Все стихи Всеволода Багрицкого

Бывает так, что в тишине Пережитое повторится. Сегодня дальний свист синицы О детстве вдруг напомнил мне. И это мама позабыла С забора трусики убрать... Зимует Кунцево опять, И десять лет не проходило. Пережитое повторится... И папа в форточку свистит, Синица помешала бриться, Синица к форточке летит. Кляня друг друга, замерзая, Подобны высохшим кустам, Птиц недоверчивых пугая, Три стихотворца входят к нам. Встречает их отец стихами, Опасной бритвою водя. И строчки возникают сами, И забывают про меня. * Папа - Эдуард Багрицкий.

Простой папиросный коробок Лежал на моем столе. И надпись на нем (Два слова всего): «Северный полюс». Но вдруг мне показалось, Что начал он светиться необычайным огнем, Что голубая крышка его ожила, И в глазах стали пятнадцать радуг в ряд, Пятнадцать спектров, А кайма, белая, простая кайма Вдруг превратилась в большие холмы Хрипящего, сдавленного льда. Я понял — это полярная ночь, Это звенящий арктический лед. Это — поэма моя!

Молодой человек. Давайте поговорим. Хочу я слышать Голос Ваш!.. С фразой простой И словом простым Приходите ко мне На шестой этаж. Я встречу Вас За квадратом стола. Мы чайник поставим. Тепло. Уют. Вы скажете: — Комната мала.— И спросите: — Девушки не придут!— Сегодня мы будем С Вами одни. Садитесь, товарищ. Поговорим. Какое время! Какие дни! Нас громят! Или мы громим!— Я Вас спрошу. И ответите Вы: — Мы побеждаем, Мы правы. Но где ни взглянешь — Враги, враги... Куда ни пойдешь — Враги. Я сам себе говорю: — Беги! Скорее беги, Быстрее беги... Скажите, я прав!— И ответите Вы: — Товарищ, Вы неправы. Потом поговорим О стихах (Они всегда на пути), Потом Вы скажете: — Чепуха. Прощайте. Мне надо идти. Я снова один, И снова Мир В комнату входит мою. Я трогаю пальцами его, Я песню о нем пою. Я делаю маленький мазок, Потом отбегаю назад... И вижу — Мир зажмурил глазок, Потом открыл глаза. Потом я его обниму, Прижму. Он круглый, большой, Крутой... И гостю ушедшему Моему Мы вместе махнем Рукой.

Почему же этой ночью Мы идем с тобою рядом? Звезды в небе - глазом волчьим... Мы проходим теплым садом. По степи необозримой, По дорогам, перепутьям... Мимо дома, мимо дыма Узнаю по звездам путь я. Мимо речки под горою, Через южный влажный ветер... Я да ты, да мы с тобою. Ты да я с тобой на свете. Мимо пруда, мимо сосен, По кустам, через кусты, Мимо лета, через осень, Через поздние цветы... Мы идем с тобою рядом... Как же вышло? Как поймешь? Я остановлюсь. Присяду. Ты по-прежнему идешь. Мимо фабрики далекой, Мимо птицы на шесте, Мимо девушки высокой - Отражения в воде...

Из кухни чад налезал столбом, Давил на лоб, на глаза... (А мир за окном и дождь за окном, Как мне их осязать!) За дверью ходят взад и вперед, За дверью — толкотня. И примус шипит, И ребенок орет, И кто-то зовет меня. (А мир за окном.) И детство мое Плывет, как забытый сон. И помнится первое ружье И первый игрушечный слон. (Но мир, как тетрадь, разграфлен дождем, И кляксы морей выпирают на нем, И детской рукой нарисован дом С моим небольшим окном.) Но вот уже вечер уходит прочь... И вздрагивает тишина. Последней каплей падает ночь У моего окна. Ребенок уже заснул давно Под музыку тишины. И мир улыбается мне в окно Бескровным рогом луны. И детство плывет и юность плывет, И вздрагивает тишина.

Мне противно жить не раздеваясь, На гнилой соломе спать. И, замерзшим нищим подавая, Надоевший голод забывать. Коченея, прятаться от ветра, Вспоминать погибших имена, Из дому не получать ответа, Барахло на черный хлеб менять. Дважды в день считать себя умершим, Путать планы, числа и пути, Ликовать, что жил на свете меньше Двадцати.

Над дальней равниной (Зимой или летом) Летел черный ворон И каркнул над бором. И в эту минуту Я вырос в поэта. И в эту минуту, и в это мгновенье Взяла меня жизнь в суровые руки. И мира круженье, И зябликов пенье Мне стали понятней Всякой науки.

Отчего же дым над городом, Тишина и голубое небо... Тополей раздвоенные бороды И больших домов ковриги хлеба. Почему, разбитая, усталая, В этот мир, кричащий про тоску, Ты вошла зеленая и алая, И на все упал твой взгляд вокруг! И тебе воздали на гармонике, Ты вошла в смычок, орган и бубен, Все твердило жалобно и тоненько: Любит, любит, любит. И тебя назвали Афродитой, Сделали твое изображение, И твой памятник, из мрамора отлитый, Вызывает страсть и вдохновение. Стороной проходит время мимо, Ты стоишь и видишь пред собой Байроновский плащ неколебимый, Пушкина с протянутой рукой.

Ты помнишь дачу и качели Меж двух высоких тополей, Как мы взлетали, и немели, И, удержавшись еле-еле. Смеялись. А потом сидели В уютной комнате твоей. Был час, когда река с луною Заводит стройный разговор. Когда раздумывать не стоит И виснут вишни за забор. Здесь, ни о чем не беспокоясь. Торжествовала старина. Сквозь лес мигнет огнями поезд, Гудок... И снова тишина. — На дачку едешь наудачку,— Друзья смеялись надо мной: Я был влюблен в одну чудачку И бредил дачей и луной. Там пахло бабушкой и мамой, Жила приличная семья. И я твердил друзьям упрямо. Что в этом вижу счастье я. Не понимая, что влюбился Не в девушку, а в тишину, В цветок, который распустился, Встречая летнюю луну. Здесь, ни о чем не беспокоясь, Любили кушать и читать. А я опаздывал на поезд И оставался ночевать. Я был влюблен в печальный рокот Деревьев, скованных луной, В шум поезда неподалеку И в девушку, само собой.

Хотел я написать поэму, Казалось: в волны и — плыви... Решать простую теорему О нищете и о любви. Не вышло. Потому что болью В зубах навязла нищета, А то, что называл любовью, Была смешная суета.

Я приехал сюда И, не скрою, плюю На твои холода, На старинную Каму твою. Есть глухая тоска В белоснежных полях До озноба в виске, До тумана в глазах. Как я быстро привык О друзьях забывать,— Спросят нас, кто погиб, И начнешь бормотать. Удилами исхлестаны губы, Опрокинуты дни на дыбы. Тех, кого мы любили,— на убыль! Тех, кого схоронили,— забыть! Самовар, словно маленький карлик, Задыхался, мычал и укачивал. Мы с тобой этот вечер украли У голодных степей азиатчины.