Разрешилось,
Больше терпеть не могла,
Гнев положила на милость.
Слышите:
Градус тепла!
И через зимние рамы
Школьный доносится гам,
К небу возносятся гаммы,
Чтенье идет по слогам.
И на спортивных площадках
Лед под покровом воды
В трещинках, в опечатках,
Будто цыплячьи следы.
Знаете, что это значит?
Это ведь он, наконец,
Прямо над лужами скачет
Градус тепла, как птенец.
Что уж он хочет, малютка,
Как уж он будет расти,
Как уж до первопутка
Он ухитрится дойти -
Кто его знает! Но радость
Всем нам весна принесла.
Вы понимаете: градус,
Благостный
Градус
Тепла!
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Даты
Даты
Расставляются
Не без труда!
Есть стихи, что написаны много раньше, а напечатаны позже когда-то...
И приходится не столько догадываться, сколько докапываться, где и когда эта, как будто таившаяся где-то в недрах, руда вдруг превратилась во что-то вроде булата, либо в колокол для возглашения набата, либо в грохочущие железнодорожные поезда.
А иногда вместо семечка, павшего где-то на тощую, нищую почву, видишь ствол, под корою таящий в таком удивительном множестве годичные кольца, точно старше в сто крат, чем ты сам, это чудо растеньице, из которого тесаны и новгородская звонница, и донкихотская мельница либо терем, в котором таится прекрасная красная девица, да еще и притом рукодельница...
Вот оно и ее рукодельице: полотенце, конечно, льняное, все в солнцах с луною и даже в сиянье рассвета там утопает комета-примета. Но кем и когда отбелен и какою весной посеян он был, этот лен,— проверяй хоть каким хитроумнейшим методом, все равно не датируешь точно: просчет на столетье-другое нередок!
И ты впопыхах напоследок
Расставляешь лишь только примерные даты в стихах,
Будто даже не ты их писал, а твой собственный предок!
Расставляются
Не без труда!
Есть стихи, что написаны много раньше, а напечатаны позже когда-то...
И приходится не столько догадываться, сколько докапываться, где и когда эта, как будто таившаяся где-то в недрах, руда вдруг превратилась во что-то вроде булата, либо в колокол для возглашения набата, либо в грохочущие железнодорожные поезда.
А иногда вместо семечка, павшего где-то на тощую, нищую почву, видишь ствол, под корою таящий в таком удивительном множестве годичные кольца, точно старше в сто крат, чем ты сам, это чудо растеньице, из которого тесаны и новгородская звонница, и донкихотская мельница либо терем, в котором таится прекрасная красная девица, да еще и притом рукодельница...
Вот оно и ее рукодельице: полотенце, конечно, льняное, все в солнцах с луною и даже в сиянье рассвета там утопает комета-примета. Но кем и когда отбелен и какою весной посеян он был, этот лен,— проверяй хоть каким хитроумнейшим методом, все равно не датируешь точно: просчет на столетье-другое нередок!
И ты впопыхах напоследок
Расставляешь лишь только примерные даты в стихах,
Будто даже не ты их писал, а твой собственный предок!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Двадцатые годы
Помню
Двадцатые годы —
Их телефонные ручки,
Их телеграфные коды,
Проволочные колючки.
Помню
Недвижные лифты
В неотопляемых зданьях
И бледноватые шрифты
В огненно-пылких изданьях.
Помню
И эти газеты,
Помню и эти плакаты,
Помню и эти рассветы,
Помню и эти закаты.
Помню
Китайскую стену
И конструктивную сцену,
Мутность прудов Патриарших,
Мудрость товарищей старших.
Помню
Фанерные крылья
И богатырские шлемы,
Помню и фильмы, что были
Немы и вовсе не немы.
Помню я
Лестниц скрипучесть
И электричества тленье.
Помню я буйную участь
Нашего поколенья.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Дедал
И вот
В ночном
Людском потоке
Мою дорогу пересек
Седой какой-то, и высокий,
И незнакомый человек.
Застыл он
У подножья зданья,
На архитектора похож,
Где, гикая и шарлатаня,
Толклась ночная молодежь.
Откуда эта юность вышла
И к цели движется какой?
И тут сказал мне еле слышно
Старик, задев меня рукой:
- С Икаром мы летели двое,
И вдруг остался я один:
На крыльях мальчика от зноя
Растаял воск. Упал мой сын.
Я вздрогнул.
- Что вы говорите?
- Я? Только то, что говорю:
Я лабиринт воздвиг на Крите
Неблагодарному царю.
Но чтоб меня не заманили
В то лабиринт, что строил сам,
Се6e и сыну сделав крылья,
Я устремился к небесам!
Я говорю: нас было двое,
И вдруг остался я один:
На крыльях мальчика от зноя
Растаял воск. Упал мой сын.
Куда упал? Да вниз, конечно,
Где люди по своим делам,
Стремясь упорно и поспешно,
Шагали по чужим телам.
И ринулся я вслед за сыном.
Взывал к земле, взывал к воде,
Взывал к горам, взывал к долинам.
— Икар! — кричал я.— Где ты, где?
И червь шипел в могильной яме,
И птицы пели мне с ветвей:
- Не шутит небо с сыновьями,
Оберегайте сыновей!
И даже через хлопья пены
Неутихающих морей
О том же пели мне сирены:
- Оберегайте дочерей!
И этот голос в вопль разросся,
И темный собеседник мой
Рванулся в небо и унесся
Куда-то прямо по прямой.
Ведь между двух соседних точек
Прямая - самый краткий путь,
Иначе слишком много кочек
Необходимо обогнуть.
И как ни ярок был прожектор.
Его я больше не видал:
Исчез крылатый архитектор,
Воздухоплаватель Дедал!
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Деды и внуки
Идут
Во мрак забвения понуро
Все те, кто крови проливали реки,
Калифы, жгущие библиотеки,
И Торквемад зловещие фигуры.
И чванятся, пожалуй, лишь Тимуры:
Мол, не у всех же внуки
Улуг-беки!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Диалектика полета
Диалектика полета!
Вот она:
Ведь не крылатый кто-то,
Черт возьми, а именно бескрылый
По сравненью даже с дрозофилой,
Трепетный носитель хромосом
В небесах несется, невесом!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Дневник Шевченко
Теперь,
Когда столь много новых книг
И многому идет переоценка,
Я как-то заново прочел дневник
Шевченко.
И увидел я Шевченко —
Великого упрямца, хитреца,
Сумевшего наперекор запретам
Не уступить, не потерять лица,
Художником остаться и поэтом,
Хоть думали, что дух его смирят
И памяти о нем мы не отыщем.
Итак,
Таивший десять лет подряд
Свои творения за голенищем,
Уволенный от службы рядовой,
Еще и вовсе не подозревая
Своей грядущей славы мировой,
А радуясь, что вывезла кривая,
Устроился на пароходе «Князь
Пожарский» плыть из Астрахани в Нижний.
Компанья славная подобралась.
И ближнего не опасался ближний:
Беседуя, не выбирали слов,
Сужденья становились все бесстрашней.
Был мил владелец рыбных промыслов,
Еще милее — врач его домашний.
И капитан, прекрасный человек,
Открыв заветные свои портфели,
Издания запретные извлек,
И пассажиры пели, как Орфеи.
Читались хомяковские стихи,
Вот эти: «Кающаяся Россия»,
И обличались старые грехи:
Мол, времена пришли теперь такие,
Что в либеральный лагерь перешел
И Бенедиктов даже.
Вы бы знали,
Как он, певец кудряшек, перевел
«Собачий пир»1 Барбье!
В оригинале
Стихотворение звучит не столь
Блистательно, как в переводе этом.
Не стало Тормоза — ведь вот в чем соль!
И Бенедиктов сделался поэтом.
Вот что рука Шевченко в дневнике
С великим восхищеньем отмечала.
И «Князь Пожарский» шлепал по реке,
Машина все стучала и стучала.
Погода становилась холодна,
Готовя Волгу к ледяным оковам.
Пройдя Хвалынск, читали Щедрина.
«Благоговею перед Салтыковым»,—
Писал Шевченко.
К жизни возвращен,
Он радовался и всему дивился.
Так в Нижний Новгород и прибыл он,
И в Пиунову Катеньку влюбился,
И возмечтал, что «Фауста» прочесть
Она должна с нижегородской сцены.
Но, глупая, отвергла эту честь
И страсть его отвергнула надменно.
И все-таки он духом не поник:
— А я-то думал, что она святая!
И многое еще
Вместил дневник,
И волновался я, его читая.
Смотрите!
Вот как надобно писать
И мемуары и воспоминанья,
Писать, чтоб душу грешную спасать,
Писать, как возвращаясь из изгнанья!
Писать, чтоб сколько уз ни разорви
И в чьем ни разуверься дарованье,
А получилась повесть о любви,
Очарованье, разочарованье!
Писать как дикий, чтоб потом тетрадь
Без оговорок ринуть всем в подарок
И снова воскресать и умирать
Таким, каким родился,— без помарок!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Дождь
Подкрался неожиданно,
Незамеченно почти,
Будто не было и выдано
Разрешения пойти.
И, препятствия возможные
Осторожно обходя,
Он петлял.
Шаги тревожные
Были ночью у дождя,
Чтоб никто не помешал ему
Вдруг по пыльному крыльцу
Заплясать, подобно шалому
Беззаботному юнцу.
Русская советская поэзия.
Под ред. Л.П.Кременцова.
Ленинград: Просвещение, 1988.
Драгоценный камень
Отыскал
В тиши я деревенской
У слиянья Истры и Москвы
Камень в форме и мужской, и женской,
И коровье-бычьей головы.
Я не верю,
Что игрой природы
Был тяжеловесный этот лик,
Древний камень, под который воды
Не текли, настолько он велик.
Может быть,
Ваятель первобытный,
Этот камень трогая резцом,
Слил в единый облик монолитный
Лик Природы со своим лицом.
А быть может,
На лесные тропы
Некий грек, придя издалека,
Древней глыбе придал вид Европы
И укравшего ее быка.
Иль,
Не зная Зевса никакого,
Муж славянский, простодушно дик,
Создал так: пастушка и корова,
Но при этом — и пастух и бык!
Словом,
Глыбу я извлек из пыли
И понес, взваливши на плечо,
Чтобы эту прелесть не зарыли
На тысячелетия еще.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Душа
И далекого и близкого,
И высокого и низкого сочетанье воедино,
Так ли ты необходимо?
Или от меня ты требуешь одного стремленья в небо лишь,
Будто бы на звездолете?
Или надо успокоиться лишь на том, что в недрах кроется,
О, душа моя во плоти?
Нет! Гляди хоть с неба звездного на огни Баку и Грозного,
На Тюмени и Надымы, на горенья и на дымы,
И туманы на болоте, и осенних туч лохмотья,
О, душа моя в полете!
Только так и разглядишь его —
Все от низшего до высшего,
О, душа моя в заботе!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Евразийская баллада
О, Венгрия,
Не из преданий старых
Я черпаю познанья о мадьярах,
А люди вкруг меня толпятся, люди...
И наяву — не где-нибудь, а в Буде —
Я с Юлиушем встретился скитальцем,
И через Русь указывал он пальцем
На грань, которая обозначала
Монгольского нашествия начало.
И точно так же в Пеште с пьедестала,
Как будто не из ржавого металла,
А въявь пророкотал мне Анонимус
Про ход времен, его необратимость.
И Вамбери я забывать не стану:
Знакомец мой еще по Туркестану,
Старательно искал он на Востоке
В конечном счете общие истоки
Потока, что в разливе евразийском
Слил Секешфехервар с Ханты-Мансийском,
Жар виноградный с пышностью собольей.
И знаю я, над чем трудились Больяй
И Лобачевский! Равны их дерзанья,—
Тот в Темешваре, а другой в Казани
С решимостью своей проникновенной
Построили модель такой Вселенной,
Какая и не мыслилась Евклиду.
А эти двое, столь угрюмы с виду,
Но ближних возлюбившие всем сердцем,—
Тот — Кошут, а другому имя Герцен,—
Они мечтали о вселенском счастье
И толковали даже и отчасти
О том, о чем по телеграфным струнам
Гремели позже Ленин с Бела Куном.
Вот что о всех них думаю я вместе,
И это все прикиньте вы и взвесьте,
И дело тут не в страсти к переводам,
И что Петефи был Петрович родом,
А дело в том, что никаким преградам
Не разлучить века идущих рядом
Здесь, на земле, где рядом с райским садом
Порядочно попахивает адом.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Единая стезя
Что говорить,
Я видел города;
Будь житель их латинянин, германец,
Порой глядишь: седая борода,
А на лице пылающий румянец.
Да то же самое и молодежь...
Зачем все время на нее сердиться!
Куда ни глянь, повсюду ты найдешь
Живые, человеческие лица.
Всегда найдется
Некий круг людей,
Связуемых порукой круговою
В конечной степени за все живое,
Каким бы ты наречьем ни владей.
Так, Маркс и Энгельс были заодно
Не только с Дарвином, но и с Ван-Гогом,
И с Герценом, и с Уитменом, но
Совсем по разным идучи дорогам
Навстречу бедам, радостям, тревогам,
Как будто
Мир
Един
Давным-давно!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Есть люди:
Обо мне забыли,
А я - о них.
У них всегда автомобили,
А я ленив.
Поверхность гладкая намокла
И холодит.
Через небьющиеся стекла
Едва глядит
В лицо мне некто, на пружины
Облокотясь,
Как будто вождь своей дружины,
Древлянский князь.
И, может быть,
Меня не старше
И не бодрей,
Не может он без секретарши,
Секретарей,
Но, может быть, иду я все же
Пешком скорей,
Я, может быть, его моложе,
А не старей!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Есть
Страх:
Не распылиться в прах,
Не превратить пыланья в тленье
И чистый благородный страх
За будущие поколенья.
Есть этот страх:
Не вспыхни порох,
Все сущее не разлетись!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Еще не все я понимал глубоко
Еще существовал
Санкт-Петербург,
В оцепененье Кремль стоял московский,
И был юнцом лохматым Эренбург1,
Да вовсе молод был и Маяковский2,
И дерзости Давида Бурлюка
У многих возмущенье вызывали,
И далеко не все подозревали,
Насколько все-таки
Она близка.
Но вот
На Польшу
Пал шрапнельный град,
И клял тевтона Игорь Северянин3,
И Питер превратился в Петроград,
И говорили: тот убит, тот ранен.
Георгиевские кресты
Посеребрили зелень гимнастерок,
И первые безмолвные хвосты
У булочных возникли:
Хлеб стал дорог!
Я был
Еще ребенком.
О войне
Читал рассказы и стихотворенья,
И было много непонятно мне,
Как толки о четвертом измеренье,—
Куда от мерзкой яви ускользнуть
Мечтали многие из старших классов,
Хотя и этот преграждался путь
Толпой папах, околышей, лампасов.
А я
Не в эту сторону держал,
И даже, нет, не к Александру Грину,
Но гимназический мундирчик жал,
Я чувствовал: его я скоро скину.
Меня влекли надежда и тоска
В тревожном взоре Александра Блока4,—
Еще не все я понимал глубоко,
Но чуял:
Революция
Близка!
Notes:
1. См. раздел И.Эренбурга на этом сайте. Обратно
2. См. раздел В.Маяковского на этом сайте. Обратно
3. См. раздел И.Северянина на этом сайте. Обратно
4. См. раздел А.Блока на этом сайте. Обратно
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Закрывались магазины,
День кончался, остывая;
Пахли туфлей из резины
Тротуар и мостовая.
В тридцатиэтажном зданье
Коридоры торопились
Опустеть без опозданья,
А внизу дома лепились.
Средь конструкций, и модерна,
И ампира, и барокко
Этот день, шагая мерно,
Вдаль ушел уже далеко.
Вот смотрите! Это он там,
Он, который нами прожит,
А для стран за горизонтом —
Только будущий, быть может.
Он у нас не повторится,
А у них еще качнется
В час, когда на ветке птица
Поутру едва очнется.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Затерялся ледоход
Затерялся
Ледоход
Где-то в подмосковных шлюзах,
Чтоб не терся битый лед —
Не мешал потоку грузов.
Но бунтуют
Облака,
Льют дожди, как указанье,
Что тишайшая Ока
Разольется за Рязанью.
В реку
Несколько монет
Брошу, как при ледоходе.
Ледоходов больше нет,
Но извечны половодья!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Звонят в Елоховском соборе.
И это значит — понимай,
Что вслед за пасхой очень вскоре
Придет весенний праздник Май.
А эта девочка на рынке
Торгует птичками. Блестят
Очаровательные спинки
Кустарно сделанных утят.
«Ответь, какой ты воск топила?»
— «Я в нефтелавочку зашла,
Свечей церковных накупила
И на утят перелила».
Ведь вот судьба твоя, художник!
Таков блаженный твой удел,
Наивный основоположник
Новейших форм старинных тел.
Творим мы из чего-то что-то,
А что творим мы из чего —
Не ваша, умники, забота,
И в том — искусства торжество!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Земля
Одно
Волнение
Уляжется —
Другое сразу же готовится,
А мир еще прекрасней кажется;
Еще желаннее становится
Земля,
Укатанная гладкими
Посадочными площадками,
Увешанная виадуками,
Источенная водостоками,
Набитая золой и туками,
Насквозь пронизанная токами...
А там, вдали,—
Вчера пустынная,
Земля целинная, былинная,
Забытая и вновь открытая,
Степными ливнями омытая,
Нигде как будто не кончается...
Над ней
Заря с зарей встречается.
Вот этим месяц май и славится
И соловьями славословится.
Земля, великая красавица,
Еще прекраснее становится!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Знакомство с Эйнштейном
Люди
С широким умственным горизонтом
Все окрестности этой Вселенной за час обегают бегом,
Но большинство потому лишь не путает Канта с Контом,
Что и слыхать не слыхали о том и другом.
Впрочем, Тата мне говорила,
Что она прекрасно знакома с Эйнштейном,
Потому что встречалась в начале двадцатых
В Ростове с ним на Дону,
И знакомство было почти семейным,
Ибо знала не столько его самого, а, скорее, его жену.
Я в ответ показал тех времен фотографию
Этой супружеской пары,
И воскликнула Тэта при виде семейной четы:
— Это он и она? Что-то больно уж юны.
Тогда уже стары
Были он и она. Кто-то путает — я или ты!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
И вскользь мне бросила змея:
У каждого судьба своя!
Но я-то знал, что так нельзя -
Жить извиваясь и скользя.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
И снова осень...
Велосипедист,
Пригнувшийся к своей дрожащей раме,
Несется, как осенний пестрый лист,
Подхваченный вот этими ветрами;
И девушка, которая в кино
Играла чеховскую Анну,
На перекрестке встречена нежданно,
Напоминает осень всё равно;
В комиссионке рыжая лиса,
Зелено-красный желудь в светофоре —
Всё подтверждает, что наступит вскоре
Сентябрьский день.
И даже голоса,
Которые стремительной весне
Спешат пропеть хвалу свою простую,—
И там и тут напоминают мне
Про ту же осень
Сытно-золотую.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Имена мастеров
Гении
Старого зодчества -
Люди неясной судьбы!
Как твое имя и отчество,
Проектировщик избы,
Чьею рукою набросана
Скромная смета ее?
С бревен состругано, стесано
Славное имя твое!
Что же не врезал ты имени
Хоть в завитушки резьбы?
Господи, сохрани меня!
Разве я жду похвальбы:
Вот вам изба, божий рай - и все!
Что вам до наших имен?
Скромничаешь, притворяешься,
Зодчий забытых времен,
Сруба творец пятистенного,
Окон его слюдяных,
Ты, предваривший Баженова,
Братьев его Весниных!
Русская советская поэзия.
Под ред. Л.П.Кременцова.
Ленинград: Просвещение, 1988.
Историк
А если бы историк наших дней
Не в современном жил, а в древнем Риме,
Тогда, конечно, было бы видней
Всем древним римлянам, что станет с ними!
Но почему бы не предположить,
Что ныне между нами, москвичами,
Грядущей жизнью начинает жить,
Работая и днями и ночами,
Он, будущий историк наших дней,
И эта книга плачется, поется,
Лепечется, хохочется... И в ней
Проставить только даты остается.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Итоги дня
В час ночи
Все мы на день старше.
Мрак поглощает дым и чад.
С небес не вальсы и не марши,
А лишь рапсодии звучат.
И вдохновенье, торжествуя,
Дойти стремится до вершин,
И зренье через мостовую
Сквозь землю видит на аршин.
Как будто на рентгеноснимке,
Все проступает. Даже те,
Кто носят шапки-невидимки,
Теперь заметны в темноте.
И улицы, чья даль туманна,
Полны машин, полны людей,
И будто бы фата-моргана,
Всплывают морды лошадей.
Да, с кротостью идут во взорах
Конь за конем, конь за конем,
Вот эти самые, которых
Днем не отыщешь и с огнем.
И движутся при лунном свете
У всей вселенной на виду
Огромнейшие фуры эти
На каучуковом ходу.
А в фурах что? Не только тонны
Капусты синей и цветной,
Не только плюшки, и батоны,
И булки выпечки ночной,
Но на Центральный склад утиля,
На бесконечный задний двор
Везут ночами в изобилье
Отходы всякие и сор.
За возом воз - обоз громаден,
У. страшно даже посмотреть
На то, что за день, только за день
Отжить успело, устареть.
В час ночи улицы пустые
Еще полней, еще тесней.
В час ночи истины простые
Еще понятней и ясней.
И даже листьев шелестенье
Подобно истине самой,
Что вот на свалку заблужденья
Везут дорогою прямой.
Везут, как трухлые поленья,
Как барахло, как ржавый лом,
Ошибочные представленья
И кучи мнимых аксиом.
Глядишь: внезапно изменилось,
Чего не брал ни штык, ни нож,
И вдруг - такая эта гнилость,
Что, пальцем ткнув, насквозь проткнешь.
И старой мудрости не жалко!
Грядущий день, давай пророчь,
Какую кривду примет свалка
Назавтра, в будущую ночь!
Какие тягостные грузы
Мы свалим в кладовую мглы!
Какие разорвутся узы
И перерубятся узлы!
А все, что жить должно на свете,
Чему пропасть не надлежит,-
Само вернется на рассвете:
Не выдержит, не улежит!
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
* * *
Как все это случилось, в самом деле?
Двадцатый век, с чего он начался?
Мелели реки, и леса редели...
Но в сизые от дыма небеса
Аэропланы ухитрились взвиться,
И мгла не преградила им пути.
И на земле сумели объявиться
Те, кто решились этот мир спасти,
Чтоб снова плодородной и сырою
Измученная сделалась земля,
И сутью государственного строя
Не мнились бы ни штык и ни петля,
И двери тюрем полетели с петель,
И чтоб искусство не было мертво...
А ты не только этому свидетель —
Свидетелями этого всего
Пусть остаются ветхие бойницы
И рыхлый камень вековечных стен,—
Ты не свидетель! Ты, как говорится,
Виновник этих самых перемен.
Ведь все ж не вихрь весенний иль осенний
Бесповоротно пробудил умы,—
Виновники великих потрясений
И их творцы не кто-нибудь — а мы!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Капля крови
Инфузорно
Мы пылаем
И выпениваем в споре
Восклицанья, несть числа им,
Будто это капли в море.
Я хочу,
Чтоб крылось в слове
Столько пламенного жара,
Будто блещет капля крови,
Тяжелей земного шара.
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
Классики
Редко
Перечитываем классиков.
Некогда.
Стремительно бегут
Стрелки строго выверенных часиков —
Часики и классики не лгут.
Многое
Порою не по сердцу нам,
А ведь в силах бы из нас любой
Взять бы да, как Добролюбов с Герценом,
И поспорить хоть с самим собой.
Но к лицу ли
Их ожесточенье нам?
...И любой, сомненьями томим,
Нудно, точно Гончаров с Тургеневым1,
Препирается с собой самим.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Книги
А красноречивей всех молчат
Книги, славно изданы, честь честью
Переплетены, чтоб до внучат
Достояться с Достоевским вместе
И затем поведать все, о чем
Написавший не сказал ни слова,
Но как будто озарил лучом
Бездну молчаливого былого.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Князь
Сказал
Неустанному зодчему:
- Сам-то веришь во что от души?
Тот ответил довольно находчиво:
- Вообще, боги все хороши.
Нет богов, что являлись бы лишними,
Хоть одни были
слишком уж пышными,
А другие совсем никудышными.
Потому-то и вышло: Всевышнему
Тут и там купола золотят.
Впрочем, сам-то я
из смутьянского хлыста,
Там в религиях нет постоянства,
Верят, во что хотят.
И за это все боги простят!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Конверт
Я стихи писал
В период гроз,
Ночью, полон внутреннего жара.
И однажды
Ветер их понес
Будто бы вокруг земного шара.
Я забыл их...
Шел за годом год,
И однажды в сумерках рассветных
Почтальонша
Мне конверт сует,
Полный всяких вырезок газетных.
Вижу:
Снова он в моих руках,
Результат трудов моих полночных,
Но теперь на разных языках,
В переводах,
Пусть не очень точных.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Корень зла
Вот он, корень,
Корень зла!
Ох, и черен
Корень зла.
Как он нелицеприятно
Смотрит с круглого стола,
Этот самый корень зла!
- Надо сжечь его до тла,
Чтоб исчез он безвозвратно!
- Ну, а если не поможет
И опасность лишь умножит
Ядовитая зола?
Побоялись уничтожить!
И опять колокола
Бьют тревожно и набатно,
И скорбей не подытожить,
И отрава садит пятна
На болящие тела.
Неужели же обратно
Закопают
Корень зла?
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Короче,
Короче, короче!
Прошу тебя, не тяни.
Короче становятся ночи.
Но будут короче и дни.
Все сроки
Отныне короче
И каждый намеченный путь.
И даже пророкам, пророча,
Не следует очень тянуть.
И хватит
Стоять на пороге.
Медлительность - это порок,
Рассказывай, что там в итоге,
Выкладывай, что приберег!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Костер
Чего только не копится
В карманах пиджака
За целые века...
А лето, печь не топится...
Беда не велика,
Беда не велика.
И я за Перепелкино,
Туда за Перепалкино,
За Елкино, за Палкино,
За Колкино-Иголкино
Помчусь в сосновый бор
И разведу костер.
И выверну карманы я,
И выброшу в костер,
Все бренное, обманное -
Обрывки, клочья, сор.
И сам тут ринусь в пламень я,
Но смерти не хочу,
А попросту ногами я
Весь пепел растопчу.
Пусть вьется он и кружится,
Пока не сгинет с глаз.
Вот только б удосужиться,
Собраться как-то раз.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Красные ворота
Автомашины,
Мчась к воротам Красным,
Чуть замедляют бег для разворота,
Полны воспоминанием неясным,
Что тут стояли Красные ворота.
Троллейбус,
Пререкаясь с проводами,
Идет путем как будто вовсе новым,
И как раскаты грома над садами,
Несется дальний рокот по Садовым.
И вот тогда
С обрыва тротуара
При разноцветном знаке светофора
Возвышенность всего земного шара
Внезапно открывается для взора.
И светлая
Высотная громада
Всплывает над возвышенностью этой
Воздушным камнем белого фасада,
Как над чертою горизонта где-то.
Земного шара
Выпуклость тугая
Вздымается в упругости гудрона.
Машины, это место огибая,
Из полумрака смотрят удивленно.
А город
Щурит искристые очи,
Не удивляясь и прекрасно зная,
Что с Красной площади еще гораздо четче
Она
Видна -
Возвышенность земная!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Кричит
Пиявка на весу
Высасывая кровь живую:
- Я у него её сосу
И, значит, с ним сосуществую!
Но разве мне закон такой
Диктуют мудрые преданья!
Ко всем охваченным тоской
Сосёт мне сердце состраданье!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Кружева
Я не знаю — она жива или в северный ветер ушла,
Та искусница, что кружева удивительные плела
В Кружевецком сельсовете над тишайшею
речкой Нить?
Кружева не такие, как эти, а какие —
не объяснить!
Я пошел в Кружевной союз, попросил показать альбом,
Говорил я, что разберусь без труда в узоре любом.
Мне показывали альбом. Он велик, в нем
страницы горбом,
И, как древних преданий слова, по страницам
бегут кружева.
Разгадал я узор — сполох, разгадал серебряный мох,
Разгадал горностаевый мех,
Но узоров не видел тех,
Что когда-то видал в сельсовете
Над тишайшею речкой Нить —
Кружева не такие, как эти, а какие —
не объяснить!
Я моторную лодку беру,
Отправляюсь я в путь поутру — ниже, ниже
по темной реке.
Сельсовет вижу я вдалеке.
Не умеют нигде на свете эти древние тайны хранить,
Как хранили их здесь, в сельсовете,
над тишайшею речкой Нить.
Славен древний северный лес, озаренный
майским огнем!
Белый свиток льняных чудес мы медлительно развернем.
Столько кружева здесь сплели, что обтянешь
вокруг земли —
Опояшешь весь шар земной, а концы меж
землей и луной
Понесутся, мерцая вдали...
Славен промысел кружевной!
Это те иль не те кружева?
Мастерица! Она жива?
Да жива!
И выходит она, свитой девушек окружена.
Говорит она:
— Кружева мои те же самые, те же самые,
Что и девушки и молодушки. Не склевали
наш лен воробушки!
Не склевали лен черны вороны, разлетелись
они во все стороны!
Кружева плету я снова. Вот он, свиток мой льняной.
Я из сумрака лесного, молода, встаю весной.
Я иду! Я — на рассвете!
Встретьте девицу-красу
В Кружевецком сельсовете, в древнем северном лесу!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
* * *
Кто следующий?
Ты следующий!
Во многом еще несведущий,
Но ясную цель преследующий,
Моим оружьем орудующий,
Откликнись,
Товарищ
Будущий!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Ленин
Где Ленин?
Ленин в Мавзолее.
И на медали. И в звезде.
Где Ленин?
Даты, юбилеи...
Но где же Ленин? Ленин где?
Где Ленин?
Он на полках книжных.
Но не стоять же целый век
На постаментах неподвижных
Ему во мгле библиотек!
Где Ленин?
Поздний вечер манит
Спокойно погрузиться в сны,
Но Ленин вдруг в окно заглянет:
— А все вопросы решены?
Где Ленин?
Вот его квартира,
Вот кабинет его в Кремле.
Где Ленин?
Там, где судьбы мира
Вершат народы на земле!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
* * *
Лесной
Массив
Красив.
Он, расписной,
Красней огней,
Горелых пней чернее.
Когда он чахнет, пахнет он пьянее
И весь гораздо ярче, чем весной.
И, ощущая солнце за спиной,
Среди роскошества сижу на пне я
И чувствую яснее и яснее,
Какой за это платим мы ценой.
И листья кружатся, и пауки
Аэронавствуют на паутинах,
Но скоро-скоро, дни недалеки,
Осины в лисье-рысьих палантинах
Наденут меховые парики -
Зима настанет в наших палестинах.
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
Лета
Ночь.
Отмыкается плотина.
И медленно, почти незримо,
По Истре проплывает мимо
Не только муть, солома, тина,
Но цвет люпина, зерна тмина
И побуревшая от дыма
Неопалимая купина
Из Нового Иерусалима.
И, как из Ветхого завета,
Поблескивают зарницы,
Напоминая издалека
Про старого Илью-пророка,
Который не на колеснице
Носился, а на самолетах.
В своих трудах, в своих заботах
Там, на верховьях, жил он где-то.
Отгромыхал и отворчался...
Струисты
Воды старой Истры.
На берегу клочок газеты
Шуршит, кто жив, а кто скончался.
А берега ее холмисты,
И бродят, как анахореты,
По ним поэты.
Но появляются туристы,
«Победы» и мотоциклеты.
И в заводях из малахита,
Где водорослей волокита
Не унимается все лето,
Зияют ржавые канистры.
Дар проезжающих...
Все это
Ты видишь, старая ракита,
Застывшая над устьем Истры,
Как будто
Эта Истра —
Лета.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Лето
Вот
И лето на пороге:
Реют пчелы-недотроги,
Величаво карауля
Привлекательные ульи,
Чтобы всякие тревоги
Потонули в мерном гуле,
Как набаты тонут в благовесте,
И в июне,
И в июле,
И в особенности
В августе.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Листья
Они
Лежали
На панели.
И вдруг
Они осатанели
И, изменив свою окраску,
Пустились в пляску, колдовские.
Я закричал:
- Вы кто такие?
- Мы - листья,
Листья, листья, листья! -
Они в ответ зашелестели,-
Мечтали мы о пейзажисте,
Но, руки, что держали кисти,
Нас полюбить не захотели,
Мы улетели,
Улетели!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
Ложь
Ложь
Поначалу в самых мелочах,
А дальше — больше, гладко, без заминки,
Как будто в ясных солнечных лучах
Бесчисленные плавают пылинки.
И если в глаз попало — трешь и трешь
И пальцами, и даже кулаками,
Но кажется, что маленькую ложь
Не вынуть и обеими руками.
Крупицы лжи щекочут, колют, жгут,
Слеза всё пуще застилает око.
Ведь нам лгуны для этого и лгут,
Чтоб видеть не умели мы далеко.
Но выход есть и в случае таком:
И, за ресничку подымая веко,
Вдруг поддевает смелым языком
Всё это человек у человека.
И докторов напрасно не тревожь,
А знай: всего искуснее и чище
Глаза нам застилающую ложь
Прочь устраняет дерзкий язычище!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Лукоморье
Кто ответит — где она:
Затопило ее море,
Под землей погребена,
Ураганом сметена?
Кто ответит — где она,
Легендарная страна
Старых сказок —
Лукоморье?
Это я отвечу вам:
Существует Лукоморье!
Побывал мой пращур там,
Где лукой заходят в море
Горы хладные.
У скал
Лукоморье он искал —
Волшебную эту местность,
Страну великих сокровищ,
Где безмерна людская честность,
Но немало див и чудовищ.
Здравствуй, северная Русь!
Ты, Югра-соседка, здравствуй!
Сказка, здесь над былью властвуй!
Различить вас не берусь.
Ветер северный, могуч, гонит тучи снеговые,—
У них выи меховые.
Белки валятся живые,
Соболя летят седые из косматых этих туч
Прямо в тундру, за Урал. Там мой пращур
их и брал.
Мол, к нашим дырявым овчинам
Пришьем драгоценны заплатки
И сбудем заморским купчинам
Мы красного меха в достатке.
Что мой пращур?
Голытьба!
Он в лохмотьях шел тайгою.
Но свела его судьба с мудрой бабою-ягою,
То есть с женщиной в яге — в теплой
северной одежде...
Я о встрече той в тайге вспоминаю
и в надежде,
Что этнографы прочтут и обдумать им
придется
Все изложенное тут.
Шуба женская зовется
Там, на севере, ягой.
Знай, этнограф дорогой!
Баба-яга сердита.
— Ну,— говорит,— погоди ты!
Зря,— говорит,— не броди ты!
Женю я тебя на внучке,
Возьмет в золотые ручки.
Верно, пращур? Было так?
Золотым копьем блистая,
Поджидала вас, бродяг, дева-идол золотая.
Сторожила берега Мангазеи и Обдорья,
Неприступна и строга, охраняла
Лукоморье.
Злата шкура на плечах,
Золотой огонь в очах,—
Грейся, пращур, в тех лучах!
— Ах, гостеприимна,
В чуме вот только дымно!
В губы не целовала,
Мерзлую рыбу давала,
О чем она толковала?
— Пусть бьются князья с князьями —
Народы будут друзьями.
Ты остался, пращур, там?
Венчан снежными венцами?
Ложе устлано песцами?
Нет!
К волшебным воротам
За тобою по пятам
Шел Куракин со стрельцами,
Со стрельцами да с писцами за тобою
по пятам.
Шли не с чистыми сердцами к Лукоморским
воротам.
И закрылись ворота, и в туман укрылись
горы,
Схоронилася в Обдоры дева-идол золота.
И волны гремели на взморье,
И ветры над камнем шумели:
Исчезло, ушло Лукоморье,—
Хранить вы его не сумели!
Лукоморье!
Где оно?
Не участвую я в споре
Тех ученых, что давно потеряли Лукоморье
На страницах старых книг, в незаписанном
фольклоре.
Знаю я:
Где север дик,
Где сполоха ал язык,—
Там и будет Лукоморье!
Там, у дальних берегов, где гремят морские
воды,
Где восстали из снегов возрожденные
народы,—
Лукоморье там мое!
Там стоит она, богата,
Опираясь на копье, а быть может, на ружье,
Молодая дева Злата.
Я не знаю, кто она —
Инженер или пастушка,
Но далекая избушка, что за елками видна,
Снова сказками полна.
Здравствуй, дивная страна!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Люди
Люди,
В общем,
Мало просят,
Но дают довольно много.
Люди
Многое выносят:
Если надо — ходят в ногу,
Устают, недоедают,
Но уж если взрыв за взрывом,—
Этот ад надоедает
Даже самым терпеливым.
Люди,
В общем,
Мало знают,
Но они прекрасно чуют,
Если где-то распинают
И кого-нибудь линчуют.
И тогда творцов насилья
Люди смешивают с пылью,
Сбрасывают их со счета.
Не по людям их работа!
Люди,
В общем,
Мало верят
В заклинанья, в пентограммы,
А своею меркой мерят
На фунты и килограммы,
И на ярды, и на метры.
Счет иной еще не начат.
Люди,
В общем,
Незаметны,
Но довольно много значат!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Мартынов день
Нет, это не день моего рожденья! И если б даже было и так, то это было лишь совпаденьем,— я родился весной, а про это осеннее торжество даже не было мне никакого виденья, и я даже не слыхивал ничего и ни от кого про этот день, когда снежинки, витая, серебрили, как и теперь серебрят, все подряд от Урала и до Алтая...
Это теперь я в книжках читаю про Мартынов день и присущий ему обряд!
Теперь я знаю: в католических странах это был день поминания епископа Мартина Турского, во времена Реформации перенесенный в честь дня рождения Мартина Лютера с 11-го на 10-е ноября... Но мне вспоминается просто сибирское морозное утро, и в это утро — для нас юлианского, а для них, лютеран, григорианского календаря,— может быть, не в городе, где скрипели мои ребяческие салазки, а где-нибудь в снежной мгле переселенческих деревень, и случались тогда нищебродства в снегах, бубенцы, и шутейные розги, и ритуальные маски и пляски, но в городе я ничего такого не видел, и нечего фантазировать зря! И никто не кутался в вывернутые тулупы или в какие-нибудь другие дорогие или недорогие меха, и со снежками не мешалась соломенная труха, и никто не восклицал: «Ха! Козлиную шкуру надень, как полагается в Мартынов день!» Нет!
Но эстонцы, переселенцы с дальних западных побережий, ничего не вещая, а просто меня в этот день колбасой угощая медвежьей, говорили: «А вот и бисквит тебе свежий, вкусней, чем калач и пельмень!» И я говорил «спасибо», ибо не был невежей.
Вот что могу я сказать про Мартынов день!
Это теперь я в книжках читаю про Мартынов день и присущий ему обряд!
Теперь я знаю: в католических странах это был день поминания епископа Мартина Турского, во времена Реформации перенесенный в честь дня рождения Мартина Лютера с 11-го на 10-е ноября... Но мне вспоминается просто сибирское морозное утро, и в это утро — для нас юлианского, а для них, лютеран, григорианского календаря,— может быть, не в городе, где скрипели мои ребяческие салазки, а где-нибудь в снежной мгле переселенческих деревень, и случались тогда нищебродства в снегах, бубенцы, и шутейные розги, и ритуальные маски и пляски, но в городе я ничего такого не видел, и нечего фантазировать зря! И никто не кутался в вывернутые тулупы или в какие-нибудь другие дорогие или недорогие меха, и со снежками не мешалась соломенная труха, и никто не восклицал: «Ха! Козлиную шкуру надень, как полагается в Мартынов день!» Нет!
Но эстонцы, переселенцы с дальних западных побережий, ничего не вещая, а просто меня в этот день колбасой угощая медвежьей, говорили: «А вот и бисквит тебе свежий, вкусней, чем калач и пельмень!» И я говорил «спасибо», ибо не был невежей.
Вот что могу я сказать про Мартынов день!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Между домами старыми,
Между заборами бурыми,
Меж скрипучими тротуарами
Бронемашина движется.
Душки трепещут за шторами,—
Пушки стоят на платформе,
Смотрит упорными взорами
Славный шофер — Революция.
Руки у ней в бензине,
Пальцы у ней в керосине,
А глаза у ней синие-синие,
Синие, как у России.
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Мечта
Выросли
На стеклах
Снежные цветы.
- Где мой полушубок?- спрашиваешь ты.
- Я не понимаю, что ты говоришь!
- Где мой полушубок, белый полушубок,
Белый полушубок в мире снежных крыш,
Делается синим он под вечера,
Красный полушубок - ночью у костра,
Чтобы под луною серебром блистать!
Вот какое чудо ты невесть откуда
Вздумала достать.
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
Мир
Мир велик!
До того он велик,
Что иные писатели книг,
Испытав бесконечный испуг,
Уверяли, что мир только миг,
Лишь мгновение, полное мук,
И оно обрывается вдруг,
Ибо жизни неведома цель.
А иные владельцы земель
Объявили, что мир — это пир.
Заявили, что мир — это жир,
Легший складками по животу.
Да еще, чтоб смирить нищету,
Разъяснили, что мир — это мор;
Что, число бедняков сократив,
На земле и покой и простор
Обеспечат холера и тиф,
Ибо мир вообще — это тир
Для пальбы по мишени живой
На арене войны мировой.
Но таков ли действительно мир?
Нет!
Могучее существо
Не вместится в солдатский мундир,
Надеваемый на него.
Мир, извечный дробитель цепей,
Рвет застежки любых портупей,
Ибо сила его велика!
Привезенные издалека
Танки, булькнув, идут ко дну,
Потому что людская рука
В море с мола столкнула войну.
Люди мира и счастья хотят.
И когда на добычу летят
Двойники отплясавших в петле,
Человек предает их земле.
Человек предает их земле!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Мир рифм
Рифм изобилие
Осточертело мне.
Ну, хорошо, я сделаю усилие
И напишу я белые стихи!
И кажется, что я блуждаю вне
Мне опостылевшего мира рифм,
Но и на белоснежной целине
Рифм костяки мерцают при луне:
— О, сделай милость, смело воскресив
Любовь и кровь, чтоб не зачах в очах
Огонь погонь во сне и по весне,
Чтоб вновь сердца пылали без конца!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Мне кажется, что я воскрес
Я жил. Я звался Геркулес.
Три тысячи пудов я весил
С корнями вырывал я лес.
Рукой тянулся до небес.
Садясь, ломал я спинки кресел.
И умер я... И вот воскрес
Нормальный рост, нормальный вес
Я стал как все. Я добр, я весел.
Я не ломаю спинки кресел...
И все-таки я Геркулес.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
* * *
Мои
Товарищи,
Поэты,
Вы
Быль и явь
И тайный знак,
Любые времени приметы
Читать умеете ли так,
Как Ленин свежие газеты
Читал в Разливе у костра?
Мне
Кажется:
У нас,
Поэты,
Мысль
Недостаточно
Остра!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Мороз
Мороз был — сорок! Город был как ночью.
Из недр метро, как будто из вулканов,
Людских дыханий вырывались клочья
И исчезали, ввысь бесследно канув.
И все ж на стужу было не похоже:
Никто ничто не проклинал сквозь зубы,
Ни у кого озноб не шел по коже,
Сквозь снежный блеск, бушуя, плыли шубы.
Куда? Конечно, в звонкое от зноя,
Давно уже родившееся где-то
Пшеничное, ржаное и льняное,
Как белый хлопок, взрывчатое лето.
Казалось, это видят даже дети:
С серпом, силком и рыболовной сетью
То лето, величайшее на свете,
В цветы одето посреди столетья!
То лето — как великая победа,
И суховеи отошли в преданья,
И пьют росу из тракторного следа
Какие-то крылатые созданья.
И неохота ни большим, ни малым
Пренебрегать цветами полевыми,
И зной дневной скреплен закатом алым
С теплейшими ночами грозовыми.
Ведь нет сильнее этого желанья,
Мечта такая — сколько красоты в ней,
Что зимние студеные дыханья
Вернутся в мир в обличьи чистых ливней!
Вот что хотелось увидать воочью.
И было надо настоять на этом.
Мороз был сорок. Город был как ночью,
Как ночью перед ветреным рассветом.
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Музыкальный ящик
Что песня?
Из подполья в поднебесье
Она летит. На то она и песня.
А где заснет? А где должна проснуться,
Чтоб с нашим слухом вновь соприкоснуться?
Довольно трудно разобраться в этом,
Любое чудо нам теперь не в диво.
Судите сами, будет ли ответом
Вот эта повесть, но она — правдива.
Там,
Где недавно
Низились обрывы,
Поросшие крапивой с лебедою,
Высотных зданий ясные массивы
Восстали над шлюзованной водою.
Гнездится
Птица
Меж конструкций ЦАГИ,
А где-то там,
За Яузой,
В овраге, бурля своей ржавеющею плотью,
Старик ручей по черным трубам скачет.
Вы Золотым Рожком его зовете,
И это тоже что-нибудь да значит.
...Бил колокол на колокольне ближней,
Пел колокол на колокольне дальней,
И мостовая стлалась всё булыжней,
И звон трамвая длился всё печальней.
И вот тогда,
На отдаленном рынке,
Среди капрона, и мехов, и шелка,
Непроизвольно спрыгнула с пластинки
Шальная патефонная иголка.
И на соседней полке антиквара
Меж дерзко позолоченною рамой
И медным привиденьем самовара
Вдруг объявился
Ящик этот самый.
Как описать его?
Он был настольный,
По очертаниям — прямоугольный,
На ощупь — глуховато мелодичный,
А по происхожденью — заграничный.
Скорей всего он свет увидел в Вене,
Тому назад столетие, пожалуй.
И если так — какое откровенье
Подарит слуху механизм усталый?
Чугунный валик, вдруг он искалечит,
Переиначит Шуберта и Баха,
А может быть, заплачет, защебечет
Какая-нибудь цюрихская птаха,
А может быть, нехитрое фанданго
С простосердечностью добрососедской
Какая-нибудь спляшет иностранка,
Как подобало в слободе немецкой,
Здесь, в слободе исчезнувшей вот этой,
Чей быт изжит и чье названье стерто.
Но рынок крив, как набекрень одетый
Косой треух над буклями Лефорта.
И в этот самый миг
На повороте
Рванул трамвай,
Да так рванул он звонко,
Что вдруг очнулась вся комиссионка,
И дрогнул ящик в ржавой позолоте,
И, зашатавшись, встал он на прилавке
На все четыре выгнутые лапки,
И что-то в глубине зашевелилось,
Зарокотало и определилось,
Заговорило тусклое железо
Сквозь ржавчину, где стерта позолота.
И что же?
Никакого полонеза,
Ни менуэта даже, ни гавота
И никаких симфоний и рапсодий,
А громко так, что дрогнула посуда,—
Поверите ли? — грянуло оттуда
Простое: «Во саду ли, в огороде...»
Из глубины,
Из самой дальней дали,
Из бурных недр минувшего столетья,
Где дамы в менуэте приседали,
Когда петля переплеталась с плетью,
Когда труба трубила о походе,
А лира о пощаде умоляла,
Вдруг песня:
«Во саду ли, в огороде,—
Вы слышите ли? — девица гуляла!»
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
На берегу
На берегу
Я человека встретил,
На берегу морском,
На берегу, где ветер так и метил
Глаза мои запорошить песком,
На берегу, где хмурая собака
Меня обнюхала, а с вышины,
За мной следя, таращился из мрака
Своими кратерами шар луны
И фонари торчали как на страже,
Передо мною тень мою гоня.
А человек не оглянулся даже,
Как будто не заметил он меня.
И я ему был очень благодарен.
Воистину была мне дорога
Его рассеянность. Ведь я не барин,
И он мне тоже вовсе не слуга,
И нечего, тревожась и тревожа,
Друг дружку щупать с ног до головы,
Хоть и диктует разум наш, что все же
Еще полезна бдительность, увы!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Народ-победитель
Возвращались солдаты с войны.
По железным дорогам страны
День и ночь поезда их везли.
Гимнастерки их были в пыли
И от пота еще солоны
В эти дни бесконечной весны.
Возвращались солдаты с войны.
И прошли по Москве, точно сны,—
Были жарки они и хмельны,
Были парки цветами полны.
В Зоопарке трубили слоны,—
Возвращались солдаты с войны!
Возвращались домой старики
И совсем молодые отцы —
Москвичи, ленинградцы, донцы...
Возвращались сибиряки!
Возвращались сибиряки —
И охотники, и рыбаки,
И водители сложных машин,
И властители мирных долин,—
Возвращался народ-исполин...
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
* * *
Не будь
Увядшим гладиолусом,
Все ниже голову клоня,
Не говори упавшим голосом,
Что это все из-за меня.
Я силищей такой могучею
Не помышляю обладать,
Чтоб жгучим зноем, темной тучею
Твою нарушить благодать.
Ты это знала и тогда еще
В начале ветреного дня.
И не тверди мне убеждающе,
Что это все из-за меня!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Никого,
Ничего...
Ручеек пересох,
Только в русле его
Серебрится
Песок.
Он
Клубится слегка,
Чтоб рука не взяла,
Будто вместо песка
Только
Пепел,
Зола.
Но
И в пепле еще
Естество не мертво.
«Горячо?»
— «Горячо!
Ничего, ничего!»
Ведь
Повсюду, везде
И куда ни шагнем,
На остывшей звезде,
Где играли с огнем,
Хорошенько
Пошарь,
Углубись, поищи —
И пробьются сквозь гарь
Изобилья
Ключи!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Нить
А почему
По вечерам,
Как все седые ветераны,
Рассказывая столь пространно
Про все, что было тут и там,
Ты, о участник старых драм,
Не говоришь про этот шрам?
Не хочешь трогать старой раны?
Слов подходящих не найдешь?..
— Бедняк пырнул меня со страха.
Ему сказали: «Уничтожь,
Не то тебе — топор и плаха!
Иди!» — и дали в руку нож.
Ну вот, он и пырнул с размаху,
Но шкуру этим не спасешь,—
Сам стал он вскоре кучкой праха.
Цена ему, конечно, грош.
Но ведь жива его вдова,
Да выросли теперь и дети.
Что ж им вредить? К чему слова?
Зачем воспоминанья эти!
Пусть думают, что их отец
Достоин рая, а не ада.
Невинных разбивать сердец
Без надобности не надо.
Да эти раны бередить,
Бывает, и себе дороже.
Столетье можно погодить,
Пусть правда выяснится позже!
И он потрогал шрам на коже,
Шрам этот тонок был, как нить.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Норд-ост
Я, норд-ост, родился в тундре,
Но ее покинул вскоре,
Чтоб иные видеть зори
На далеком Черном море.
Выл я в горном коридоре,
На степном ревел просторе,
И теперь, рожденный в тундре,
Я бушую в теплом море.
Так, принявши облик бури,
Мы летим. Пора настала,
Чтоб о нас иное море
Днем и ночью грохотало.
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Ночь
Кто дал тебе совет, закончив счет
побед,
А также и потерь,
Теперь, замкнувши дверь, угреться
и забыться?
Ты этому не верь! Так не случится!
Не спишь?
Не ты один. И ей всю ночь не спится.
Она, полна машин, полна афиш, витрин
И вновь полна мужчин, смеясь не без
причин,
Не спит
Столица.
Ничто не спит во мгле —
Кипит асфальт в котле, кипит вино
в бутылях,
Не спят, летя на крыльях, не спят
в автомобилях,
Не спит огонь в золе.
И зреет на земле
Очередное чудо.
Предугадать его
Имеешь полномочья.
Быть может, оттого
Тебе не спится
Ночью!
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Ночь перед весной
Весна ли,
Оттепель ли просто -
Еще не понимаем сами,
Но трескается льда короста,
И благостными голосами
О чем-то хорошо знакомом
Поет капель, и в бездне неба
Луна белеет хрупким комом
Уже подтаявшего снега,
И даже на далеких звездах
Мелькают бытия миражи,
И всколыхнулся спертый воздух
В универмагах и в Пассаже,
И в недрах метрополитена,
И вестибюлях театральных.
И шубы мечутся смятенно
Во всевозможных раздевальнях,
Как будто бы уже на теле
И душно стало им и тяжко,
И будто бы они вспотели,
Устав метаться нараспашку.
Они вспотели, а не люди,
И думают, что хорошо бы,
По некоторым данным судя,
Теперь на отдых, в гардеробы.
О, в эту ночь перед весною
Давно пора желаньям сбыться -
Он близок, день, когда от зноя
Весь мир в иное превратится.
Час близок бабочке носиться
И птице вольно изливаться,
Жуку - жужжать, червю - копаться,
А человеку - искупаться!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Ночь.
Где-то там, на страшной вышине,
Спят кратеры и цирки на Луне.
А на Земле, конечно, тоже спят.
Да, многие разделись и легли,
Объяты негой с головы до пят.
Но на обратной стороне земли,
Где ровно в полночь полдень на часах,
Под раскаленным солнцем в небесах
Бушует день в жарище и в пыли.
И стоит передвинуть рычажок,
Чтоб ветер нескончаемого дня
Из сумрака нахлынул и ожег
Меня!
И безвозвратно истекла
Секунда-ночь, пахуча и тепла,
Как пепел дня, сгоревшего дотла.
Да! Спят, конечно, мертвые тела,
Да в гулких урнах жирная зола,
Да где-то на огромной вышине
Спят кратеры и цирки на Луне,
А все земные кратеры кипят!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Ночью
Этой
Ночью,
Ночью летней,
Вьется хмель тысячелетний
По железу,
По бетону,
По карнизу,
По балкону.
Что
Творится
Там, за шторой,
Той вот самой, за которой
В мученические позы
В мутных вазах встали розы?
Чем же
Тут могу помочь я?
Можеть быть, вот этой ночью
На балкон пробраться снизу
По железу,
По карнизу
Цепко, с выступа на выступ,
Взять и пыль
И хмель
На приступ,
У окошка очутиться,
Стукнуть, будто клювом птица,
Чтоб окно ты распахнула.
Ты бы встала
И взглянула -
Что за птаха залетела?
Ничего не разглядела,
У окна бы постояла,
А закрыть не - захотела.
И не надо,
И не трогай,
И напрасно закрывала:
Я иду своей дорогой
Как ни в чем и не бывало!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Ноябрь
Седо
Курчавятся облака
Над чернотою полей.
Кончились летние отпуска,
Значит — пора, не жалей.
Вот и зима
Не весьма жестока,
Прошлой нисколько не злей.
За щеку только щипнула слегка:
— Не обморозь, дуралей!
Нет,
Я пойду
Подстрелю беляка
Белого снега белей.
Девичий заяц воротника
Краше иных соболей,—
Рано еще заниматься пока
Счетом иных прибылей.
А у зимы
Седина у виска,
Это — ее юбилей!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
О годовщины,
Годовщины,
Былые дни!
Былые дни, как исполины,
Встают они!
Мы этих дней не позабыли,
Горим огнем
Тех дней, в которые мы жили
Грядущим днем!
И в час,
Когда опять двенадцать
На башне бьет,
Когда дома уже теснятся,
Чтоб дать проход
Неведомым грядущим суткам,
Почти мечтам,
Вновь ставлю я своим рассудком
Все по местам.
Да,
Он назад не возвратится -
Вчерашний день,
Но и в ничто не превратится
Вчерашний день,
Чтоб никогда мы не забыли,
Каким огнем
Горели дни, когда мы жили
Грядущим днем.
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
* * *
О, до чего по-разному одеты
Бывают люди раннею весной!
Иные, ей нисколько не задеты,
Идут-бредут, как чащею лесной,
Где белыми снегами замело все,
Идет на зверя хмурый зверолов;
Иные, даже и без шапок вовсе,
Спешат, как будто вовсе без голов;
Иные дышат, как цветы живые
Поблизости недвижных ледников;
Иные все еще ласкают выи
Каракулем своих воротников.
И не поймешь, пожалуй, сразу: где ты
И что тут в силе — стужа или зной?
Вот до чего по-разному одеты
Бывают люди раннею весной!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
О, если бы писали мы
О том лишь, что доподлинно известно,—
Подумайте, о трезвые умы,
Как было бы читать неинтересно!
Не думал бы Колумб, что Индии достиг,
И Данте не изобразил бы ада,
И множества других докладов, песен, книг
Была бы недоступна нам услада.
Пойду — у папы римского спрошу:
— В непогрешимости удобный догмат
Вы верите еще?—
И точно опишу,
Как губы папы
От улыбки
Дрогнут.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
* * *
Обыкновенное ненастье,
Но мы тревожимся,
И нам
Повсюду грезятся несчастья
И ужасы по временам.
И все как будто не на месте,
И небосвод столь мглисто сед,
Как будто нам
По сто, по двести,
А многим
И по триста
Лет.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Одни стихи
Приходят за другими,
И кажется,
Одни других не хуже:
Иные появляются нагими.
Другие — сразу же во всеоружье...
Одни стихи — высокие, как тополь,—
Внушают сразу мысль об исполинах,
Другие — осыпаются, как опаль,
Сорвавшаяся с веток тополиных.
Одни стихи — как будто лось с рогами,—
Ах, удалось!— встают во всем величье,
Другие зашуршали под ногами
Охотника, вспугнувшего добычу.
И хорошо:
Лось жив-здоров, пасется,
И ничего дурного не стрясется!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Олива
Олива,
Олива,
Олива!
Тяжелые ветви вздымая,
Она не стоит молчаливо -
Она ведь не глухонемая!
Конечно,
Какое-то в мире
Творится неблагополучье,
И слышатся шумы в эфире,
Как будто
Ломаются
Сучья.
Ломаются
Сучья оливы
И хлещут по стенам и крышам,
Как будто бы дальние взрывы
Мы слышим,
Хотя и не слышим.
В пустыне,
Гудящей от зноя,
Петролеум плещет бурливо,
Но все же
Не что-то иное -
Нам слышится шелест оливы!
Моря,
За морями -
Проливы,
Каналы, ворота и шлюзы,
В пакгаузах копятся грузы...
И слышится шелест оливы.
О шелест
Оливы цветущей!
Им полон, то реже, то чаще,
И этот хрипящий, поющий,
Бормочущий, свищущий ящик.
И люди
Почти что не дышат,
У ящика ночью уселись,
И слышат,
Конечно же, слышат,
Оливы прельстительный шелест.
Ведь
Сколько ее ни рубили
И сколько ее ни пилили,
А все же
Ее не сгубили,
А все же
Ее не свалили!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Он залатан,
Мой косматый парус,
Но исправно служит кораблю.
Я тебя люблю.
При чем тут старость,
Если я тебя люблю!
Может быть,
Обоим и осталось
В самом деле только это нам,—
Я тебя люблю, чтоб волновалось
Море, тихое по временам.
И на небе тучи,
И скрипучи
Снасти.
Но хозяйка кораблю —
Только ты.
И ничего нет лучше
Этого, что я тебя люблю!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Он
Перед нами
Открывает душу,
А может быть, и новые моря,
И новую неведомую сушу,
И глубь, и высь...
Короче говоря —
Вдруг видно все, чему еще не верят
К вчерашнему привычные глаза,
Чего вершки вчерашние не мерят,
Вчерашние не держат тормоза.
Как открывает новую планету
Среди небесной бездны астроном,
Так открывать приходится поэту
Весь этот мир. Ведь ни о чем ином —
Об этом, что ни миг, то новом мире
Ведет он нескончаемый рассказ,
И горизонты делаются шире
От этого у каждого из нас.
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
* * *
Отмечали
Вы, схоласты,
Птолемея
Юбилей.
Но дошла к вам
Лет так за сто
Весть, что прав был
Галилей.
Но
Плечами вы пожали:
Мол, отрекся
Галилей!
Отмечать
Вы продолжали
Птолемея
Юбилей.
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.
* * *
Пахнет день
Машинным отделеньем
Переполненного парохода.
К берегам
Плывем мы отдаленным,
И хоть ближе год они от года —
Разве что грядущим поколеньям,
Наконец, покажется природа
Широко раскинувшимся лоном,
На котором отдохнуть охота,
Расставаясь с блещущим салоном
Комфортабельного
Самолета.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Пейзаж
Пейзаж
Возник передо мною —
Сумбурный, в рамки не вошедший,
Как будто бы не что иное,
Как явь, полна противоречий:
Неслись клубящиеся тучи,
Повсюду свет боролся с тенью...
— Пейзаж, ты мог бы стать и лучше!
— Конечно, в этом нет сомненья!
Какой уж есть сам по себе я —
Я все же и творенье ваше!
Хотите неба голубее,
Погоды тише, красок краше —
Дерзайте, чтоб стремилось небо
На ваши грезы стать похожим
Не только на полотне бы,
Но и в действительности тоже!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Первородство
По мненью бедноты,
Мы — богачи:
У нас все сказки делаются былью
И вообще что хочешь получи,—
Нам вручены ключи от изобилья.
По мненью богачей,
Мы — беднота,
Чьи беды в Лету канули бесследно.
Им невдомек, что жизнь безбедна та,
Которую мы создали победно.
А мы — не богачи, не бедняки!
Мы те, которых не бывало прежде.
И прошлогоднейшие ярлыки
Вы к нашей не пришпилите одежде.
Сказать точнее:
Есть у нас черты,
В которых ни малейшей капли сходства
С чертами богачей и бедноты...
Здесь речь идет о праве первородства!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Первый снег
Ушел он рано вечером,
Сказал:- Не жди. Дела...
Шел первый снег. И улица
Была белым-бела.
В киоске он у девушки
Спросил стакан вина.
"Дела...- твердил он мысленно,-
И не моя вина".
Но позвонил он с площади:
-Ты спишь?
-Нет, я не сплю.
-Не спишь? А что ты делаешь?-
Ответила:
-Люблю!
...Вернулся поздно утром он,
В двенадцатом часу,
И озирался в комнате,
Как будто бы в лесу.
В лесу, где ветви черные
И черные стволы,
И все портьеры черные
И серые углы,
И кресла чернобурые,
Толпясь, молчат вокруг...
Она склонила голову,
И он увидел вдруг:
Быть может, и сама еще
Она не хочет знать,
Откуда в теплом золоте
Взялась такая прядь!
Он тронул это милое
Теперь ему навек
И понял,
Чьим он золотом
Платил за свой ночлег.
Она спросила:
-Что это?
Сказал он:
-Первый снег!
Вечер лирики.
Москва: Искусство, 1965.
Песни
Пришел и требует:
- Давай мне песен!
Вот человек! Ведь в этом прямо весь он:
Когда он грустен - дай веселых песен,
А если весел - просит слезных бусин.
Ведь вот каков! Таким и будет пусть он,
И требует, наверное, по праву.
- Что ж! Выбирай, которые по нраву!
И выбрал он. И слышите: запел он,
Кой-что не так поет он: переделал.
На свой он лад слегка переиначил.
Но слышите: петь песни все же начал,
Как будто хочет заново слагать их
Своим подружкам в новомодных платьях.
Почти свои поет, а не чужие...
А я и рад, чтоб люди не тужили!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Песня (Этой песне внимали...)
Пабло Неруде
Этой песне внимали Стокгольм и Марсель.
Через греческий дым и турецкую пыль
Била в цель
Эта песня грядущего.
Но,
Упорно исследуя каждую щель,
Где-то в Чили,
В ущельях, за тысячу миль,
Дни и ночи ловил полицейский патруль
Человека, о мире поющего.
Потому что решили,
Что именно там,
Где-то в Чили,
Удобней идти по пятам
За певцом, и травить его гончими,
И в безлюдном ущелье заоблачных гор
Навалиться оравой — и весь разговор,
И разделаться с песней — и кончено!
Песню эту поймай, песню эту казни
И к началу кровавой безумной резни
В сей же час приступай в нетерпении,
И тогда уж не будет тревожить сердец
Эта песня, в которую всажен свинец!
...И казалось, что замерло пение.
Но явились шахтеры из темной земли
И сказали тому, кто командует «пли»:
«Что тут ищет патруль? Что случилось, сеньор?
Почему в сердце гор вы палите в упор?»
А убийца ответил уклончиво:
«Я имею инструкции. Кончено!»
Так в заоблачном Чили
Меж каменных глыб
Белый свет омрачили.
Но певец не погиб,—
Он ушел поднебесными тропами,
И, сквозь землю пройдя
И смеясь, как дитя,
Появился он будто секунду спустя
В самолете над старой Европою.
А в заоблачном Чили
Кричали:
«Он здесь!»
Ибо здесь, на какую ты гору ни влезь,
Из-за каждого камня и кустика
Эта песня!
И каждый пастух, и шахтер,
И хозяева лам за вершинами гор
Слышат песню!
Вы поняли это, сеньор?
Очевидно, такая акустика!
И не радио это,
А голос живой!
Всюду слышится песня грядущего.
Не убьют ни свинец, ни удар ножевой
Человека, отважно поющего!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Подземный водолаз
Когда уводят
Воду из реки,
Взывают к небосводу тростники
И шелестят степные ковыли:
— Опомнись и умом пошевели,
Томимый жаждой жадный человек!
Ты, как без рук, останешься без рек
И захлебнешься, ненасытный вор
Своих ключей, потоков и озер,
В густой пыли, которая впилась
И в правый глаз тебе, и в левый глаз.
Не этой влагой жажду утоли,
А воду надо брать из-под земли —
Туда спустись, подземный водолаз.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Поэзия
«Поэзия — мед Одина!» — вещали
Когда-то скальды. Кто же Один? Он
В Асгарде богом распри был вначале,
Но, вечной дракой асов утомлен,
Сошел на землю. Но хребты трещали
И здесь у всех враждующих сторон,
И вот затем, чтоб стоны отзвучали,
И чтоб на падаль не манить ворон,
И чтоб настало умиротворенье,
Сменил он глаз на внутреннее зренье
И, жертвенно пронзив себя копьем,
Повесился на Древе Мировом он,
Мед чьих цветов, теперь под птичий гомон
Нам приносимый пчелами, мы пьем.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Поэзия
Отчаянно сложна,
И с этим очень многие боролись,
Крича, что только почвенность нужна,
В виду имея только хлебный колос.
Но иногда, в словесном щебне роясь,
И там, где не восходит ни зерна,
Ее мы обнаруживаем,
То есть
Она везде, и не ее вина,
Что, и в земле и в небе равно кроясь,
Как Эребус, венчая Южный полюс,
Поэзия не ребус, но вольна
Звучать с любого белого пятна,
Как длинная и средняя волна,
И на волне короткой весть и повесть!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Праздник
Я
Слышу —
Вы славите будни,
Прекрасные,
Ясные будни,
Но
Пусть буду я безрассуден,
А славить не стану я буден.
Ведь все-таки жизнь моя — праздник!
Хоть грозный, а все-таки — праздник.
Я буден не узник, не им я союзник,
А жизнь моя — праздник.
Всегда он в заботе,
Всегда он в работе,
А все-таки — праздник.
Да, именно, праздник!
Всегда неспокойный,
Сегодня он знойный,
А завтра — морозный.
А все-таки — праздник.
Великий и грозный!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
* * *
Примерзло яблоко
К поверхности лотка,
В киосках не осталось ни цветка,
Объявлено открытие катка,
У лыжной базы — снега по колено,
Несутся снеговые облака,
В печи трещит еловое полено...
Всё это значит, что весна близка!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Прятки
Трудолюбив,
Как первый ученик,
Я возмечтал: плоды науки сладки.
Но, сконцентрировав мильоны книг
На книжных полках в умном распорядке,
Я в здравый смысл прочитанного вник
И не способен разгадать загадки:
Когда и как весь этот мир возник?
И все подряд предположенья шатки.
И тут
Инстинкт мне говорит:
«Проверь
Все это мной!»
И вот брожу, как зверь,
Я в дебрях книг, и прыгаю, как птица,
Я в книжных чащах, и, как червь, точу
Бумагу их — так яростно хочу
Всему первоисточника добиться.
И в мотылька, который на свечу
Летит, ловчусь я снова превратиться,
И, будто спора некая, лечу
Туда, куда ракетам и не взвиться,
И чувствую, что, может быть, теперь
Мне разрешит Вселенная:
«Измерь
Температуру жуткой лихорадки,
Которой пышет солнца смутный лик,
И ощути, как мчатся без оглядки
Планет и звезд бесплотные остатки.
Уверены, что ты их не настиг».
И кажется, что в тайну я проник.
Но дальше что?
И снова лишь догадки,
И вновь
Луна
Чадит мне, как ночник,
И бездна вновь со мной играет в прятки.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Птица Сирин
Слышу
Киновари крик,
Но не где-то глубоко там
Под горбатым переплетом
Сокровенной книги книг
И не в складках древних риз
На мужах святых и женах,
Господом убереженных от червя, мышей и крыс,—
В заповедных уголках, не церковных,
Так музейных,—
А на варежках, платках, на халатах
бумазейных,
На коротеньких подолах —
Словом, где-то вне границ
Изучаемого в школах.
Спит
Спокойно
Мир страниц,
Лики книг покрыла пыль,
Даже сталь пошла в утиль,
Старый шпиль успел свалиться,
Но уверенно стремится
Птица Сирин, эта птица,
Воплотиться в шелк, и ситцы,
И в полотна, и в текстиль...
Речь идет про русский стиль.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Птицы
А птицей стать я не хотел бы,
Быть соловьем я не желаю.
Сама подумай,—
Прилетел бы,
На подоконник сел бы с краю,
И ты б сказала:
«Что за птица
На подоконнике томится,
Стучит в стекло летучим телом?»
А я в стремленье неумелом
Царапал перьями стекло бы.
К чему всё это привело бы?
Ты форточку бы приоткрыла,
Влетел бы я. Как это мило!
В твою ладонь упал бессильно.
Ты к черту выгнала бы кошку,
Подумала,
Поймала мошку,
Схватила булочную крошку
И в клюв мне всунула насильно,
И досыта бы накормила,
И, повторив:
«Как это мило!» —
Поцеловала бы губами.
Так мы становимся рабами.
...Я никогда не буду птицей!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Путешественник
Друзья меня провожали
В страну телеграфных столбов.
Сочувственно руку мне жали:
"Вооружен до зубов?
Опасностями богата
Страна эта! Правда ведь? Да?
Но мы тебя любим, как брата,
Молнируй, коль будет нужда!"
И вот она на востоке,
Страна телеграфных столбов,
И люди совсем не жестоки
В стране телеграфных столбов,
И есть города и селенья
В стране телеграфных столбов,
Гулянья и увеселенья
В стране телеграфных столбов!
Вхожу я в железные храмы
Страны телеграфных столбов,
Оттуда я шлю телеграммы —
Они говорят про любовь,
Про честь, и про грусть, и про ревность,
Про то, что я все-таки прав.
Твоих проводов песнопевность
Порукой тому, телеграф!
Но всё ж приближаются сроки,
Мои дорогие друзья!
Ведь я далеко на востоке,—
Вам смутно известно, где я.
Ищите меня, телефоньте,
Молнируйте волю судьбы!
Молчание...
На горизонте
Толпятся немые столбы.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Радужность
Краски
Являются элементарными,
Но и оттенки не могут казаться утраченными.
Ласточки —
И те на закате
Становятся вовсе прозрачными, будто янтарными...
И не только грачи, но и вороны вовсе не черными, мрачными
Кажутся на рассвете,
Так же, как радужность,
Свойственная вовсе не только лишь уткам зеркальным,
Но даже и попросту всяческим кряквам.
И человек —
То же самое — вовсе не может казаться всегда одинаковым,
Либо извечно тоскующим, либо всегда беспечальным,
А если и кажется так вам,
То знайте:
Вы бредите!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Река Тишина
— Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?
— Я хотел бы. В ночь ледостава.
— Но отыщешь ли лодку хотя бы одну
И возможна ли переправа
Через темную Тишину?
В снежных сумерках, в ночь ледостава,
Не утонешь?
— Не утону!
В городе том я знаю дом.
Стоит в окно постучать — выйдут меня встречать.
Знакомая одна. Некрасивая она.
Я ее никогда не любил.
— Не лги!
Ты ее любил!
— Нет! Мы не друзья и не враги.
Я ее позабыл.
Ну так вот. Я скажу: хоть и кажется мне.
Что нарушена переправа,
Но хочу еще раз я проплыть по реке Тишине
В снежных сумерках, в ночь ледостава.
— Ночь действительно ветреная, сырая.
В эту ночь, трепеща, дотлевают поленья в печах.
Но кого же согреют поленья, в печах догорая?
Я советую вспомнить о более теплых ночах.
— Едем?
— Едем!
Из дровяного сарая
Братья ее вынесут лодку на плечах
И опустят на Тишину.
И река Тишина у метели в плену,
И я на спутницу не взгляну,
Я только скажу ей: «Садитесь в корму!»
Она только скажет: «Я плащ возьму.
Сейчас приду...»
Плывем во тьму,
Мимо предместья Волчий хвост,
Под Деревянный мост,
Под Оловянный мост,
Под Безымянный мост...
Я гребу во тьме,
Женщина сидит в корме,
Кормовое весло у нее в руках.
Но, конечно, не правит — я правлю сам!
Тает снег у нее на щеках,
Липнет к ее волосам.
— А как широка река Тишина?
Тебе известна ее ширина?
Правый берег виден едва-едва,—
Неясная цепь огней...
А мы поедем на острова.
Ты знаешь — их два на ней.
А как длинна река Тишина?
Тебе известна ее длина?
От полночных низин до полдневных высот
Семь тысяч и восемьсот
Километров — повсюду одна
Глубочайшая Тишина!
В снежных сумерках этих
Все глуше уключин скрип.
И замирают в сетях
Безмолвные корчи рыб.
Сходят с барж водоливы,
Едут домой лоцмана.
Незримы и молчаливы
Твои берега, Тишина.
Все медленней серые чайки
Метель отшибают крылом...
— Но погоди! Что ты скажешь хозяйке?
— Чайки метель отшибают крылом...
— Нет, погоди! Что ты скажешь хозяйке?
— Не понимаю — какой хозяйке?
— Которая в корме склонилась над веслом.
— О! Я скажу: «Ты молчи, не плачь.
Ты не имеешь на это права
В ночь, когда ветер восточный — трубач —
Трубит долгий сигнал ледостава».
Слушай!
Вот мой ответ —
Реки Тишины нет.
Нарушена тишина.
Это твоя вина.
Нет!
Это счастье твое.
Сам ты нарушил ее,
Ту глубочайшую Тишину,
У которой ты был в плену.
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Рифма
В горестном
Грозово-величавом
Мире памятников и утрат
Грустно я приглядывался к ржавым
Розам металлических оград,
Молния
Давно уж отблистала.
Рассветало. Дождь прошел,
Рифму к розе я искал устало,
Долго, туго. Наконец нашел.
Вот она: коррозия металла.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Седьмое чувство
Строятся разные небоскребы,—
Зодчим слава и честь,
Но человек уже хочет иного —
Лучше того, что есть.
Лучше и лучше пишутся книги,
Всех их не перечесть,
Но человек уже хочет иного —
Лучше того, что есть.
Тоньше и тоньше становятся чувства,
Их уж не пять, а шесть,
Но человек уже хочет иного —
Лучше того, что есть.
Знать о причинах, которые скрыты,
Тайные ведать пути —
Этому чувству шестому на смену,
Чувство седьмое, расти!
Определить это чувство седьмое
Каждый по-своему прав.
Может быть, это простое уменье
Видеть грядущее въявь!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Сельская ночь
О, сельская пленительная ночь,
Ты в Иисуса веруешь Христа,
Иль бога-сына прогнала ты прочь,
Язычница, язычникова дочь,
И вновь перуны встали на места?
Нет! Средь зарниц не стали юны за ночь
Ни старицы, ни сторож-бородач,
Ни новый врач, ни старый школьный завуч,
Когда-то, в прошлом, молодой избач.
И нет русалок, сколько ни рыбачь!
И там, где вырос целый город дач,—
Луна, тугая, как футбольный мяч,
Который в небо закатился на ночь.
— Куда ты задевала соловья?
Ты хоть его, пожалуйста, не прячь!
А ночь в ответ:
— Нет, ни при чем тут я.
Да вот он, здесь, пожалуйста, не плачь!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Сказки Венского леса
(Вальс)
На маскарадах Дамаска,-
Метал Гофмансталь,-
Глаза, что ни маска, блестят,
как дамасская сталь,
Дразня иностранца, посланца -
гонца из страны
Седой, точно Франца
Иосифа сны.
В мечтах о Дамаске витал Гофмансталь,
И мчались коляски, чьи спицы блестят,
как хрусталь,
И автомобили, пия огневую росу,
Ещё не губили растительность в Венском лесу,
И старых мелодий ещё этот лес не отверг,
И не были в моде ни Шёнберг ещё и не Берг...
А может быть, о Дамаске
и не мечтал Гофмансталь?
А если мечтал о Дамаске,
то едва ли предвидел такую деталь,
Как бомбозащитная каска на автострадах
Дамаска
И чьё-то фиаско
На автострадах
Дамаска.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Скоморох
Есть на земле высокое искусство —
Будить в пароде дремлющие чувства,
Не требуя даров и предпочтенья,
Чтоб слушали тебя не из почтенья,
Чтоб, слышав раз, послушали и снова,
Чтоб ни одно не позабыли слово,
Чтобы в душе — не на руках!— носили.
Ты о такой мечтал словесной силе?
Но, не смущаясь гомоном и гамом,
На площади меж лавками и храмом,
Где блеют маски и скрежещут доски,
Сумей взойти на шаткие подмостки,
Как великан в неистовстве упрямом!
Пускай тебя за скомороха примут,
Пускай тебя на смех они подымут,
Пусть принимают за канатоходца,—
Употреби высокое искусство —
Будить и в них их дремлющее чувство.
И если у тебя оно найдется,
Так и у них, напорное, проснется!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
След
А ты?
Входя в дома любые -
И в серые,
И в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, светом залитые,
Прислушиваясь к звону клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Слова
Слова!
Сова
И та способна вымолвить:
- Угу!
В рычанье льва
Услышать можно голос естества.
У каждого
Свои права
В своем кругу -
И у кузнечика, и у кита.
И только я
Ни слова не могу
Сказать порой, замкнув себе уста,
Совсем как лютому врагу,
Как будто только молча я не лгу.
Но
Неспроста
Хитрей
Зверей
И птиц,
Не то чтобы следами на снегу
Я испещряю белизну листа,
И от молчанья в письмена бегу
И, ощущая рыхлый дерн страниц
Безмолвным когтем острого пера,
В них все слова я ставлю на места.
Все выразить пришла моя пора,
И совесть
Вдруг
Становится
Чиста!
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
* * *
Со смерти
Все и начинается,
И выясняется тогда,
Кто дружен с кем,
Кто с кем не знается
И кем земля твоя горда.
И все яснее освещается,
Кто - прав, кто - прах,
Кто - раб, кто - знать...
А если смертью все кончается,
То нечего и начинать!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Событье
Свершилось,
Но разум
Его не освоил еще;
Оно еще пылким рассказом
Не хлынуло с уст горячо;
Его оценить беспристрастно
Мгновенья еще не пришли;
Но все-таки
Всё было ясно
По виду небес и земли,
По грому,
По вспугнутым птицам,
По пыли, готовой осесть.
И разве что только по лицам
Нельзя было это прочесть!
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Страусы
Когда
Пахнёт
Великим хаосом —
Тут не до щебета веселого,
И кое-кто, подобно страусам,
Под крылья робко прячут головы.
И стынут
В позах неестественных,
Но все-таки и безыскусственных,
Забыв о промыслах божественных
И обещаниях торжественных,
Бесчувственны среди бесчувственных.
И смутные
Полубесплотные,
Покуда буря не уляжется,
Одним тогда они встревожены:
А вдруг кому-нибудь покажутся
Ножнами их подмышки потные,
Куда, как шпаги, клювы вложены?
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Строптивость
А если
Нос мы вздернем
И ухмыльнемся черство,
Предупреждаю: с корнем я вырву непокорство!
И без раздумий, сразу строптивость тоже вырву
И в каменную вазу пересажу их мирно,
Как будто кактус вместе с колючей розой скверной.
Не будет лучшей мести! Поверь мне, способ мерный.
Они расти не станут в добрососедстве. Тесно!
Засохнут и увянут. И ладно! И чудесно!
А коль в тебе оставить, так разрастутся очень.
Ну, не волнуйся!
Я ведь
Шучу. Мой гнев непрочен.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Судьба
Я о тебе
Гораздо больше знаю,
Чем о себе ты ведаешь сама,
О милая обыденность земная,
Стучащаяся пальчиком в дома.
И о земле не меньше мне известно,
Чем знает о себе сама земля -
Не я ли сам, пришлец из звездной бездны,
На ней возделал хлебные поля.
Да и о небе знаю я побольше,
Чем это небо знает о себе,
И потому-то не могу я дольше
Ждать и гадать о собственной судьбе.
О ты судьба моя, ничья иная,
Я о тебе гораздо больше знаю,
Чем о себе ты ведаешь сама!
Леонид Мартынов. Книга стихов.
Leonid Martynov. A book of poems.
Москва: Прогресс, 1979.
* * *
Так
Велика
Гора черновиков,
Бумаги каменеющая масса,
Что, кажется, за несколько веков
Мне разобраться в этом не удастся.
И не отточишь
Никаких лопат,
Чтоб все пласты поднять вот эти снова,
Где происходит медленный распад
Неуловимых элементов слова.
Но
Ведь ничто не сгинет без следа -
Во что-нибудь оно переродится,
И это нечто, скажем кровь-руда,
Не мне, так вам однажды пригодится.
Быть может, все,
О чем ты лишь мечтал,
Сольется в бездне кладовых подземных
В металл, который только бы летал
И для решеток был негож тюремных:
В тот матерьял,
Которому дано
Работать не по-прежнему на сжатье,
А лишь на растяженье, чтоб оно
Не превратилось в новое распятье.
Возвел я
Эту гору не один,
И, подымаясь на ее обрывы,
В мерцаньи снеговых ее седин
Я различаю многие архивы.
Пусть к ним
За рудокопом рудокоп
Приложат нерастраченную силу -
Напомнит им гора черновиков
Все что угодно, только не могилу.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Твист в Крыму
Я наблюдал,
Как пляшут твист
В Крыму.
О нет, я не смотрел, как лютый ворог,
На этих неизвестно почему
Шельмуемых танцоров и танцорок,
Но понимал: не это - твист, не та
Динамика, не так руками машут.
И вдруг сказала девушка, проста
Почти до святости:
- Они вприсядку
пляшут!
И оказалась к истине близка,
Ее воображенье было чисто.
Они откалывали казачка!
Вот что в Крыму
Плясали
Вместо
Твиста.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Терриконы
Вы,
Степные исполины,
Терриконы-великаны,
Тащатся к вам на вершины
Вагонетки-тараканы.
И с вершин я шелест слышу,
Шепчет осыпь:- Сыпьте, сыпьте,
Громоздите нас превыше
Пирамид в самом Египте.
Может быть, степей просторы,
И сады, и огороды -
Все схоронится под горы
Отработанной породы?
Нет, конечно! Не придется
Вам столь гордо возвышаться:
Все вопросы производства
Будут иначе решаться.
И скакать по вас не станут
Вагонетки точно блохи.
Вас едва-едва помянут
В новой атомной эпохе.
И тогда в своей гордыне,
Терриконы-великаны,
Сгорбитесь вы на равнине
Разве только как курганы.
Так порой и в человеке
Пропадает все живое -
Возвышался в прошлом веке,
А глядишь,
Оброс травою.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Тетрадь
Жалко, что кончается
Старая тетрадь.
Но не огорчается:
Трать бумагу, трать!
Только бы унылыми
Буквами не врать
Черными чернилами
В белую тетрадь.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Томленье
Томленье...
Оленье томленье по лани
на чистой поляне;
Томленье деревьев, едва ли
хотящих пойти на поленья;
Томленье звезды,
отраженной в пруду,
В стоячую воду отдавшей
космический хвостик пыланья;
Томленье монашки, уставшей ходить
на моления против желанья,
Томленье быков,
не хотящих идти на закланье;
Томленье рук,
испытавших мученье оков;
Томленье бездейственных мускулов,
годных к труду;
Томленье плода:
я созрел, перезрел, упаду!
И я, утомлен от чужого томленья, иду,
От яда чужого томленья
ищу исцеленья. Найду!
И атом томленья я все же
предам расщепленью,
С чужим величайшим томленьем
я счеты сведу навсегда.
Останется только мое,
Но уж это не ваша беда!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Трусы
Я попал в компанью мелких трусов,
В круг их интересов и запросов,
Колебаний и вчерашних вкусов.
И сказал мне мелкий трус-философ:
- Это было бы наглейшей ложью
Утверждать, что зря всего боимся!
Мелкою охваченные дрожью,
Мы двоимся как бы и троимся,
Чтоб казалось больше нас намного,
Чем в природе есть на самом деле,
И никто бы не подвел итога,
И боялись нас и не задели!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Тяга к солнцу
Копал я землю,
В ней таилось много
Того, чего не быть и не могло,
Но попадались меж костей и рога
Железный лом и битое стекло.
Но ищут выход даже через донца
Изглоданных коррозией канистр
Живые всходы.
Ввысь их тянет солнце
Сильней, чем просвещения министр.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
У ночи — мрак,
У листьев — шум,
У ветра — свист,
У капли — дробность,
А у людей пытливый ум
И жить упорная способность.
И мы живем,
Но дело в том,
Что хоть и властны над собою,
Но в такте жизненном простом
Бывают все же перебои.
Не можешь распознать врага
И правду отличить от лести,
И спотыкается нога,
Как будто и на ровном месте.
Но лишь
Оступишься вот так —
И все на место станет разом:
И шум листвы, и свет, и мрак.
И вновь навеки ясен разум!
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Удача
Жизнь моя все короче, короче,
Смерть моя все ближе и ближе.
Или стал я поэтому зорче,
Или свет нынче солнечный ярче,
Но теперь я отчетливо вижу,
Различаю все четче и четче,
Как глаза превращаются в очи,
Как в уста превращаются губы,
Как в дела превращаются речи.
Я не видел все это когда-то,
Я не знаю... Жизнь кратче и кратче,
А на небе все тучи и тучи,
Но все лучше мне, лучше и лучше,
И богаче я все и богаче.
...Говорят, я добился удачи.
Леонид Мартынов. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1957.
Узел бурь
Развязываю узел бурь.
«Земная ноша»
Предсказательницы погоды
На волнующемся экране
Что ни вечер, то в новых платьях
Появляются вечерами.
Почему они в новых платьях,
Укротительницы погоды,
Появляются? Чтоб с ветрами
Побороться и обуздать их?
Нет! Наоборот: ветра завывают
И переодевают согласно сезону
Своих повелительниц то в белоснежное платье,
То в золотое, а то в цвет газона,
То в цвет озона — по времени года,
Отнюдь не казенно, и это резонно!
А старые платья, меняя фасоны,
Срывают рогами, как будто бизоны,
Веселые вихри с хозяек погоды,
Когда развязывается узел бурь.
И, конечно, только в угоду
Непогрешимым и властным,
Невыразимо прекрасным
Управительницам погоды,
Обуздав свои дикие ласки,
Вопреки предсказаньям неверным
Вихри мчатся, как по указке,
По извилистым
Изотермам,
Когда развязывается
Узел бурь!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Устав
От дрязг
Стальных колес
И рева сопл с небес,
Я радовался:
Удалось
Уединиться в лес.
Но столь роскошно торжество
Безмолвия в лесу,
Что показалось мне:
Его
Я не перенесу!
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
Усталость
И все, о чем мечталось,
Уже сбылось,
И что не удавалось,
То удалось.
Отсталость наверсталась
Давным-давно.
Осталась лишь усталость.
Не мудрено!
Усталость разрасталась
В вечерней мгле;
Усталость распрасталась
По всей земле;
Усталость становилась
Сильнее нас.
Но где ж, скажи на милость,
Она сейчас?
Прилег ты напоследки,
Едва дыша,
Но ведь в грудной-то клетке
Живет душа!
Вздохнул. И что же сталось?
Твой вздох, глубок,
Повеял на усталость,
Как ветерок.
Вот тут и шевельнулась
Она слегка,
Как будто встрепенулась
От ветерка
И - легкая усталость,
Не на века -
Развеялась, умчалась,
Как облака.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Художник
Писал свою дочь,
Но она,
Как лунная ночь,
Уплыла с полотна.
Хотел написать он
Своих сыновей,
Но вышли сады,
А в садах -
Соловей.
И дружно ему закричали друзья:
- Нам всем непонятна манера твоя!
И так как они не признали его,
Решил написать он
Себя самого.
И вышла картина на свет изо тьмы...
И все закричали ему:
- Это мы!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Часы и весы
Обманывают невольно
Меня и добрые друзья,
Но мне от этого не больно:
Обманываюсь, но не я.
Фальшивящими голосами
Поют какую-нибудь чушь,
А я вооружен весами,
Чтоб гири снять с их грешных душ.
Себя обманывают сами
Они, а я готов простить!
Владея верными часами,
Могу их то быстрей пустить,
То чуть замедлить, чтоб успелось
Всему свершиться на земле
И впору наступила зрелость
Плодов и дружбы в том числе.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Что-то
Новое в мире.
Человечеству хочется песен.
Люди мыслят о лютне, о лире.
Мир без песен
Неинтересен.
Ветер,
Ветви,
Весенняя сырость,
И черны, как истлевший папирус,
Прошлогодние травы.
Человечеству хочется песен.
Люди правы.
И иду я
По этому миру.
Я хочу отыскать эту лиру,
Или — как там зовется он ныне —
Инструмент для прикосновенья
Пальцев, трепетных от вдохновенья.
Города и пустыни,
Шум, подобный прибою морскому...
Песен хочется роду людскому.
Вот они, эти струны,
Будто медны и будто чугунны,
Проводов телефонных не тоньше
И не толще, должно быть.
Умоляют:
«О, тронь же!»
Но еще не успел я потрогать —
Слышу гул отдаленный,
Будто где-то в дали туманной
За дрожащей мембраной
Выпрямляется раб обнаженный,
Исцеляется прокаженный,
Воскресает невинно казненный,
Что случилось, не может представить:
«Это я!— говорит.— Это я ведь!»
На деревьях рождаются листья,
Из щетины рождаются кисти,
Холст растрескивается с хрустом,
И смывается всякая плесень...
Дело пахнет искусством.
Человечеству хочется песен.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Эрцинский лес
Я не таил от вас
Месторожденья руд.
Пусть ваш ласкает глаз
Рубин, и изумруд,
И матовый топаз,
И золотой янтарь.
Я звал вас много раз
Сюда —
Недавно,
Встарь.
Я говорил, что дик
Мой отдаленный край.
Я говорил: «Язык
Деревьев изучай!»
Я звал вас много раз
Сюда,
В Эрцинский лес,
Чьи корни до сердец,
Вершины до небес!
Я звал вас много раз
И на степной простор.
Где никогда не гас
Пастушеский костер.
Я звал вас в пыльный рай
Необозримых стад.
Делить все, чем богат,
Я был бы с вами рад.
Но посылали вы
Сюда лишь только тех,
Кто с ног до головы
Укутан в темный грех.
Ведь, правда, было так?
Труби, норд-ост, могуч,
Что райских птиц косяк
Летит меж снежных туч.
Косяк безгрешных душ
Ему наперерез.
Пути, зима, завьюжь!
В снегах Эрцинский лес.
В снегах Эрцинский лес,
В снегах Эрцинский лес,
Чьи корни до сердец,
Вершины до небес!
Леонид Мартынов. Стихотворения.
Россия - Родина моя. Библиотечка русской
советской поэзии в пятидесяти книжках.
Москва: Художественная литература, 1967.
Эхо
Что такое случилось со мною?
Говорю я с тобой одною,
А слова мои почему-то
Повторяются за стеною,
И звучат они в ту же минуту
В ближних рощах и дальних пущах,
В близлежащих людских жилищах
И на всяческих пепелищах,
И повсюду среди живущих.
Знаешь, в сущности, это не плохо!
Расстояние не помеха
Ни для смеха и ни для вздоха.
Удивительно мощное эхо.
Очевидно, такая эпоха!
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
Я не говорю про цветы
Ты
Хмуришься,
Не тая
Своих опасений,
Что я
Играю под вечер осенний
Весеннюю роль соловья.
Я не говорю про цветы.
Но я докажу, что ты
В одежду из темноты
Оделась
И вся зарделась
От собственной красоты.
Леонид Мартынов. Избранные произведения в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1990.
* * *
Я опять тебя обидел —
Понимаю, сознаю,
Я опять тебя обидел
За доверчивость твою.
Вновь невольно сделал больно
Я тебе. А почему?
Я сказал тебе: «Довольно
Верить на слово всему!
На свою ты мерку меришь
И всему, что ни скажи,
Веришь, веришь, веришь, веришь...
Лгут и жены и мужи!
Докажу, что лгут и дети,
И не верь им ни на грош,
Ибо властвуют на свете
Лицемерие и ложь».
«Да?» — сказала ты, тоскуя.
«Нет!— ответил я, ликуя.—
Есть на свете добрый люд —
Очень многие не лгут...
Почему ж ты даже тут
Истины не разгадала?»
Так кричал я.
Ты страдала.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
* * *
Я поднял стихотворную волну.
Зажег я стихотворную луну
Меж стихотворных облаков
И вот решил: теперь возьму засну,
Засну теперь на несколько веков!
Но я забылся не на сотню лет,
А стихотворный наступил рассвет,
Сам по себе передо мной вставал
Расцвет всего, что я предсоздавал.
И будь я даже в сотни раз сильней
Не мог бы на минуту ни одну
Пресечь теченье стихотворных дней,
Объявших стихотворную страну.
Леонид Мартынов. Первородство.
Книга стихов.
Москва: Молодая гвардия, 1965.
* * *
Я помню:
Целый день
Всё время
Падал снег
И всею тяжестью
Висел на черных сучьях.
Но это шла весна:
Тянуло влагой с рек,
Едва проснувшихся
И прячущихся в тучах.
Тянуло
Влагой
С рек
И внутренних морей,
И пахло льдом,
Водой
И масляною краской.
Казалось — шли часы
Ни тише, ни быстрей,
А так же, как всегда,
На старой башне Спасской.
Но
Время
Мчалось так,
Как будто целый век
Прошел за этот день...
И не мешала вьюга,
Чтоб нес по улице
Какой-то человек
Мимозы веточку,
Доставленную с юга.
Леонид Мартынов. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1986.
Леонид Мартынов
» Все стихи на одной странице
(стихов 152)
» Годы творчества
(1920-1974)
» Баллады (3)
» Песни (1)
» Стихи о войне (6)
» Стихи о космосе (1)
» Стихи о любви (2)
» Стихи о спорте (1)